Жизнь без приключений?

      Проезжая по улицам февральского Лондона, я пыталась наблюдать за людьми. Все они разные — рост, цвет волос, манеры, походки, стиль в одежде. Когда мы останавливались, я даже успевала замечать — есть ли на их руках кольца. Хотелось узнать побольше информации про каждого.       Все люди были бы индивидуальны, даже для той самой Лизы, которая… да не важно. Для всех, но не для меня — для меня их объединяла свобода и независимость от машины, которая питается кровью и переносит меня в любое время, заканчивая днем моего рождения.       Наверное, Гидеон думал также, когда привыкал к этому. А может быть он и сейчас так думает. Я обязана спросить его.       Именно в февральскую пору меня настигает скучная лавина под именем — депрессия. Хотя нет, не подходящее слово, я просто становлюсь спокойнее и внимательнее к вещам, к мелочам, ищу что-то значимое там где этого нет и быть не может, и грущу. Не знаю зачем, но грущу.       Лимузин останавливается у входа в Темпл и даже сейчас я рассматриваю его, как нечто новое и неизведанное. Хотя для меня это здание всегда будет оставаться неизведанным.       Спрятав руки в карманах пальто, я медленно иду по коридорам в комнату с хронографом. Окидывая взглядом стены, пол и потолок. Разумеется в попытках найти там нечто новое.       Глаза мне уже не завязывают, хах, могу ли я назвать себя более свободной? От этой шуточной мысли на губы легла мягкая ухмылка, и не заметив того сама, я оказалась в нужном месте. Ко мне подошел Гидеон.       — Опять грустишь, красавица? — он всегда говорит приятные вещи, когда я грущу, и улыбается сам. И ведь это срабатывает, я улыбаюсь ему и мимолетно целую, в знак приветствия.       — Куда на этот раз? — мой тихий и настолько привычный вопрос будто сотрясает столь тихую комнатку.       — Двадцать первое февраля, 1949 год. Карета подана, мадам. — произносит он, указывая на выставленный хронограф, как официант на блюдо.       От этого представления я начинаю смеяться, все же подставляя палец, уже готовая и привыкшая к тому, что прямо сейчас в него вновь врежется игла.       Рубиновый свет уносит меня в уже привычную комнату к любимой кузине Софе. И снова я хожу по ней, как впервые, хотя вчера я делала то же самое. Прохожусь пальцами по корешкам книг на полке, осматриваю предметы на столе и в нем. Не замечая того факта, что Гидеон уже здесь, смотрит на меня, присев на край софы.       — Гидеон? У меня есть вопрос. — я говорила тихо, но даже этот факт заставил Гидеона смутиться и напрячься. Даже не знаю, о чем он подумал я хочу его спросить. Игнорируя его растерянность, я продолжаю:       — Ты когда-нибудь думал о том, как свободны все кроме нас. Я не знаю зачем поставила вопрос именно так, просто даже смотря на них, мне кажется, что мы никогда не сможем стать такими же счастливыми. Они думают, что у них так много забот и переживаний, и даже не догадываются, что есть люди обреченные на что-то против их воли. Я не знаю, звучит пафосно, но именно так мне представляется вся моя жизнь в последних месяцах. — мой монолог был официально окончен и ожидал критики со стороны того, кому он предназначался. Тогда-то мне впервые показалось, что с самим помещением что-то было не так. Ощущение того, будто меня слышит кто-то кроме Гидеона меня напрягало, но не покидало. В этот момент из мыслей меня вырвали его слова:       — Нам не изменить того, что нам уготовано судьбой. Разумеется, я думал об этом. — после этих слов он встал и подошел ко мне, чуть обнимая за плечи. — Как бы мы не хотели, мы не изменим этого. Но это не значит, что мы не можем стать самыми счастливыми людьми на этой планете. — он улыбался мне, а я просто смотрела ему в глаза. И ровно в тот момент, когда я уже собиралась встать на цыпочки и наконец поцеловать его, мои опасения подтвердились… Я точно услышала звук дверок шкафа.