Когда цветёт космея

Любовью к книгам Кларисса прониклась ещё в детстве, когда впервые прочла о необъяснимом понятии соулмейтов. Маленькая Клэри верила и в Судьбу, и в родственные души, а также в то, что однажды она встретит свою пару, подстать принцам из её любимых сказок. Мама Клариссы не была счастлива, хотя и поддерживала девочку с её мечтами, и Клэри это видела. Однако годы шли, но своим убеждениям о счастье родственных душ Клэри не изменила. Для шестнадцатилетней девушки Кларисса была слишком невинной. Быть может, именно поэтому, когда отдала свой первый поцелуй парню, так похожему на идеального молодого человека из её грёз, она застыла в удивлении, будто ощущая, как разбивается её хрупкий, полный излишней наивности мирок. Ведь вместо так ожидаемого ощущения распускающихся соцветий на коже, Клэри почувствовала лишь, как оседает во рту горечь, как пересыхает горло и как стремительно бьётся сердце, словно трепещет птица в своей клетке. В тот момент Клэри хотела забиться в уголок, сжать голову руками, а лучше просто раствориться — только бы не слушать звон стекла в своей душе, не чувствовать, как реальность, будто с топором в руках, полосует по закрытым створками сознания, впуская в него всю грязь настоящего мира. Для неё, девочки, никогда не знавшей жестокость и злобу, лицемерие и лживость, похоть и алчность, это было невыносимо. Время шло, тянулось бесконечно долго, растягиваясь, словно резина, для Клэри. Проходили дни, недели... но она никак не могла подавить в себе разочарование, граничившее с отчаянием, в этом мире. Прошёл год. Джейс встретил своё счастье в беловолосой кареглазой сумеречной охотнице, которая приехала в институт из Торонто. Она была милой, скромной, в нужное время смелой и решительной. Идеально подходящей Джейсу. Её маленькие ромашки, распустившиеся на запястье и ладони, гармонировали с его яркими орхидеями, когда охотник крепко держал девушку за руку. Будто все вокруг становилось ярче, а на душе у других теплело, если они были вместе. В такие моменты Кларисса чувствовала прилив сил. Она будто взмывала вверх на крыльях искрящейся внутри надежды. А потом Клэри переводила взгляд на внутреннюю сторону запястья, где расположился одинокий цветок кроваво-красной космеи, и вспоминала. Она прокручивала в своей голове картины: тогда ещё белый, словно снег, цветок, появившийся у неё при рождении, обсидиановые глаза и момент, в который поняла, что она словно падает в бездну. Джонатан не был очаровательным принцем, хотя его облик был прекрасен. У её брата, вместо чистых помыслов, врождённого благородства и щемящего душу сострадания ко всем и вся, было желание погрузить мир в хаос и причинить как можно больше боли. Наверное, поэтому, когда она впервые заглянула в непроглядную тьму его глаз, белый цветок космеи на её ладони начал стремительно тускнеть, словно неочернённая душа Клариссы принимала на себя часть совершённых им грехов. Себастьян был далеко не тем, о ком она мечтала когда-то, но почему-то, каждый раз прикрывая глаза, она видела будто бы сияющие в темноте пряди его белоснежных волос и так контрастирующие с ними бездонные глаза, ядовитую усмешку на его тонких бледных губах и острые, чётко очерченные скулы. Клэри засыпала с его образом перед глазами и надеждой увидеть брата снова хотя бы во сне и просыпалась с его именем на губах. Девушка бинтовала свою руку, скрывая одинокий цветок космеи цвета крови, а на вопросы друзей лишь отшучивалась, говоря что-то несуразное. Потому что цветок на её ладони заметно повял. Джонатан, казалось, мерещился ей всюду: входя в институт, она видела его, привалившегося к стенке и смотрящего на неё так хитро прищуренными глазами, а его имя она слышала в разговорах товарищей. Порой желание увидеть Себастьяна набатом било в голове, отдаваясь дикой болью в висках, а голос в её подсознании шептал, не прекращая ни на секунду, его имя. Тогда Кларисса крепко охватывала голову руками, пытаясь одновременно закрыть уши, и кричала так громко и пронзительно, лишь бы не слышать сводящего с ума шёпота, вкладывая всю свою боль и отчаяние, пока не падала без сил. "Забери меня," - всегда было последней мыслью Клэри перед тем, как она отключалась. С каждым днём силы у девушки буквально иссякали. Она не могла, как прежде, крепко держать оружие в руках, не могла уже и поднять тяжелые вещи и даже ходила значительно медленнее, слегка пошатываясь. Клэри стала слишком бледной, волосы её потускнели, а под глазами залегли глубокие тени. Она почти не ела, а оттого сильно исхудала и походила скорее на призрака, чем на некогда сильную, крепкую, здоровую и такую живую девушку. Кларисса умирала, а так и не разросшийся цветок на её ладони почти превратился в пыль... ...пока однажды на пороге института не появился человек, сопровождаемый оглушительным взрывом. А на коже Клэри стали пускать побеги яркие зелёные стебли, оканчиваясь то чисто-белыми, то алыми цветами. Космея зацвела. Зацвела и Кларисса, которая нетвердой походкой, на подгибающихся ногах, медленно шла прямиком в гущу сражения между её братом и друзьями, напавшими на незванного гостя. Они что-то кричали ей, но Клэри не слышала и не замечала ничего и никого, кроме человека, из-за которого сходила с ума. Товарищи прекратили нападение. Девушка остановилась в шаге от Себастьяна, собираясь сказать в лицо всё, что только о нём думает: от проклятий и оскорблений до слов благодарности и симпатии, но смогла лишь открыть рот, снова потонув в глубине его глаз. Их тьма не отталкивала Клариссу, наоборот, притягивая ещё сильнее. Джонатан с улыбкой, такой искренней и понимающей, покачал головой и протянул ей свою ладонь, будто приглашая Клэри в свой отдельный мир. Она без сомнений и страха вложила свою руку в его, казавшуюся такой крепкой и надёжной, и смотрела, как расползаются по его коже от кончиков пальцев и дальше цветы белой и алой гвоздики.