Каждый из нас немного собственник

Мягкий отблеск тысяч свечей ласково щекочет стены. Зал отделан приглушенным зеленым и торжественным золотым. Комната утопает в лоске и роскоши дорогих нарядов надменных посетителей. Очередной глупый праздник по совсем несущественной причине. Драко кажется, что скоро поводом для таких сборищ станет носок или перчатка, потому что более нелепой причиной, чем первый шаг ребенка какого-то там мистера Мейка, невозможно придумать. Куда не глянь — блевать тянет. Там скалят зубы, пытаясь изобразить открытость и расположение, в ответ получая такую же порцию фальши. В другой стороне очередная Лейла что-то увлеченно шепчет на ухо подруге и смеется, глядя на девушку в синем. Уверен, смеется над простотой наряда. А прямо перед ним мужчина отчаянно подлизывается к боссу, чтобы получить побольше денег в следующем месяце. Хоть немного успокаивает вечная компания друзей рядом. Пэнси восторженно рассказывает о новом парне, с которым познакомилась неделю назад. Сестры Гринграсс только улыбаются, слушая заявление из рода «это моя судьба, я уверена, он такой хорошенький и милый, и красивый, и вежливый». Вся компания, кроме Пэнси, осознает, что эти отношения продержатся не больше двух недель, а потом милый и вежливый будет зубы считать в переулке, потому что «он так посмотрел на ту белобрысую кобылу, не, ну вы бы видели его взгляд». Драко даже немного жаль парня, потому что чаще всего оказывается, что никто никуда не смотрел, просто Пэнси слишком приревновала. Рядом с Малфоем стоит рассерженный Блейз и один бокал за другим глушит огневиски. Один взгляд вправо, и Драко сразу понимает, что друг опять повздорил с Люси. Эта вспыльчивая брюнетка ссорится так, что Драко завидно такому лексикону. Девчонка не такая уж воинственная, но Забини иногда специально провоцирует мисс Стоун, потому что мирятся они очень уж горячо, об этом Малфой слышал во всех подробностях и не один десяток раз. Честно говоря, Драко тоже хочется стоять рядом с другом и на пару вливать в себя неиссякаемые запасы алкоголя. Гнев кипит в нем, грозясь вылиться наружу уж шибко бурным потоком. Мало того, что он находится в море фальши и лжи гостей праздника, так масла в огонь подливает и недавняя ссора с Грейнджер. Они как раз заканчивали с приготовлениями к вечеру, еле дыша после тяжелой рабочей недели. Драко по горло завяз в месячных отчетах, а Гермиона не жалела себя, помогая коллеге по работе — бесконечно тупому Гидеону. Этот смазливый блондинчик все время задерживал Герм после работы, выставляя себя полным идиотом, чтобы провести хоть пару лишних минут наедине. Драко не раз видел подобных типов, и хоть Грейнджер вообще не замечала сальных взглядов в свою сторону, полностью погруженная в объяснения, назойливый Гидеон вызывал у Драко беспокойство. И вот потянуло же его что-то за язык, когда уже почти на выходе он сказал: — Он до сих пор лезет к тебе с просьбами? — Кто он, Драко? — с нескрываемым раздражением в голосе ответила Гермиона. Девушка знала, о ком говорил Малфой, но совсем не понимала, почему Драко так печется о её коллеге. Гидеон вполне нормальный молодой человек, просто ещё не очень разобрался со своими обязанностями — появился-то совсем недавно. Хоть он и задерживался с ней иногда после работы, но все было исключительно по деловым вопросам — никаких грязных предложений, никаких неуместных намеков или касаний. А Малфоя прям коробило при одном упоминании о парне или при его виде, когда Драко заходил к ним в кабинет. — Ну, та тупая блондиночка с работы. Ммм, Гадеон, кажется, — он на свой любимый манер растягивал слова, делая вид, будто вспоминает что-то, что его не так уж и интересует. В Гермионе проснулось раздражение высшей