Топь

Близ границы Топи, болотники кинули жребий; короткие лучины достались Журабе и старому Баву. Жураба поджал губы, нахмурился и раздражённо отшвырнул в сторону свою. Он принял клинок только две луны назад, и молодая, горячая кровь пела в его жилах, жгла, требовала подвигов. Пусть даже сегодня они и уговорились не уходить далеко, а просто обойти Топь заради мелочёвки, но Журабе страшно не хотелось оставаться сторожить скарб вместе с ворчливым стариком. Молодому болотнику казалось, будто стоит ему пойти вместе с остальными мужчинами, как болотные подарочки посыплются на него, как монеты из кошелька подгулявшего торговца, а то и – чём Морна не шутит! – ему повезёт найти развалины ещё одного, доселе ненайденного, города древней крови. — Успеется ещё, — бывший наставник, Явор, успокаивающе приобнял Журабу за плечи. Молодой болотник раздражённо повёл плечами, скидывая Яворовы руки, отошёл в сторону и уселся на поваленное дерево, сердито сверкая глазами из-под тугих тёмных кудрей. Он вытянул меч из ножен и принялся усердно натирать кусочком рухляди лезвие, помнящее ещё жар кузнечного горна и удары молота. — Мальчишка, - Бав кинул в сторону Журабы укоризненный взгляд. — Строго-то его не суди, - Явор с улыбкой покачал головой. Блеснули в зелёном лесном сумраке острые, как у выродка, зубы. — Кто в его возрасте о ходке не мечтал? — Ходке, — отозвался скрипучим эхом Бав. — Да я все свои ходки с радостью б на ухо с рукой сменял. Явор невольно мазнул взглядом по тому месту, где из рукава кожаной куртки у старика торчал металлический крюк. Все знали, что левую кисть Бав потерял где-то на Топи ещё по молодости. Кто-то рассказывал, будто Бав столкнулся с кем-то из заплутавших егерей, кто-то – что ему не посчастливилось коснуться проклятого клада, только Явор знал, что на самом-то деле рука Бава осталась в глотке у выродка-стервятника. — Ладно, — Явор обвел взглядом своих людей, закончивших укладывать припасы. Они с Бавом стояли поодаль от четверых молодых парней-болотников. Те, конечно, были постарше, чем Жураба, успели отрастить бороды и завести семьи, но только этим они от него и отличались. - Молодо-зелено, - проворчал Бав. - Скоро младенцев будем в Топь водить. - Выдвигаемся, ребята! – зычно окликнул болотников Явор. На Бава с Журабой оставили пожитки – по Топи лучше всего было идти налегке. С собой болотники брали только водомерные шесты – дорогу прощупывать. Плечи перехлёстывали петли заплечных мешков с одеялами и небольшим запасом еды и воды; мелкая живность, что водилась к северу от границы, в пищу не годилась, а от редких родников тянуло мертвечиной. Явор был единственным, у кого за спиной, кроме мешка и одеяла, был приторочен меч, остальные свои клинки оставили, захватив только поясные ножи. Бав обнял каждого из четверых как в последний раз, до хруста рёбер – болотники только посмеивались над стариковскими причудами. С Явором попрощался по особому – хлопнул по плечу и прибавил: - Прощевай, старый друг. В ответ Явор только невесело усмехнулся. — Вабула, ты первым, — коротко распорядился он. — Я хвостом пойду. Коротко стриженный светлобородый Вабула помедлил, покривился недовольно и кивнул. В его искристых, светлых глазах таилось упрямство. Его следовало держать на виду, оттого Явор и пустил его в голове отряда. Как и все нынешние болотники, он был моложе Явора, по меньшей мере, на десяток зим, и слыл главным весельчаком и балагуром во всём селении. Даже женитьба на красавице Зуйке не успела ещё усмирить его задор. Сам бы Явор предпочёл, что бы тропил кто поопытнее, но где ж взять опытного? Разве что Баву, но тому выпало сидеть на пожитках и караулить, а