Сумасшедший

      Фахрие-султан решительно мотнула головой:  — Никогда!       Шахин тяжело вздохнул. Он уже битый час уговаривал эту девицу, а она отворачивалась, словно он был болен оспой. Рабочие поглядывали на них с недоумением.  — Меньше чем за тысячу акче не покрашу вам стены! — изредка покрикивал Шахин, и рабочие ненадолго переставали глазеть на них. А Фахрие, гордая, как олениха, наблюдающая за боем самцов, презрительно фыркала и воротила нос.       Впрочем, она не уходила. Значит, лед в ее сердце был готов оттаять, стоит только хорошо разжечь костер.  — Вы любите моего брата?       Девушка вздохнула:  — Я повторяю вам уже в сотый раз. Люблю. Если бы не любила, не плакала бы ночами…  — Отчего же вы плачете? — заботливо спросил Шахин.  — И это вы знаете. Меня выдают за Дервиша-пашу!  — А кто вас за него выдает?  — Моя мать! — сердито бросила Фахрие. — Впрочем, и султан одобрил это.       Шахин склонился к ней и потряс пузырьком:  — Да сделайте вы наконец выводы!  — Я не глупа! — возмутилась Фахрие. — Я просто верна своему роду.  — И что для вас сделал ваш род? Заточил в своих покоях и выдал за горбоносого пашу с впалыми щеками, от которого вечно несет дешевым вином? Лишил вас единственной любви? Даже наложницы в гареме счастливее вас!       Фахрие вскинула голову:  — Я сбегу с Мехмедом. Он обещал мне. Правда, почему-то он не пришел в обещанный день, но…  — И куда вы собираетесь податься? — ехидно спросил Шахин. — В Крым? Вы готовить умеете, султанша? А стирать?       Фахрие вздрогнула, но быстро взяла себя в руки.  — Научусь. Ради любви я готова на все!  — Так я и предлагаю вам. Любовь, долгая жизнь во дворце, шербет, яства, детишки…       Шахин поднес пузырек к ее носу и умоляюще кивнул головой. Фахрие тяжело вздохнула:  — Я попаду в ад.  — Гореть будем вместе, — торжествующе улыбнулся Шахин, когда она взяла пузырек. Все же эта девица была копией своей матери. Сафие-бегим была готова на все ради власти. Фахрие готова на все ради любви.       Уходя, она шепнула Шахину:  — Передайте Мехмеду, — и сунула ему в руку крошечный свиток. Шахин заулыбался и, озираясь, спрятал свиток в рукав. Не хватало еще быть на побегушках у влюбленных.       Мехмед сразу развернул письмо и, пробежав его глазами, несколько раз поцеловал бумагу. Шахин покачал головой:  — Любовь, любовь…  — Не говори о том, чего не знаешь, — улыбнулся Мехмед.  — Не знаю, говоришь?       Шахин вспомнил последнюю встречу с Анастасией. Это было вчера. Настя показала ему тайную дверь, которую надлежало открыть, и открыть ее он должен был сегодня ночью. Волосы девушки растрепались, дыхание сбилось, и стояла она так близко к Шахину, что он мог бы поцеловать ее в плечо. Но Шахин просто смотрел на ее мягкие детские губы, на легкий румянец ее щек, на маленький шрам от ножниц на ее лбу, а его сердце гулко, редко стучало, и кровь приливала к лицу. Он желал ее, как желают сорвать только что раскрывшуюся розу. Едва ли это можно было сравнить с любовью, но Шахин также мог бы пойти на все, чтобы Настя однажды проснулась на его груди.  — Не знаешь, — безжалостно повторил брат и ушел перечитывать послание любимой. А Шахин стоял, растерянно улыбаясь, и теребил в руках платок, которым Настя в одну из их встреч вытирала кровь с его губы — он ударился об угол стены, засмотревшись на шею девушки.       С тех пор, как Настя нашла его у покоев Повелителя живым и здоровым, они встречались почти каждый день. Шахин устал придумывать повод, чтобы поклониться Повелителю: он уже и поздравлял Ахмеда с первой грозой, и дарил ему чучела всех мастей и цветов, а однажды привел смазливую танцовщицу под видом наложницы. Ахмед, кстати, танцовщицу оценил.       