Приходи

POV Мелло Я до боли сжимаю руку, ломая, сминая шоколадку, хрустя фольгой. И долго сижу на подоконнике, глядя на зарево Лос-Анджелеса, на возвышающееся вдалеке здание. Я не собираюсь строить иллюзий на тему того, почему поступаю именно так, посылая на все разборки и разборы полетов в мафии Мэтта. Мне сейчас не до этого. И Мэтт не возражает, пожимая плечами и растворяясь в глубине коридора, подобно сигаретному дыму. Это стало для меня привычным. Завтра я поеду туда, как обычно, никем не задерживаемый, никого не боящийся и ни о чем не жалеющий. «В конце концов, это весело» — Я говорю всегда именно так. Мне нравится каждый раз видеть легкое разочарование в твоих глазах… — Ты. – Я всегда утверждаю, мне не о чем тебя спрашивать. Я всегда резок, потому что нет смысла быть мягким. Я все более жесток, потому что иначе эта игра утратит смысл. Мне хочется наконец доказать тебе, что ты ничего не понимаешь, что вся эта возня вокруг «гения номер один, наследника Эла» ничего не стоит. Ровным счетом ничего. Потому что приду я, и ты снова – белая кукла, моя маленькая игрушка, как было всегда. Мне хочется знать, что там за мысли в твоей голове, чем ты лучше меня? И мне нравится доказывать, что ничего нет. Что ты – глупая изорванная игрушка в моих руках. Я бы хотел напоминать тебе об этом каждый миг, чтобы ты болью хотя бы физической расплачивался за мои нервы. За мои мысли. За мою жизнь, положенную на то, чтобы доказать тебе, что ты – ничто. Что вся твоя невозмутимость — обман зрения. — Мелло… — я резко притягиваю тебя к себе, потому что мне не нужны твои слова. Мне нужен ты, мне нужно видеть чуть расширившиеся зрачки, мне нужно чувствовать слабые, бесполезные попытки отстраниться. И ты прекрасно знаешь, что, подчиняясь и не сопротивляясь, только ухудшаешь ситуацию. Я добьюсь от тебя доказательств твоей боли и своей правоты. И, все равно, каждый раз мне приходится истязать твоё несчастное тело все больше. А ведь начиналось все так просто, почти невинно, может, ты просто пристрастился к этому? Но менять собственные правила я не намерен. Мне плевать, почему ты не сопротивляешься боли, я заставлю тебя сделать это. Все еще зажимая тебе рот грубым поцелуем, я прищуриваюсь, но смена моего настроения уже не пугает тебя. Ты послушно жмешься ко мне, и это выводит из себя. Именно я отталкиваю тебя с твоей такой ненужной нежностью. И к чему она мне, скажи на милость? Ты напоминаешь мне шоколад, так же легко сминаешься, ломаешься. Или…возможно, ты просто уже давно сломан. Я вспоминаю, что это ощущение не ново, что я уже давно задумывался над тем, когда именно сломал тебя и почему не заметил этого сразу. Возможно, это случилось тогда, когда я в первый раз решил не просто избивать тебя, но еще и отыметь. Да, это даже не секс, уж тем более не придуманная кем-то для сопливых девчонок «любовь». Я тебя именно имею, и делаю это так, как хочу, не задумываясь ни о чем, что тебя касалось бы. В этот момент в моей голове вертится только «ненавижу», простое и привычное, одновременно жгучее и ледяное. А ты, упав на пол, только поднимаешь полные — кто бы мог подумать, полные мольбы — глаза. Мне бы хотелось изорвать тебя в клочья, чтобы ты не смел смотреть на меня так. Словно ожидаешь в любой момент, что я извинюсь, прижму тебя к себе мягко и нежно, что перестану истязать… Этого не будет, и мне плевать на твои иллюзии. Все, что я делаю, так это, склонившись, грубо хватаю тебя за подбородок пальцами, заставляя задирать голову. Наклоняюсь еще ниже, хватаю другой рукой за волосы и тяну, так, чтобы ты зажмурился от боли. В этот момент ты мне практически нравишься, и я вспоминаю, что пришел не для того, чтобы задумываться над твоим состоянием. Я продолжаю безжалостно тянуть за белые завитки, снова вцепляясь в твои губы поцелуем, напоминающим мертвую хватку. Быстро, потому что нет смысла медлить, стаскиваю твою безупречно белоснежную одежду, не замечая, что она трещит по швам. Ничего, у тебя достаточно прислуги здесь, чтобы зашить, или денег, чтобы купить новое. Эта мысль меня бесит, и меня прямо-таки трясет от ненависти, и собственные вещи получается снять не так быстро. Ты в то время, что я отвлекся от тебя, пытаешься привстать хотя бы, перевернуться…уползти? Эта демонстрация слабости возбуждает еще сильнее, и я уже нетерпеливо рычу, цепкими пальцами хватая твое плечо и разворачивая тебя к себе. И снова… Никакой боли. — Куда же ты? – мои ногти вонзаются в белоснежную кожу, я чувствую, как набухают под ними каплями крови маленькие ранки. Но мне некогда любоваться ими. Я резким рывком поднимаю тебя, как безвольную куклу, чтобы, уже не глядя в твои глаза, дотащить тебя до кровати, придавить тебя к простыни своим весом, резко – обязательно резко – ворваться в почти не сопротивляющееся проникновению тело. И не давать тебе времени, чтобы опомниться или привыкнуть к боли. Никакой передышки. Мне все равно нет до тебя никакого дела. Хотя, нет, мне как раз есть дело. Мне безумно нравятся твои попытки изменить положение подо мной, хоть немного ослабить боль, хотя бы выгнуться, но я не позволяю тебе и этого, сжимая теперь запястья твоих