жребий почитался свято. Отрядец болотников, ведомых Вабулой, потянулся по неширокой тропинке, утоптанной многими поколениями из предшественников. Явор через плечо кивнул Баву и сердито нахохлившемуся Журабе, оставившему, наконец, меч и провожавшему уходящих тоскливым и жадным взглядом. Явор подхватил с земли плетёную клетку. Внутри урчала и лупала круглым тёмным глазом горлица. Истари повелось ходить в Топи с птицей – чутьё у них было много лучше человечьего. На обратном пути горлицу надлежало принести в жертву Топи за то, что отпустила, позволила уйти живым. Петляющая, как уж, тропа, то расширялась, то сужалась, ведя болотников через редеющий лес. За спиной осталась вешняя зелень и звонкая перекличка птиц, уступая напряжённой тишине и умирающим деревьям с редкими подвядающими листками. Щедрая весна сменилась поздней осенью; всё было отправлено прикосновением Топи, даже воздух на вкус был затхлым, как в доме, в котором уже давно никто не живёт. Шли молча, бесшумно, особой походкой – ей первым делом учили наставники своих подопечных, ей же подражали мальчишки, всюду следовавшие за матерыми болотниками, как цыплята за курицей. На границе с Топью, там, где уже была видна её масляно блестящая, чёрная поверхность, болотники сделали остановку. Явор, скороговоркой вознёс молитву Морне и Нергалу, а кончивши, пошёл к покрытому засечками путевому камню. Едва он сделал шаг в сторону, как молчание, хранимое болотниками, нарушил Вабула, говоря что-то своим товарищам. Они посматривали в его сторону Явора так, будто он был бешеной собакой – того и гляди бросится. Слабый на низок Ута тут же отошёл в засыхающие кусты, Зык курил трубочку с тонким чубуком. Явор вздохнул – для этих ребят его присутствие было сродни присутствию мертвеца. Минуло уже много зим, с тех пор, как на Топи пропал последний болотник и хоть кто-то видел живого выродка, и страх подистёрся из людской памяти. Нынешняя молодь, выросшая на сказках о чудовищах и чёрной погибели, только фыркала, едва заслышав «дедовы байки». Давно уже за глаза шептались, будто Явор безумен, будто помешался на стариковских бреднях и посеял разум где-то в Топи, но ещё никто не смел сказать этого болотнику в лицо – ему ещё хватило бы силы отходить насмешника до полусмерти. Да и Думный Круг глядел на Явора сквозь пальцы - никто лучше него не знал здешних мест, никто больше него не приносил безделушек из Топи - только из-за этого, пожалуй, и терпели. Явор оглядел путевой камень, наклонился над ним, свёл к переносице тёмные брови. Зыбкое чёрное зеркало, играющее радужными разводами, поймало его отражение и повело, исказив – тонкий нос с гневными ноздрями превратился в сплюснутую картошку, растянуло глубоко посаженные глаза. Явор с трудом отвёл глаза и нашёл свою последнюю метку-зарубку на поверхности путевика. Так и есть, не померещилось: черная жижа подошла к лесу немного ближе. Всего на полпяди – не страшно, казалось бы – но кто знает, сколько времени пройдет, прежде чем придется переносить границы и строить новый частокол. Топь уверенно и неторопливо завоёвывала Ульвард. Пройдет время – обороты ли, луны, может быть даже зимы - и морянские поселения скроются под маслянистой юшкой, станут легендой, как величественные города древней крови. Однажды возможно Топь поглотит весь континент от горизонта до горизонта, затопит Мостовой пролив, но это будет не скоро, вряд ли это придётся на век Явора, вряд ли даже на век его детей и внуков. Явор обернулся к своему отряду. Короткий пронзительный свист разрезал затхлый воздух как нож. - Выдвигаемся, - коротко сказал Явор, вытащив изо рта два пальца. С ленцой, нехотя, отрядец ему