Asleep

Sing me to sleep Sing me to sleep I don't want to wake up On my own anymore — The Smiths

Обычно Гастер возвращался домой затемно. Работа королевским учёным не была бы самой собой, если бы не требовала от него пристального внимания, полностью уходящего на вереницу отчётов и записей, руководство и объект того или иного эксперимента, а потому возможности поглядывать на часы у него не было. А, когда она появлялась, стрелка часов всегда указывала едва ли не на одиннадцать вечера. Тот день не был исключением. Сначала попросту задержавшись в лаборатории дольше положенного, а затем, прождав с битых полчаса, пока чёртов Лодочник вернётся на пост, Гастер вернулся за полночь. Слегка продрогший от ненавистной метели, в которую успел попасть, уставший, он ввалился в дом, с негромким щелчком захлопывая за собой входную дверь и намереваясь стянуть с себя влажное пальто, что и сделал бы, если бы его взгляд случайно не зацепился за ряд дверей второго этажа… Обычно, когда учёный приходил обратно домой, каждая комната была заперта, а братья-скелеты спали. Или же Санс неизящно валялся на диване, лениво почитывая любую из найденных книг по квантовой физике. Но даже тогда его дверь была наглухо заперта. Однако сегодня всё было иначе. Нахмурившись, доктор замер в полу-действии, а затем медленно выпрямился, пристально глядя на открытую дверь. Это было не к добру. Всё ещё в пальто и старательно пытающийся зацепиться за детали интерьера дома, будто бы они могли прояснить ему ситуацию, он медленно и почти что бесшумно прошёл по лестнице, останавливаясь возле комнаты сына и касаясь двери рукой, прежде чем с всё тем же лёгким замиранием заглянуть внутрь. Секунда напряжения. Тяжелый выдох. И снова вспышка напряжения, разливающаяся по его телу за секунды. Санс был здесь. Сжавшись на постели и накрывшись одеялом едва ли не с головой, он вряд ли бы заметил присутствие Гастера, если бы тот сам не позволил себя заметить. Казалось, его била лёгкая дрожь. Он не спал. Сейчас уж точно. Учёный сжал челюсть, прежде чем сделать шаг вперед. Один. Другой. Третий. И вот он аккуратно опустился на край постели, чуть склонив голову в сторону сына, но не спеша потревожить и без того подрагивающее тело. Наконец, белая ладонь осторожно, но крепко коснулась плеча скелета, заставляя того в свою очередь замереть. И давая понять, что он здесь. Давая пока ещё слабое ощущение безопасности. — Снова кошмары, так? — не нарушая нависшей атмосферы, негромко спросил Гастер, в задумчивости бросив взгляд зрачков-огоньков куда-то в сторону и ненадолго замолкая, позволяя тишине снова окутать их. Он не нуждался в ответе на столь очевидный вопрос. Всё было ясно как день. Доктор тяжело втянул в себя воздух, хоть и не нуждался в нём, и окончательно повернул голову, сталкиваясь с измученным взглядом Санса. Он не помнил, как давно это начало происходить. Просто однажды, так же вернувшись обратно в Сноудин поздно ночью, он услышал странные приглушённые звуки, а, поднявшись наверх, увидел скелета таким же беззащитным, встревоженным и подрагивающим от ночных мук. Прошёл месяц, и, казалось бы, забытый случай повторился. Затем ещё раз. Ещё. А временной промежуток от одного кошмара до другого принялся медленно сокращаться… С того момента прошло так много времени, но они оба не могли выяснить причину внезапных ужасных сновидений, а Санс до сих пор не мог нормально объяснить, что видел. Гастеру лишь оставалось наблюдать, как после очередного приступа старший сын отчаянно пытается выглядеть максимально правильно в обществе Папируса и сторонних монстров. И как натяжная улыбка за секунды меркнет на его лице, стоит ему остаться одному. Или же в обществе знающего об его мучениях отца. — Ты снова не можешь говорить об этом? Очередной вопрос, скорее являющийся утверждением, почему-то прозвучавшим с вопросительной интонацией. Гастер отвернулся и скривил уголок рта, подавляя фырканье в ответ собственным мыслям и стараясь выглядеть как можно менее обеспокоенным и мрачным, чтобы не усугублять состояние того. Тишина удушала. — Побудь со мной. Голос Санса звучал крайне тихо, хрипловато от долгого молчания, в котором провёл часы. Это не никак не было похоже на мольбу. Но это была небольшая просьба, которая имела огромное значение. И которой никогда не было суждено знать отказа. — Хочешь, чтобы я сперва принёс что-нибудь? Чай? Кофе? Кетчуп?.. Немного виски для крепкого сна? — поинтересовался Гастер, специально придавая своему тихому голосу повседневный тон, будто ничего не происходило, но не успел он полностью закончить предлагать, как его оборвали. — Нет. Просто… побудь. Зрачки учёного, запоздало осознавшего намёк, к которому всё шло, слабо блеснули, прежде чем опуститься. Он слегка наклонил голову, прежде чем подняться и без лишних слов сбросить со своих плеч пальто, безразлично оставив его бесформенной грудой лежать на полу. Мгновение. Другое. На узковатую для двоих постель опустилось второе тело, одежда которого до сих пор хранила в себе уличную прохладу вечно зимнего города. Гастер почувствовал, как Санс вздрогнул в последний раз, чтобы уже в следующую секунду обмякнуть, а затем ненавязчиво прижаться к нему. — От тебя пахнет кофе и лабораторией. — Ну, я был бы удивлён, если бы после дня в лаборатории от меня веяло, например, цветами тронного зала. Оба скелета сдавленно усмехнулись, а доктор заметил, как сын едва заметно покачал головой. — Ты бываешь там день ото дня. — Недолго. К тому же, ты знаешь, меня тошнит от чая Азгора. Глубокий вздох со стороны Санса. Его макушка сильнее уткнулась в грудную клетку отца. Он давно знал, что это значит. Рука учёного аккуратно обвила тело успокоившегося скелета, осторожно прижимая его к себе, а сам он уткнулся. Глазницы сына прикрылись, и Гастер, ещё с несколько минут понаблюдавший за ним, пока не услышал тихое сопение мирно заснувшего сына, последовал его примеру. Гастер знал, что Санс хотел, чтобы он остался с ним на всю ночь. И он не мог отказать.