Это она

Шервин понятия не имел, что такое любовь. Сердце неустанно тянуло за собой, стремилось к Джонатану яркой кометой, но Шервин по-прежнему упирался. Было… страшно? После того случая под деревом мальчик понял одно — сердце у них теперь одно на двоих. И это, боже, пугало еще сильнее, чем тогда, когда он боялся, что его чувства раскроют. Джонатан их и правда раскрыл, пусть это и было не так уж и сложно. Раскрыл, доверился им и даже ответил взаимностью со своей легкой улыбкой, которой всегда озарял даже самые паршивые дни. Шервин до сих пор ощущал на своих ладонях тепло рук Джонатана и с упоением подносил их к своим горящим от смущения щекам, вспоминая тот счастливый день. То дерево стало для Шервина новым другом. Он никогда не отличался общительностью, и одноклассники привыкли обходить его стороной. Странный, думали они, вечно растерянный и неловкий мальчик, влюбленной птицей порхающий за другим парнем. К такому было не подступиться, да и не особо-то и хотелось. Впрочем, Шервину тоже. Ему рядом нужен был лишь один человек. Самый важный. Самый искренний и понимающий. Почему он тогда вечно прятался от Джонатана под широкой кроной дерева? Облокачивался о ствол и в тишине поспешно ел свой ланч, неустанно оглядываясь вокруг: не хотел быть замеченным кем-то. Шервин сам не знал, почему до сих пор продолжал бегать. Стоило Джонатану посмотреть на него, улыбнуться, махнуть рукой или даже радостно крикнуть: «Привет!», Шервин исчезал в мгновение ока. Изо всех сил бежал к дереву и там уже, отчего-то чувствуя себя в безопасности, переводил дыхание и уговорами пытался успокоить сильно бьющееся сердце — оно совсем не понимало Шервина. Да что там, он сам себя не понимал. А как хотелось бы. Как хотелось бы ответить на улыбку Джонатана, подойти к нему, обнять и, вдохнув родной сладкий запах, завести беседу о чем-нибудь постороннем и маловажном: какая разница, о чем, главное ведь – с кем. Но Шервин боялся, и ему казалось, что это уже неизлечимо. Но Джонатан, конечно же, все понимал. Он никогда не считал Шервина странным – напротив, крайне забавным и интересным. В этом мальчике было что-то, чего не доставало остальным окружающим его людям. Возможно, это была детская искренность и честность, а, может, обостренная чувствительность или же эмоциональность – Джонатан не знал наверняка, но отчетливо видел это в Шервине. Он был самым настоящим солнцем: рыжий, с милейшими веснушками на щеках и ярко-карими глазами. Джонатан не мог перестать думать о нем с того самого дня, но понимал, что Шервину нужно время. То ли разобраться в собственных чувствах, то ли набраться смелости… Но, изо дня в день видя, как его избегают, Джонатан понял и то, что больше не может ждать. Ему вновь хотелось взять Шервина за руку, почувствовать, как по телу мелкими разрядами бьет ток, и снова забыться в этом солнечном мальчике. – Опять прячешься ото всех? – Джонатан неожиданно подкрался сзади и с улыбкой задал вопрос из-за дерева. Конечно же, он знал, куда постоянно убегал Шервин, но специально позволял ему думать, что тот оставался незамеченным. Так было правильней, и, похоже, Джонатан не прогадал: Шервин испугался и резко обернулся, не ожидая, что с ним кто-то заговорит. Смущение быстро взяло над ним верх, и парень пополз назад, желая увеличить дистанцию между им и тем, к кому душа, сердце и сознание рвались изо всех сил. Но Шервин молчал, теряясь в собственных мыслях, и не сводил испуганного взгляда с Джонатана. Парень хмыкнул. Подошел ближе к взволнованному однокласснику и присел на колени – его хотелось резко прижать к себе, чтобы успокоить дрожь в теле, и больше никогда не отпускать. Но Джонатан боялся снова спугнуть мальчишку, а потому осторожно протянул к нему руки и, наблюдая за тем, как непонимающе следит за его действиями Шервин, бережно коснулся ладонями его щек, чуть придвигая лицо парня ближе к себе. Шервин не знал, можно ли краснеть еще сильнее. Руки Джонатана, такие же теплые, как и всегда, заставляли мысли путаться пуще прежнего, а большие пальцы, медленно оглаживающие его скулы, сбивали и без того неровное дыхание. Шервин несдержанно облизнул пересохшие от волнения губы и тяжело выдохнул, не сводя взгляда с улыбающихся синих глаз одноклассника. Джонатан мысленно ликовал. – Ты такой красивый, Шервин… – протянул он, придвигаясь к мальчику ближе и чувствуя, как это заставляет того съежиться от стыда еще сильнее. – Особенно, когда смущаешься. И Шервин, не зная, куда же ему деваться из этой сладостной западни, от страха и бессилия закрыл глаза. Вот так просто — сдался под натиском безграничных эмоций и, жмурясь, про себя надеялся на то, что сердце в груди все же угомонится и не переломает ему ребра. Опять. Джонатан не мог перестать улыбаться. Шервин был до безобразия милым, и его хотелось тискать, как любимую плюшевую игрушку. А потому парень, еще немного полюбовавшись зажмуренным одноклассником, чуть привставал на коленях и коснулся губами лба Шервина. Невесомо поцеловал, на мгновение прикрыв веки, и присел обратно, где его уже ожидали по-прежнему удивленные широко распахнутые карие глаза. Шервин сглотнул, не в силах подобрать слова. Он знал, что молчал уже непозволительно долго, но Джонатан, боже, такой очаровательный Джонатан своей потрясающей грацией просто-напросто лишал его дара речи снова и снова. И Джонатан снова понял, что нужно брать все в свои руки. – Пожалуйста, пойди со мной на свидание после уроков! И Шервин, не думая ни секунды, поспешно кивнул несколько раз подряд, наклоняясь вперед и обнимая Джонатана. Он чувствовал теплые руки на своей спине и, положив голову на плечо одноклассника, понимал, что не был никогда счастливее, чем сейчас. Грудью он ощущал, как в ответ быстро бьется сердце Джонатана, и на этот раз знал наверняка, что все происходит наяву: по-настоящему и чертовски правильно, будто так и было кем-то предначертано. Шервин, как ни крути, понятия не имел, что такое любовь, но в этот момент все же отчетливо чувствовал, что это и правда она.