повиновался. Знали, сукины дети, ежели что – стоять им пред Думным Кругом, только и оставалось им рожи корчить. Болотники неспешно двинулись на север. Здесь и там виднелись знакомые с младых ногтей памятки – одиноко торчащие обломки деревьев, груды камней, почерневшие коряги. Ребёнком Явор слышал от деда, матёрого болотника, что когда-то Топь была куда меньше, и то, где они сейчас шли, во времена его молодости было умирающим лесом, как тот, что остался за спиной. То тут, то там торчали водомерный шесты, отмечавшие безопасный путь, но вскоре они стали встречаться все реже и реже, и потом исчезли вовсе. Вабула уверенно вёл их в сторону гор, но далеко на север забирать не рисковал. Изредка он оглядывался на Явора, быстро, будто бы случайно, и тот кивал, мол, верно ведёшь, молодец. Вабула расцветал самодовольной улыбкой, играл детскими ямочками на щеках и шагал резвее. Скоро их отряд растянулся длинной вереницей, каждый смотрел себе под ноги, стараясь не проглядеть болотных подарков. Явор тоже вглядывался в сочно чавкающую под ногами хлябь – после прилива Топь бывала куда более щедра на подарки, чем обычно. Ута издал радостный возглас – видно, Морнова монета показала ему свою счастливую сторону. Остальные тут же сгрудились вокруг него, как цыплята вокруг наседки, Явор только рот скривил – молодость… — Гляньте, — хвастался находкой Ута. — Колечко. Отнесу ковалю, в самый раз жене моей будет. На широкой ладони и впрямь лежало тонкое кольцо из светлого металла. Явора передёрнуло — он бы ни за что не позволил Зиме носить на пальце этакую пакость. Болотные подарочки, как бы они не выглядели, оставались болотными подарочками. Пусть и сделаны они были человеческими руками, но сотни зим они провели в толще чёрной жижи, и кто знает, во что они могли превратиться. Сам Явор своих находок даже в дом не вносил, они копились в тайнице устроенной в лесу, дожидаясь каравана, который бы отвёз их на продажу в Дан-Туриол. Среди норнарской знати была мода на собирание разных вещиц древней крови, а до них Явору дела не было. Платили хорошо – и ладно. Оборота не прошло, как подвезло и Вабуле, и Крикле и самому Явору. Детский перстенёк, пряжка да обломок ножа с узорчатой рукоятью, завёрнутые в ветошь отправились на дно рюкзаков. Болотники повеселели; шли, перебрасываясь шуточками. Явор только хмурился недовольно – Топь ни расхристанности, ни легкодушия не прощала. - А ну прекратили, раззявы! – рявкнул он. Горлица в клетке в ответ на его окрик заворчала. - Да уймись ты уже, Явор, - пробасил Зык, - Через край не перебирай. Дай людям порадоваться. Хороша же прогулка, в самом деле! Болотники поддержали его согласным гомоном. Явор потер переносицу. Молодёжь… никто из них не терял среди Топи своих друзей, отцов, братьев, выродки не рвались к их поселению, женщины рожали здоровых детей и скот приносил обильный приплод. Даже королевские егеря не тревожили лесной люд, словно забыли об их существовании. Но что-то Явору подсказывало, что это лишь временная передышка. Копит силы Топь, копит. И пододвинулась она ближе к лесу неспроста. Перед самыми страшными грозами бывает затишье, даже ветер не трогает траву, а потом с корнем выворачивает вековые деревья. Устоять бы им в этой буре. - Явор, - Вабула снисходительно улыбнулся, - Брось. Знаю, веришь ты старикам, но старики-то, поди, из ума выжили. В глазах этих юнцов, Явор, пожалуй, и сам был стариком – вон, как бороду уже солью прибило. Ещё несколько лет и сам он станет сидеть на завалинке у своего дома, глядя, как уходят в лес молодые и здоровые парни. Он снова скривился и промолчал, лишь крепче стиснув кожаную петлю, крепящуюся к клетке.