Десять дней. Десять встреч. Настя уже верила ему и не отдергивала руку, когда Шахин прикасался к ней. Шахин пытался держать себя в руках — за десять дней он поцеловал девушку всего два раза. Настя жаловалась ему, что за странные красные пятна на шее ее подозревают в прелюбодеянии со стражниками, поэтому целовал он ее теперь только в губы. И, похоже, девушка уже была не против.       Шахин никогда не считал себя красавцем. Не кривой, оба глаза на месте, крепкий — и шайтан с ней, с красотой. Пусть Мехмед красуется. Но если бы он раньше знал о достоинствах своей внешности, способной привлечь юных гречанок, он бы играл по иным правилам…  — Что на ужин? — крикнул из своих покоев Мехмед.  — Я ухожу! — ответил Шахин, накинув вездесущий черный плащ. На выходе он столкнулся с братом.  — Не уходи, — попросил Мехмед. Шахин посмотрел на него с удивлением:  — Что с тобой? Не хочешь ужинать один? Позови нищих, они с радостью разделят с тобой трапезу…  — Куда ты идешь? — обеспокоенно прервал Мехмед. — В последнее время ты что-то стал тихим, как умирающая мышь. Что ты замышляешь?  — Не забивай себе этим голову, — Шахин потрепал брата по щеке. — Лучше подумай, какой кафтан наденешь на свою свадьбу с Фахрие-султан.       Оставив Мехмеда и дальше недоумевать, ханзаде надел капюшон и вышел из крепости. Его поглотила ночь.

***

      Настя кусала губы. Гёльге ходила взад-вперед по покоям фаворитки, также кусая губы.  — Он придет, — уверенно сказала Настя. Впрочем, спустя мгновение она изменила решение:  — Не придет.       Гёльге знаками показала ей, что ее мнение по этому вопросу однозначно. Крымскому ханзаде она не верила.       В прошлый раз, когда Настю и Шахина поймали у тайного хода, Гёльге была неподалёку и все видела. Шахин ушел, а Настю продержали в темнице до самого вечера, но так и не смогли добиться от нее признания. Она не выдала ханзаде. Гёльге не понимала Настю: девушка постоянно твердила, что боится этого человека и даже ненавидит его, но на самом деле она, похоже, успела в него влюбиться.       Дженнет-калфа вскоре махнула рукой на девушку, и Настя вновь начала свободно гулять по дворцу и встречаться с Шахином. Сама она уверяла, что использует его, но Гёльге не собиралась в это верить.       Внезапно дверь распахнулась, и ворвалась запыхавшаяся Дженнет:  — Грешница!       Гёльге вскочила, загораживая собой испуганную Настю.  — Что такое? — спросила Настя, выглядывая из-за широкой спины женщины-воина. Дженнет раскраснелась, могучая ее грудь вздымалась.  — Ты спуталась с гостем Османской Империи!  — Что?..       Дженнет оттолкнула Гёльге и схватила Настю за руку:  — Ты знаешь, о чем я говорю! Что вы с Шахином Гиреем делали в тайном ходу?       Настя задрожала от ужаса и безысходности. Уже ночь, и скоро наверняка придет Шахин. Но если ее не будет у тайного хода…  — Кто такой Шахин Гирей?  — Не притворяйся!       Гёльге взяла Дженнет за плечи и оттащила ее от Насти. Калфа брыкалась, как корова, которая не хочет на скотобойню, и вдруг зычно крикнула:  — Стража!       Вбежали стражники в серых кафтанах и схватили Настю. Гёльге бросилась ей на помощь, но один из стражников ударил ее кулаком в живот, и она осела на пол, задыхаясь.  — Гёльге!       Настя так и не узнала, что случилось с ее подругой: девушку выволокли в коридор и потащили ее, упирающуюся, куда-то вглубь дворца.  — Уж я позабочусь о том, чтобы тебя казнили! — негодовала Дженнет. — Думаешь, я оставила тебя в покое? Нет, я следила за тобой. Вы встречались в одном и том же месте, и вскоре я рассмотрела лицо твоего возлюбленного. Шахин Гирей!  — Он не мой возлюбленный! — крикнула Настя, пытаясь вырваться. Стражи держали ее крепко и все волокли куда-то. Дженнет шла рядом и издевалась:  — Видно, он тоже потерял голову, если встречается с собственностью Повелителя в его же дворце.  — Я не вещь! — возмущалась Настя. — Я человек! Я буду любить кого хочу!       Дженнет только усмехалась.       Они подошли к покоям Повелителя.  — А твоего Гирея удавят, как собаку, — ехидно сообщила Дженнет. Один из стражей удивленно рассматривал обмякшую хрупкую девушку.  — Сообщи, что Дженнет-калфа привела изменницу.  — Извините, но Повелитель сейчас с наложницей, — страж склонил голову. Дженнет с раздражением посмотрела на Настю:  — С наложницей, говоришь? Ну что ж, придем позже. А пока заприте ее в темнице.       Услышав это слово, Настя вдруг очнулась. В темнице она уже побывала и не хотела возвращаться туда.       Она собрала остатки сил и укусила стража, который ее держал, за руку. Страж, как и ожидалось, вскрикнул и невольно выпустил девушку. Оттолкнув второго стражника, Настя подобрала юбки и бросилась бежать.  — За ней! — басом крикнула Дженнет и сама пустилась вслед за девушкой, потрясая кулаками.       Настя на бегу схватила со стены факел и не глядя бросила его назад. Действительно, это приостановило преследователей, но один факел не мог ее спасти. Настя бежала так быстро, как только позволяли ее натруженные ноги, но и погоня не отставала. Уже слышала она частое дыхание Дженнет, а стражники были готовы схватить девушку за рукава, когда вдруг появилась Гёльге. Словно каменная стена, встала она перед стражниками, а Насте кивнула: «Беги!»       И Настя побежала, стараясь не оглядываться. Слышались крики Дженнет, удары, чьи-то стоны, а Настя уже завернула за угол, и звуки эти угасли в ночной тишине.       По лабиринту коридоров она добралась до тайного хода. Настя не знала, придет ли Шахин, но другого выхода у нее не было. Теперь все ее тайны раскрыты, и оставаться в этом дворце равносильно смерти. Но, сбегая с Шахином, она губит и своего спасителя…       Да и святая Мария с ним, с Шахином! Сейчас важно выбраться наконец из этой обманчиво красивой темницы.       Стена гостеприимно сдвинулась, и Настя шагнула во тьму, предварительно захватив факел со стены. Путь был ей знаком — она не раз ходила к заветной двери и щупала ее, пораженная несправедливостью судьбы, отделившей ее от свободы этим куском дерева. Дверь была тяжелой, слишком тяжелой — даже Гёльге не смогла бы выломать ее.       Но для Шахина нет запертых дверей.       Настя прошла еще один коридор и наконец оказалась перед дверью. Теперь предстояла самая трудная часть этого вынужденного испытания. Нужно ждать. Ждать, пока дверь не откроется со скрипом, впуская лунный свет в этот склеп. Только сейчас Настя поняла, что факел может ее выдать. Ведь Дженнет знает о тайном ходе и наверняка придет сюда со стражей, если Гёльге не свернула им всем шеи.       Но совать пальцы в огонь ей не хотелось, а факел не гас. Тогда Настя отнесла его в дальний коридор и наощупь вернулась обратно. Теперь она осталась одна в полной темноте.       Она прислонилась к сырой стене и сжалась от холода и страха. И снова в голову, как яд, как исцеление, полез Шахин. Что же в нем такого притягательного? Борода, усы, глубокие, словно самый темный омут, глаза… Глаза. Стой, не закрывай глаза, не спи!       Настя вздрогнула и стукнула себя кулаком по лбу. Кажется, прошло всего несколько мгновений… или несколько часов? Погони все не было, но страшнее всего было одиночество.       