Сегодня кому-то говорят «До свиданья!», Завтра скажут «Прощай навсегда!». Заалеет сердечная рана…
Я буду ждать!
4 августа 2017 г. в 18:22
День постепенно сменялся вечером. Жаркое солнце, нещадно палящее весь день, наконец, уступило место вечерней прохладе. Лёгкий ветерок ласкал лицо, шею, плечи каждого прохожего, теребил подолы платьев, платки, волосы людей. Над железнодорожным вокзалом вовсю пылал закат, отражаясь всеми цветами оранжевого в окнах домов, на металлических крышах, окнах поездов. Заходящее солнце, встречаясь лучами с препятствиями в виде высотных домов, лавочек, всевозможных ларьков, урн, здания вокзала, оставляло на земле длинные тени непонятной формы. На станции машинисты поездов и офицеры терпеливо ожидали своих пассажиров — солдат. Изредка громкоговоритель вещал об отправлении того или иного поезда, играла старая военная музыка. Провожающие говорили своим родственникам, как сильно будут скучать, ждать, обнимали своих солдат, иногда плакали, проклинали войну. Сами солдаты, еле сдерживая слёзы, старались утешить своих любимых, обнимали их в ответ.
Высокий темноволосый мужчина лет тридцати восьми в военной форме, придерживая лямку рюкзака, стоял поодаль от толпы и ждал свою единственную дочку Маргариту, обещавшую повидаться с отцом перед отъездом. Он смотрел по сторонам, изредка прищуривая глаза.
Навстречу мужчине спешила невысокая девочка тринадцати лет, одетая в лёгкое синее платье с ромашками, белые чулки с узорами и аккуратные чёрные туфли. Её русые волосы были собраны в косу, украшенную белой лентой.
Мужчина подошёл к ней, и отец с дочкой заключили друг друга в объятия.
— Я думал ты опоздаешь или забудешь, а ты прямо вовремя, — сказал отец, и на его губах заиграла слабая улыбка.
Рита эту улыбку знала наизусть. Он так улыбался, чтобы дочь хоть как-то развеселилась, и всегда делал это, когда девочка начинала грустить. И Рита всегда улыбалась. Но не в этот раз.
Марго знала, куда и на что отец идёт. Она знала, что он мог бы и не вернуться. «На войне убивают», — вспомнила Рита фразу из какой-то книжки, прочитанной год или два назад.
Внутри всё было разбито вдребезги, и боль усиливалась с каждым разом, с каждым взглядом на самого родного человека. И, несмотря на то, что всё болело и хотелось разрыдаться в голос, Маргарита пыталась улыбнуться, ведь отца огорчать не хотелось — волноваться будет. А на войне волнение не к месту. О нём надо молчать…
Вот и Рита молчала, глядя на отца. Он казался девочке мужественным и уверенным солдатом, каких обычно показывают в фильмах. Казалось бы, смелым отцом надо гордиться и кричать на весь двор: «Мой папа идёт на войну! Он смелый и победит в бою любого!» — но Рите не было это нужно. Ей был нужен папа. Папа, а не слово и фамилия, имя, отчество в паспорте. Именно папа.
— Ритунь, — начал он, взяв дочку за руки, — сама понимаешь, что происходит там, в Чечне. Нужны мы Родине, позвала она нас на помощь.
Рита молча кивала головой в знак согласия, а глаза медленно наполнялись слезами.
— Поэтому будь тут умницей, ты девочка большая и понимаешь, что к чему. Обещаешь, дочь?
Рита подняла глаза.
— Обещаю, папуль, — проговорила она, и её голос слегка задрожал.
Отец ласково улыбнулся и погладил дочку по волосам.
— Гляди-ка, Ритунька, как ты выросла! А я даже глазом моргнуть и не успел. То, помню, ма-а-аленький конвертик такой с крохотной кричащей девчушкой, а сейчас кто же передо мной стоит? Барышня взрослая, самая настоящая столбовая дворянка!
И снова он пытается её развеселить, хотя сам тоже не в настроении улыбаться, ведь знает, на что идёт. Но не боится. Ему не привыкать. Одну войну он уже видел и даже смог пережить. А переживёт ли вторую? Он очень надеялся на это.
— Все уходят от меня… Сначала мама, потом дедушка, потом Дашка и теперь ты… — девочка начала всхлипывать.
Отец такой реакции и ожидал. Он положил дочери руки на плечи и ласково улыбнулся. И улыбка эта, словно солнце на восходе, озаряла его осунувшееся лицо.
Рита будет скучать по этой улыбке. Она не переживёт разлуки с отцом. Погибнет как цветочек от палящего солнца.