степени — это была точка, когда она уже готова была топать ногами и плеваться — видимо, напряженная работа даёт о себе знать. В итоге, она сорвалась на крик: — Гидеон, его зовут Гидеон, и ты, Мерлин тебя дери, отлично это знаешь! Сколько раз я должна повторять, что он такой же мой коллега, как и все остальные? — с каждым словом она повышала голос, а яростный румянец уже алел на впалых щеках. — И если ты, Малфой, ещё хоть раз что-то о нем скажешь… Драко не дал ей закончить — у самого уже сердце в глотке стучало, и ревность яркими вспышками взрывалась в черепной коробке, поэтому он, ей в тон, заорал, давая давно накопившимся чувствам вылиться наружу: — Да твою мать, Грейджер, у тебя совсем глаза разучились видеть?! Он даже в моем гребанном присутствии смотрит на тебя так, будто ебёт во всех позах и сразу. А когда он «невинно» прикасается к твоей руке или спине, то у него из глаз искры сыпятся! Ну как, как это можно было не заметить? — у Малфоя уже болело горло, и раскалывалась голова. Он уверен, что Гермиона действительно всего этого не замечала, но он-то замечал. И когда она так яростно защищала сраного Гидеона, у Малфоя кровь закипала в жилах. Ну когда же она поймет, что он не хочет видеть никого рядом с ней, что он готов разорвать любого идиота, который смеет к ней прикасаться, что он физически не может терпеть на ней чьи-либо взгляды? Но она не понимает, поэтому, сказав на прощанье что-то о юношеском максимализме, глупых собственниках, которые от скуки начинают видеть то, чего нет, и о спокойствии, она аппарировала с громким хлопком. А Малфой-младший, наследник огромного состояния, человек непоколебимой гордости и самомнения, стоял посреди длинного коридора и заставлял выталкивать себя противный воздух с легких. Ярость цвела огненным цветком в сердце, разрастаясь, нагревая кровь до невозможности, а глупый орган разносил эту тягучую, вязкую субстанцию по телу. И он кипел, варился в собственной злости, будто в адском котле. За неимением лучшего соперника, чем стена их уютной квартиры, Драко начал колотить зеленые обои, продолжая выговаривать проклятия в сторону каждого, кто смеет дышать одним воздухом с его, его, черт возьми, Грейнджер, в сторону самой Гермионы, которая никак не может разуть глаза, чтобы хоть раз увидеть опасность до того, как она её коснется. В тот момент он ненавидел всех, опускаясь по стенке на пол в поисках хоть какой-то опоры. Праздник тёк своим чередом. Люди всё также болтали, танцевали и ели. Планета всё так же вращалась. Драко всё ещё кипел, бросая тяжелые взгляды на всех присутствующих. И тут. Раз. Ниточка лопается. Потому что там, в противоположной от него стороне, стоит она. И не только. Рыжий. Мерзкий Уизли касается её. Пьяный в стельку, он лезет к ней, лапает открытую спину, чуть не сунет свою рожу ей в лицо. Что-то бессвязно шепчет и лыбится так, что вмазать хочется. Мерлин, Грейнджер, притормози. Я ещё от того гада не отошёл. Дай мне ещё пять секунд. Но нет. Она кожей чувствует на себе его взор. Быстрый лукавый взгляд из-под полуопущенных ресниц попадает к адресату. Гермиона задорно улыбается, а потом звонко хохочет над шуткой давнего друга, будто забывая о Драко. Она даже не знает, пошутил ли на самом деле Рон, потому что её игра началась. Она нежно берёт рыжего за локоть и, попутно прося об одном лишь танце, выволакивает улыбающегося еще шире Уизли почти в самый центр зала. Гермиона краем глаза проверяет, хорошо ли Малфою видно, и убеждается в правильности своего выбора. Будто из ниоткуда льются волшебные звуки вальса. Грейнджер считает, что ей очень повезло, что игравший до этого поп, сменился на классическую мелодию. Пьяненький Рон участливо предлагает даме руку, с помощью алкоголя