Настя медленно сползла по стене и села на холодный пол. Уткнулась лбом в колени. И тут ей в голову пришла странная, волнующая мысль.       А вдруг он уже за дверью? Тоже ждет, волнуется, мучается? И тоже пребывает в неведении?  — А если…       Настя встала и осторожно подошла к двери, ощупала ее шершавую поверхность. Наткнулась на железное холодное кольцо, вздрогнула. И, прильнув к единственной крохотной щели в двери, дрожа, позвала:  — Шахин!       Она ожидала тишины, но вдруг послышался скрежет старых петель, и тьма вдруг исчезла. Перед ней, залитый лунным светом, загадочный в черном плаще, стоял Шахин.  — Ты пришел, — тихо сообщила Настя. Шахин улыбнулся ей и осторожно взял ее за плечи. Настя смотрела в его особенно темные сейчас, глубокие, как омут, глаза, и чувствовала, что тонет. Все поплыло, смешалось черными пятнами, и ей вдруг показалось, что Шахин целует ее, и оттого так кружится весь мир.       А затем она провалилась в темноту.  — Настя! — Шахин потряс вдруг обмякшую девушку, но она не откликалась. Тогда ханзаде взвалил ее на плечи и понес прочь от дворца, предварительно закрыв за собой дверь. Настя не шевелилась.       Он быстро добрался до коня и осторожно положил девушку поперек седла, оглядываясь. Вокруг был лес. Наверное, янычары сейчас обходят дворец, и они не погнушатся вступить с ним в схватку. Шахин поправил саблю на поясе и вновь начал трясти девушку:  — Настя!       Отчаявшись, он наконец взобрался на коня и посадил девушку перед собой, крепко обнял ее одной рукой. Стегнул коня.  — Стой! — послышались крики. Янычары все же заметили его и теперь гнались, как шакалы за косулей, размахивая саблями. Конь, почувствовав угрозу, поскакал быстрее, и от тряски Настя очнулась:  — Где я?..  — Держись крепче, — шепнул Шахин ей на ухо, и Настя ухватилась за него обеими руками.       Янычары вскоре остались далеко позади. Презренные, даже преследовать как следует не умеют. Марионетки, которыми правят иноземные бабы.       Конь убавил шаг, и теперь Настя могла спокойно поговорить с Шахином. Но она словно онемела, как Гёльге. Радость — огромная, живая — давила ей на плечи, заставляла дрожать. Подумать только, она сбежала из дворца с Шахином Гиреем!       Она сбежала из дворца. С Шахином Гиреем. Если их поймают, то казнят обоих. Придушат одной удавкой. Похоронят в одной могиле.  — Нет… — прошептала Настя, от страха сжимая кулаки. Шахин вскинулся:  — Что?  — Нас поймают, — обреченно сказала Настя. — И удавят. Меня удавят первой, ведь это я сбежала…       Шахин вдруг рассмеялся:  — Поймают, говоришь? Османам скоро будет не до нас.  — Как это?  — Они будут заняты своим Повелителем, — Шахин склонился к ней и прошептал совсем тихо:  — Его похоронами.       Настя вздрогнула:  — Султан умрет? Разве он болен?  — Разве я не есть болезнь, Настя? — Шахин улыбнулся и поцеловал ее в щеку, заставив девушку съежиться от волнения.  — Куда мы едем? — спросила она спустя бездну мгновений, полных тишины. Шахин подмигнул ей:  — В безопасное место.       И Настя больше ничего не спрашивала. Если султан умрет, придворным и впрямь будет не до сбежавшей наложницы и ее похитителя. Она устало закрыла глаза, положив голову Шахину на грудь, и задремала под мерный топот копыт.       А Шахин дышал легким ароматом ее волос и думал, что, действительно, смог убить двух зайцев одним выстрелом. Османы не переживут эту бурю, поскольку единственная их надежда сейчас спит в его объятиях.       И в эту лунную тихую ночь он усмирит, наконец, свою страсть. Настя была дерзкой, пугливой, нежной, веселой, такой желанной… В эту ночь он сделает ее своей.