Быть...

Сердце остановилось… Противный, режущий слух, звук разнесся по операционной, заставляя людей в масках и халатах неопределенного грязно-бурого цвета замереть над пациентом. Вернее, уже телом пациента. Костя с интересом наблюдал за замешательством хирургов, не чувствуя абсолютно ничего. Вообще. И происходящее он воспринимал так спокойно, словно все было в порядке вещей: и наблюдение со стороны за собой, лежащим привязанным к столу, за группой врачей, странное безразличие и уверенность. Сразу вспомнились сериалы о гениальных докторах, спасающих жизни людей мизинцами левой руки, в нарядных хирургических робах кипенно белого цвета. Реальность оказалась иной… Еще миг и все одновременно зашевелились - отодвигали столики с инструментами, что-то набирали в шприцы, хирург с силой давил на грудную клетку, делая непрямой массаж сердца, что-то кричал, через каждые несколько секунд поглядывая на часы… Но майора Валеева это абсолютно не беспокоило. Он был свободен. Костя смотрел, как дергается его тело от разряда дефибриллятора, а потом, утратив интерес, покинул мрачную операционную… В коридоре сидела Вика, откинувшись на спинку неудобного жесткого стула странного оранжевого цвета. Со стороны казалось, что девушка спит, вот только крепко сжатые в кулаки руки говорили об обратном. Чуть поодаль, у стены стоял Громов. Даже в стенах больницы он работал, ведя переговоры с кем-то через гарнитуру. Валеев подошел, (он с удивлением осознал, что вполне себе нормально ходит, не смотря на то, что теперь он… дух? Привидение?) и опустился перед Орловой на корточки. Словно почувствовав что-то, девушка открыла глаза и уставилась перед собой. Но ничего… ее взгляд не выразил ни малейшего удивления. Костя так много хотел ей сказать, но вот только уже вряд ли это сделает. А ведь они только-только перешли из стадии взаимных подколок и двусмысленных шуток в иную плоскость… Он помнил каждое прикосновение, каждую ласку, каждый вздох, который поймал губами, помнил ее тихий смех и вкус губ, помнил, какая нежная кожа у девушки и помнил, как поджимались у нее пальчики на ногах в момент близости. Он с удивлением осознал, что ему больно. В груди сдавило от слишком ярких воспоминаний о близости с Викой, об их первом совместном утре, когда она (о, чудо) кормила его завтраком и была такая беззащитная и такая ранимая. В то утро они получили выволочку за опоздание от Громова и слишком уж понимающий взгляд от Марго. Но обоим было все равно, их счастье нельзя было измерить ни одной известной величиной. А сейчас все в прошлом. На коже Орловой все еще были следы его крови, а с уголка глаза скатилась одинокая слеза, которую Вика резко стерла, пряча свою слабость от посторонних… Валеев разозлился, и закричал, вот только все было бесполезно. Ему хотелось, сбивая костяшки пальцев в кровь, бить в твердую стену, но и этого он был лишен. Косте оставалось только наблюдать за Викой, за тем, как она украдкой вытирала слезы, а потом согнулась и закусила руку зубами, в попытке сдержать рыдания, и ничего не делать. И это его убивало каждую секунду. Он был бессилен помочь ей. И в тоже время был виноват… … Банальное стечение обстоятельств. Он - снайпер, пусть и с подмоченной репутацией, но все же, заметил отблеск и мгновенно сообразил, что к чему… Они с Орловой беседовали со свидетельницей по делу об убийстве, но та оказалась абсолютно никчемной курицей, трусливой и истеричной. Но киллер этого не знал и подчищал следы. А Вика, она просто была на линии огня. В опасности. Инстинкты сработали безотказно, и пуля вошла в его тело. Легко и почти безболезненно. Боль пришла спустя короткое время, а вместе с ней и темнота… … Снова пищали приборы и он был. Просто был и чувствовал боль. А еще слабость и не было ни хрена ни спокойствия ни умиротворения. И тот факт, что ему было адски больно, безумно радовал майора Валеева. Он был жив. Слаб, как новорожденный, но живой. Комната вертелась, но Костя рискнул приоткрыть глаз – зря, свет оказался слишком ярким, а очертания предметов размытыми. И гребаный писк… Над ним склонился кто-то, мужчина или женщина, Валеев все равно не понял, и посветил в глаза тонким фонариком, приподнимая веки. Это действие отдало острой болью, и Костя попытался отвернуть голову. Неизвестный что-то сказал, но что именно, он не понял, и постепенно провалился в вязкую жаркую темноту…. В следующий раз пробуждение было легче. Он все еще «летал», только свет уже не причинял боли. Хотя глаза никак не хотели фокусироваться на чем-то. Рядом кто-то положил руку ему на лоб и от этого прикосновения едва не сорвался вздох наслаждения, настолько родной показалась эта рука. Потом, к неудовольствию Валеева, и она исчезла, и послышались шаги, тихие и осторожные, а в губы ткнулось что-то холодное и мокрое. - Доктор сказал, что тебя будет мучить жажда, но категорически запретил воду, только лед… - Вика старалась сдержать дрожь в голосе, - а еще он сказал что все будет хорошо… Слышишь? Хорошо… - он чувствовал кожей ее слезы, и хотел что-то сказать, но из пересохшего горла вырвался только невнятный хрип. - Молчи, Валеев. Тебя не было долбаных четыре с половиной минуты. Оказывается, это слишком долго. И если ты… То, что ты сделал… - она уже не скрывала своих слез, - Ты… - Викуль, когда меня выпишут, я на тебе женюсь. Я подарю тебе возможность пилить меня до конца моих дней. И уверен, что ты воспользуешься этим правом сполна.… А пока, просто можешь меня поцеловать, хочу забыть твои слезы и закушенную руку со следами моей крови….- каждое слово давалось с трудом, и высказав все это, Константин утратил остатки скудных сил. Вика не слушала Костю, она уже целовала его, нечаянно причиняя боль неосторожными движениями, и что-то говорила, перемешивая слова со смехом, и сжимала в своей ладошке его слабую руку… Ведь он был…