забывая о своей обыкновенной нерасторопности. Он даже ни разу не наступает подруге на ногу, не перецепляется о танцующие пары и имеет прекрасную возможность ощущать под руками до сих пор любимое тело. Несмотря на её привязанность к другому, не взирая на заносчивого Малфоя, который готов в любую минуту наброситься на него, он любит её, хотя знает, что его она не полюбит никогда. В такие моменты, как сейчас, он забывает обо всем, представляет, что вот она, теплая и заботливая, рядом, а большего и не нужно. Поэтому он не замечает задорных чертиков в глазах Гермионы. Грейнджер позволяет держать себя за талию и властно вести в танце, заодно удивляется расторопности своего партнера. Она блаженно улыбается, старательно сдерживая ухмылку, когда видит, как доведенный до ручки Драко летит на танцевальную площадку. Он не знает, как смог выдержать две минуты десять секунд. Он вообще не в курсе, как обычный человек может преодолеть такое длинное расстояние за такой короткий промежуток времени. Он не понимает, как человек, невидящий перед собой абсолютно ничего, кроме двух людей, может пройти мимо толпы танцующих, даже не задев никого. Драко знает только то, что Грейнджер играет с ним, а он ведется, как паршивый первокурсник, и все равно бежит, сломя голову. Гермиона не видит опасность до того, как она её коснется. И в этот раз она не знает, что проиграет в этой игре, падёт без боя. Малфой выхватывает девушку из объятий Уизли и тащит прочь из празднично обставленного зала. Он пылает, идёт быстро, кажется, искры летят из-под лакированных туфель. В то время, как бегущая за ним Грейнджер еле дышит, у него хоть бы один мускул на лице шевельнулся от натуги. Глаза застилает пелена, но каким-то чудом он знает, куда идти. Выемка в стене, обшитая красными деревянными панелями. Лишь вверху маленькое окошко рассеивает приятную темноту этого места. Обе руки на плечах. Тяжелый толчок в стену. У Гермионы даже лопатка саднит. Глаза поднимать страшно, только неимоверное усилие воли заставляет посмотреть куда-то в район его правой скулы. Ладонями по обе стороны от её головы. Его низкий рокот из ранее сжатых в строгую полоску губ. Мурашки быстро расползаются по телу, дыхание вновь сбивается, не успев придти в норму, а сердце захлебывается, прося о пощаде. Малфой наклоняется к самому уху, шепчет, опаляя сознание: — Ты что творишь? — с первыми словами начинают трястись коленки. Он проводит ладонью над её щекой, даже не касаясь, а место уже начинает гореть под холодными пальцами. — Что за глупые игры, Грейнджер? Вкрадчиво, едва слышно, опускаясь ниже, к шее, даря первое прикосновение губ. Накаленные до предела нервы разом расслабляются, и она стонет, так тихо, так красиво, так чертовски правильно выговаривая его имя. Четырехкамерное гулко стучит, бешено гоняя кровь, пытаясь вырваться нахрен с груди, только чтобы ближе, хоть немного ближе к нему. Он все так же почти не касается её, кроме того места на шее, где пульсирует маленькая аккуратная венка, а у неё уже пальцы на руках сводит. Драко в шоке от своей стойкости. Не трогать её, не вылизывать языком горячий рот, а только еле-еле касаться губами её шеи и медленно, очень-очень медленно, опускаться ещё ниже. Оставить россыпь невесомых поцелуев на разлете ключиц и чувствовать, как она дрожит. Маленькие укусы чередовать с поглаживаниями. Все это в то время, как хочется зарыться в её волосы, снимать надоевшую, лишнюю, такую ненужную одежду и проводить зудящими ладонями по изгибу талии. Гермионе мало. Она хочет чувствовать ярче, глобальнее, поэтому тянет к нему налитые свинцом руки, которые тут же перехватывают и пригвождают над головой. Драко вновь возвращается к шее, прокладывает дорожку к ключицам. Этого