*

Ночь на Топи всегда заставала врасплох, будто порыв ветра, загасивший светец. Серое небо не радовало глаз ни царственным багрянцем заката, ни сумерками, нежными, как румянец на щеке девушки. Хмарь сгущалась, вязла и вырождалась в застиранную досера темноту, сливающуюся с чёрной хлябью под ногами. Явор объявил привал, и болотники принялись устраиваться на ночёвку. Зык высек искру, запалил лампу и раскурил свою извечную трубочку; молчаливый Крикла, постанывая от удовольствия, стащил сапоги и принялся наново перематывать сбившиеся за минувший день обороты. Ута отошёл в сторонку и пустил тихо журчащий ручеёк. Явор принялся раскатывать своё видавшее виды одеяло прямо поверх тонкого слоя чёрной вязкой грязи, крадьком поглядывая на своих молодчиков. - Я первым дозорю, - объявил Явор, сняв и положив на одеяло меч и сумку. – Вабула, ты за мной. Вабула глаза, по дурной своей привычке,конечно, завёл, но кивнул и отправил в рот полоску вяленого мяса. Болотники переговаривались между собой всё ленивее и ленивее, и вот замолчал, недовершивши фразу, Зык, выронив свою остывшую трубочку. Мёртвую тишину заполнило сонное дыхание четырёх людей. Где-то вдалеке что-то негромко шкворчало и чавкало, будто похлёбка вскипала. Явор мерно притопывал ногой – из под подошвы разлетались мелкие чёрные брызги – отгонял сон. Когда этого стало недоставать, он поднялся на ноги и обнажил меч – лезвие с тихим шипением покинуло ножны – и сделал несколько выпадов на пробу, разогнать застоялую кровь. Сказывали, будто у стариков с годами кровь в жилах загущается, оттого они такие вялые и слабые, ни на что не годные – Явор вспомнил это и ухмыльнулся. Меч со свистом рассек воздух – посмотрим, кто ещё тут старик. Ночь тянула своё покрывало над стоянкой болотников. Явор стал ощущать тяжесть клинка в руках, и каждый следующий взмах давался тяжелее прежнего, и оконечье меча то и дело с чавканьем касалось грязи. Явор растёр рукой лицо и убрал клинок в ножны. От сонного караульщика пользы было как от решета в колодце, пришлось расталкивать Вабулу. Уверившись, что тот поднялся и занял его место, Явор едва успел завернуться в плащ, как окунулся в темноту, такую же вязкую и тяжёлую, как Топь. Явор не знал, сколько ему удалось проспать, до того как душераздирающий вопль эхом прокатился над укутанными темнотой Топями. Явор вскочил, путаясь в собственном плаще и вслепую нашаривая рукоять поясного ножа, с которым не расставался никогда. Крик раздался снова, уже чуть дальше, а потом опять, разрывая череп Явора надвое. Возилась и заполошно хлопала крыльями проснувшаяся горлица. - Что случилось?! – голос Зыки был испуганным и сиплым со сна. – Кто это? Крики стали слабеть, а затем и вовсе затихли в отдалении. - Не знаю, - отрывисто сказал Явор. – Кто в карауле? - Ута нет, - Крикла потрогал утово одеяло. – Ещё тёплое. Из темноты, которая будто сгустилась вокруг них, стала непроглядной, шагнул Вабула. Он был бледен, глаза лихорадочно блестели. Губы у него гуляли, кривились, как у готовящегося зарыдать ребёнка. Явор тут же вскинулся, схватил Вабулу за грудки. - Где Ута?! – проревел он ему в лицо. - Он… - Вабулу трясло, лязгали зубы – не ровен час язык себе отхватит. – Он сказал, что пойдёт отлить, и я видел, как... Вабула прервался и с шумом втянул воздух через нос, аж ноздри запали. - На него напали? Кто? – Явор снова встряхнул Вабулу. – Отвечай! - Да… Что-то схватило его и уволокло… - после этих слов Вабула всхлипнул и обмяк. Явор выпустил его, позволив кулем осесть на землю. Злоба горячей и тошной волной поднялась до самого горла, в рот набежала вязкая слюна со вкусом желчи. «Говорил же вам! Говорил!» Явор снова глянул на хнычущего Вабулу и занёс кулак, Крикла тут же стал между ними, широко раскинув руки, а Зык повис у него на локте, удерживая удар. - Остынь, старик! – Зык рявкнул так, что у Явора зазвенело в ухе. – Тронешь его, и я тебе переломаю чего! Явор скосил глаза на его покрасневшее лицо, глянул на пудовые кулачища Криклы и опустил руку, выдрал её из захвата и сплюнул злой горечью. - Уходим, - после недолгого молчания велел он. - Уходим?! – взвился Криклу. – И бросим Уту? Что ж ты за тварь гнилая, Явор! Верно говорят – гнать тебя из деревни, пока на людей бросаться не начал, вместе с ведьмой твоей… Стоило Криклу помянуть Зиму, как в глазах у Явора потемнело. Он коротко, без замаха бросил вперёд кулак, ударивший Криклу в челюсть. Того аж зашатало от удара. - Уте уже не помочь! – Явор ощерился. – Он мертвец. Те, кто пропадают здесь, более не возвращаются.