Кай

Он смотрит на дымящийся котёл, и его глаза невольно слезятся. Однако он всё равно продолжает смотреть и медленно к нему идти. Шаг, ещё один. Он смотрит на этот проклятый котёл с такой сильной ненавистью, что вдруг понимает. Слезится лишь левый глаз. Там, где было оно. Стёклышко. Он всегда его чувствует, когда злится. Когда кто-то выводит его из себя. Как, например, старуха. Девчонки никогда не смотрели ей в глаза, боялись, и лишь только он позволял себе смотреть на неё. Пристально так, с прищуром. Наверное, поэтому она и наградила его стёклышком, что сейчас изнутри впивается в его веко. Кровь, впрочем, не шла, но боль от этого не утихала. Оно, разумеется, мешает. Не просто на что-то смотреть мешает, а чему-то большему, о чём он пока не догадывался и не догадывается. Все его мысли занимала цель, желание дойти до котла и посмотреть в эту бурлящую жижу. Зачем? Он и сам не знал. Он просто хотел. Повернуть назад представлялось чем-то невозможным. Наверное, это всё его упрямство, которое когда-нибудь его наверняка погубит. Сделав над собой ещё одно усилие, он наконец достигает своей цели. Сначала он ничего не видит – жар котла такой сильный, что ему приходится прикрывать глаза руками – но потом… потом… Из зеленоватого, будто болотная вода, варева показалось что-то рыжее, и он запоздало понял, что это чьи-то кудрявые волосы. Ещё позже пришло осознание, что лица он не видит по той простой причине, что к нему нагло и бесцеремонно стоят спиной. Его это разозлило, но не настолько, чтобы уходить. Живое существо с рыжими волосами, где бы оно ни было, начало двигаться. Она повернулась в профиль, и он, как ни странно, первым увидел её нос, довольно, к слову, обычный, разве что, веснушками покрытый, а уж потом заметил, что губы её шевелятся, и он сделал простой и вполне логичный из всего этого вывод – она с кем-то разговаривала. Он не видел её собеседника, но ему это было и не нужно. Жадно, словно в первый и последний раз на неё смотрит, он впитывал её образ, стараясь запомнить каждую черту её лица. Она отличалась от всех девчонок, которых он когда-либо видел. Может, ему это показалось, однако он точно был уверен, что ни на Ленку, ни на Жанну она не похожа. Слишком живая для такого мёртвого места и слишком… тёплая? Он несмело протянул руку к котлу, чтобы потрогать лицо рыжеволосой незнакомки, однако неожиданно заскрипела дверь землянки. Старуха обычно долго возится со ступой, и у него появилась маленькая надежда, что он успеет. Половицы заскрипели, и он понял, что момент упущен. Надо бежать, бежать, пока не поздно, и никакое упрямство не в силах было его остановить. Он не хотел ещё одно стёклышко. В «уголке» его не хватились – Жанна и Ленка спали. Ему следовало бы тоже поспать или хотя бы притвориться, потому что старуха скоро пойдёт их будить, но даже когда он, обессиленный, лёг на своё место, в памяти тут же всплыло лицо рыжеволосой девочки, и он уже не мог не думать о ней, вспоминая её веснушки и грубые, однако тонкие, будто у пианистки, пальцы. В глазу что-то кольнуло. Смахнув очередные слёзы, он случайно, едва не смахнув на пол, увидел маленькое стёклышко на своей ладони, то самое, что терзало его левый глаз. Без тёплого местечка паразит корчился, пытаясь залезть под кожу, и Глеб подул на него, раз и навсегда от него избавляясь. Сердце, некогда безразличное ко всему, вновь начало биться.