Жгучие слёзы потекли по щекам Риты. Девочка не стала их утирать. Она лишь прильнула к отцу, уткнулась лицом в его крепкое плечо, как делала это всегда и, наверное, будет делать и до конца своих дней. Если ещё отец вернётся. Но он вернётся! Рита до последнего верила, что вернётся. И вот уже тогда все наладится и, может быть, будет как прежде.
— Я с тобой хочу. Если бы было можно, я бы отправилась за тобой, папа. Как Есенин писал: «Хоть в свои, хоть в чужие дали».
— Но тебе нельзя, дочка. На войне детей нет, им там не место. Тебя могут убить.
— Тебя же тоже.
— Я знаю, солнышко.
— А зачем идёшь?
— Затем, что Родина позвала. Ей не справиться без нас, без мужской силы.
— А мне не справиться без тебя, папа.
Внезапно послышался чей-то низкий мужской голос, зовущий солдат разойтись по своим вагонам. Многие, напоследок покрепче обняв родных и поцеловав жён и девушек, поспешили каждый в свой вагон. Отец Маргариты попытался спрятаться в толпе.
— Ты справишься, Рита, я в тебя верю! А теперь, прости, мне надо идти. — И, сказав это, он напоследок ещё крепче обнял дочь.
— Постарайся вернуться назад, папочка… — сквозь слёзы проговорила девочка.
— Там, на моей полке в шкафу, есть синий свёрточек. Там платье, которое я тебе купил. Надень его, когда тебе пятнадцать исполнится. До свидания, Рита.
И отец поспешно направился в свой поезд. Было ли ему больно прощаться с дочерью? Мучил ли его страх того, что он так и не увидит свою взрослую Марго и не услышит ласковый голос своей пожилой матери? Именно поэтому он и шёл, стараясь не оборачиваться в сторону дочери. Нет, его не раздражали её слёзы, он не хотел лишь причинять девочке новую боль.
А Рита стояла почти у самого края платформы, сиротливо прижавшись к толстому мертвенно-холодному фонарному столбу. По её щекам текли слёзы.
— Папа! — крикнула девочка изо всех сил, когда увидела, как он выглядывает из окошка. — Возвращайся скорее!
— Жди меня, принцесса! — крикнул он и помахал дочери рукой.
Маргарита хотела ещё что-то сказать папе, но голос, как назло, попросту сорвался. Не до хрипа и кашля, а совсем пропал.
И в этот момент поезд тронулся. До боли родной профиль отца скрылся из виду, как вскоре и сам вагон.
Провожающие понемногу расходились, а у самого края платформы, обняв руками ледяной столб, стояла девочка и смотрела в ту синеющую даль, куда уехал её самый близкий, после бабушки, человек.
Старая военная песня сменилась более современной музыкой. Играла песня группы Кар-мэн о том, как всё спокойно и замечательно в прекрасном, затерянном среди пустынь, городе Багдаде. «В Багдаде всё спокойно, в Багдаде всё спокойно!» — весело тараторил певец. Там, где-то далеко от России, может быть, и было спокойно, и про войну люди слышали наверняка исключительно в книгах и утренних новостях. Но здесь и сейчас, на железнодорожном вокзале города Вышний Волочек, воздух был пропитан тяжестью разлуки, сожалением и слезами родственников, отдающих против воли на защиту Родины самое дорогое — своих женихов, мужей, братьев, сыновей. Перечислять можно вечно, но и это не меняет главной сути.
Рита не стеснялась эмоций и, прильнув к столбу, словно к близкому человеку, громко плакала и, как ребёнок, утирала слёзы слегка запачкавшимися кулачками. Хотя, почему «как»? Она ведь и была ребёнком, хоть и повзрослевшим в семь лет в связи со сложившимися жизненными трудностями.
Уже ближе к вечеру, когда в городе стали зажигаться первые фонари, опустошённая и разбитая, Маргарита поплелась в сторону дома, где её терпеливо ожидала больная бабушка.
Завтрашний день будет таким же обыденным, как и предшествующие ему: день будет сменяться ночью, всё также будет жара, те же поезда на вокзале будут приезжать и уезжать, привозя и увозя с собой людей, те же грустные провожающие и счастливые встречающие, те же бездомные кошки у ларьков, те же снующие на каждом шагу нищие, просящие милостыню, те же тонконогие модницы в яркой одежде у входа, та же некультурная надпись на заборе. Всё будет как прежде. И только у Риты будет пустота внутри и осознание, что для полного счастья не хватает лишь самого дорогого человека.