рук, смыкая зубы на уже израненном плече. Не нарушая ритма, провожу дорожку поцелуев-укусов вдоль ключицы, чувствуя странную радость. Так, наверное, чувствует себя художник, когда добавляет к картине последние штрихи… Сложно сдерживаться, когда под тобой такая удивительно послушная игрушка, которая даже сопротивляется иногда. Поэтому, когда ты это сопротивление полностью прекращаешь, что означает, что и в этот раз ты сломан, я теряю к тебе всякий интерес. Я больше не сдерживаюсь, и после нескольких сильных толчков равнодушно оставляю твое «гостеприимное» тело в покое. Прислушиваясь к твоим тяжелым вдохам и чуть хриплым выдохам, даю себе несколько минут отдыха, чтобы восстановить собственное дыхание. Чтобы придти в себя и, одевшись, уйти, не говоря тебе ничего. Я не собираюсь ни обнадеживать тебя, ни разочаровывать. Возможно, моё молчание тоже служит тебе уроком. Впрочем, мне уже нет до этого никакого дела. Я – уже снова я, и мне плевать на то, что ты думаешь. Я снова ненавижу все, что напоминает о тебе, и первое, что я делаю, вернувшись в свою квартиру – принимаю душ. Долго, долго стоя под струями воды и заставляя себя забыть все то, что вспоминаю каждый раз, приходя. POV Ниа Боль. Это слово всегда ассоциировалось у меня с тобой. Когда бы ты не оказался рядом, всё, что ты несёшь – боль. Каждое слово – яд, каждый взгляд – укол, каждое прикосновение – ожог. С самой первой встречи ты причинял мне лишь боль. Сначала я не замечал этого, затем обижался, потом начал привыкать, а вскоре... Даже полюбил её. Всё что связано с Мелло для меня имеет оттенок горечи. Весь твой образ, даже сами воспоминания о тебе пропитаны ею, от первых слов и до мига, когда ты без понимания и сожаления врываешься в меня, захватывая власть над моим телом и мыслями. Тебе нужна эта власть, так же, как мне нужна эта боль. Кровавыми полосами на моём теле ты ставишь знак уравнения между нами, мы уже не соперники, и я уже не на первом месте. Ты правишь бал, играешь мной, подчиняешь меня. Когда все маски брошены к ногам, остаёмся лишь мы, только то, что мы представляем собой на самом деле, без налета ежедневных дел и ролей, которые мы вынуждены играть. Всё, что ты можешь дать мне – это слепая страсть и немая боль. И я с удовольствием принимаю как первое, так и второе. Я впускаю тебя в свою штаб-квартиру, в свои дела, даже в себя. Мои мысли уже и так давно тебе принадлежат. Я позволяю тебе всё, и ты никогда не стесняешься в способах. Причиняй мне боль, пронзай мою кожу, кусай, бей, да хоть убей меня, Мелло. Только возвращайся. Только будь в моей жизни. Ты вновь закрываешь за собой дверь, уходя, а я ещё долго лежу на смятых простынях, зарывшись в подушку. Она всё ещё пахнет тобой. И шоколадом. Но шоколад для меня неотъемлемая часть твоего образа, как и боль. Ставший уже привычным кошмар повторяется вновь и вновь. Мой любимый кошмар. Когда я пристрастился к этому, Мелло? Когда грань между удовольствием и болью была для меня стерта тобой? Каждый раз уходя, ты оставляешь мне осколки воспоминаний и мыслей, которые я снова должен собрать в единое целое. Да что там, мне приходится собирать по осколкам даже самого себя. Кровоточащие ранки и царапины всё ещё ноют теплой, щекочущей болью. Это ощущение невозможно описать, если ты не знаешь его, если не любишь. Я вновь сижу на краю кровати, легко касаясь кончиками пальцев ещё свежих царапин, твоих драгоценных отметин. За окном уже восходит солнце, совсем скоро мне снова нужно будет возвращаться к делу Киры, СПК, пряча под одеждой следы твоей ненависти... Но не сейчас. Эти минуты принадлежат только мне. Мне больно, Мелло, как ты и хотел. Но вынужден тебя расстроить, меня это ничуть не угнетает. Я улыбаюсь, вспоминая о тебе. Гораздо хуже, когда ты не приходишь вообще. Не видеть тебя, не слышать, не чувствовать – вот где настоящая боль. Ты, сам того не понимая, не наказываешь меня, не унижаешь, нет, совсем наоборот... Но об этом ты никогда не узнаешь. Продолжай свою игру, повторяй этот танец ненависти и страсти, я буду продолжать играть свою роль. Я уже настолько вжился в роль твоей игрушки, что маска приросла ко мне, став второй кожей. Я вижу, как небо на востоке меняет свой цвет с синего на светло-голубой. Пришло время надеть другую маску. Я поднимаюсь на ноги, нетвердым шагом направляюсь к шкафу, чтобы взять новую белую рубашку. Твои акты агрессии изрядно уменьшили количество моей одежды. Но я не возражаю, если это так тебе нравится. Я вообще уже давно забыл, как это – противиться тебе, сопротивляться в полную силу. Пожалуй, таким я был лишь поначалу... Проще смириться, и принять тебя таким, какой ты есть, чем потерять. Я снова скрываю уже затянувшиеся багровые ранки под белой тканью одежды. Их никто не должен видеть, они только мои, только для меня. Я не могу позволить чужим взглядам даже мельком скользить по ним. Как и ты, Мелло. Ты тоже только мой, пусть ты этого и не понимаешь. Вновь и вновь ты возвращаешься ко мне, а значит моя теория верна. Можешь ненавидеть меня, пытаться превзойти, только не забудь вновь оставить свою кровавую роспись на моей коже, когда в следующий раз придешь сюда.