так чертовски мало. Стоны один за одним слетают с губ. Все так невесомо, но чувствуется так ярко, до вспышек перед глазами. Она вновь натянута, как струна, в ожидании новых прикосновений, потом её отпускает на пару секунд, и опять девушка напрягается в нетерпении. Поцелуи сейчас почему-то похожи на выстрелы. Ей так нужно ещё пару пуль в теле, что она готова на коленях ползать, умоляя о большем. — Прошу, отпусти, дай коснуться, прошу, умоляю, мне так нужно, так нужно… — срывается на шепот, бессвязный, еле слышимый, безумный. И Драко прошивает насквозь. Она бесконтрольно дрожит в его руках, выгибает спину, кажется вот-вот позвоночник сломается, тянется к нему. У него больше нет ни силы, ни выдержки, да она уже и ни к чему. Драко наконец отпускает её руки, зарывается в шелковистые волосы и накрывает её губы своими. Языком по нёбу. Прикусить зубами нижнюю губу и сразу же зализать укус. Её руки трясутся, когда она пытается вытянуть рубашку со шлёвок штанов. Воздуха катастрофически не хватает, поэтому приходится отстраниться хоть на секунду. Глаза в глаза. В её радужках плещется чистое безумие. Она уже не знает, где она и что. Сфокусировать взгляд, остановиться на чем-нибудь одном — сложная задача. Она потерялась в своем желании. Грейнджер опять потянулась к нему первой, не выдержав пристального взгляда. Пуговица одна за одной легко поддаются ей теперь, и Гермиона лихорадочно водит тонкими пальцами по оголенному торсу. Драко стягивает роскошное платье, и оно падает к её ногам. Грейнджер отшвыривает его, как дешёвую тряпку. Малфой ведет руками по плечам, а потом рукам девушки. Перемещается на талию, поднимается выше. В местах, где коснулись его руки, кожа горит, после — покрывается мурашками от соприкосновения с холодным воздухом. Когда он касается упругой груди, она стонет так, что звенит в ушах. А его потряхивает от ощущения бархатистой белоснежной кожи под ладонями. Он вылизывает её шею, одновременно перекачивая сосок правой груди между пальцами. С груди девушки вырывается сдавленный хрип. Он останавливается, выговаривая ей куда-то в шею: — Моя нежная девочка, ты так прекрасна, — она слышит эти слова сквозь гул в ушах, и сердце начинает трепетать быстро-быстро, словно у маленькой птички, и Гермиона целует его в висок, приговаривая: — Твоя, только твоя, тебе от меня не отделаться больше, слышишь? — шепотом на ушко. И он знает, что это она говорит полностью осознанно. Это не бред, только чтобы он двигался дальше, это чистой воды правда. Понимание этого заставляет каждое её слово взрываться фейерверком в мозгу и осыпаться звездной пылью на ресницах. Он спускает её трусики, она переступает через клочок ткани, Гермиона обнимает Драко за шею, а Малфой подхватывает её за бёдра. Всё слажено, слова совершенно лишние, ненужные, как шелуха, надоедливые, словно мёд, липнущий к пальцам. Самого главного словами не скажешь. Можно обменяться взглядами, касаниями, даже вздохами, которые говорят гораздо больше и искреннее, чем миллионы разговоров. Секундная пауза, прямой взгляд в любимые серые глаза, которые казались раньше такими холодными, стальными, цвета пасмурного неба над Лондоном, а теперь она не знает более теплого оттенка, чем этот, что искрится в его широко распахнутых глазах. Уверенный кивок, и он входит в неё. От удовольствия перед глазами круги, а тело, кажется, прошивает насквозь нехилым зарядом тока. Мысли становятся бессвязными, тяжелая рабочая неделя, усталость, ярость, раздражение, — всё уходит на задний план и не травит более душу своим присутствием. Наконец-то она в его руках, такая хрупкая и беззащитная, девчонка, которая не видит ничего и никого, кроме него. Его прекрасная девчонка. Её ревнивый мальчишка.