лишнее необходимое

      Душить Орочимару — отдельный вид наслаждения. Делать это нужно с толком, с расстановкой, если не так дотронешься, то так и останешься наедине с самим собой и своими желаниями; с такими, как Орочимару, права на ошибку просто нет: надо подойти ближе, ступая аккуратно, тихо, лишь шелестя плащом, желательно, чтобы со спины, чтобы поначалу огладить холодные бледные плечи, так ласково и невесомо, будто бы не ты через секунду перекроешь кислород, создавая иллюзию нормальной человеческой теплоты и нежности — того, чего между вами быть просто не может, но именно эта часть прелюдий так важна для Орочимару: он медленно гнётся в спине, откидывая голову на твоё плечо, слабо ухмыляясь, смотрит куда-то мимо тебя и одновременно заглядывает в глаза так глубоко, что ты хочешь отстраниться и бежать. Бежать так далеко, чтобы вовсе перестать понимать, где находишься, бежать без остановки, до того, чтобы задыхаться и не чувствовать собственного тела. Бежать без оглядки, потому что Орочимару читает тебя так легко и словно в шутку, что внутри всё рвётся и ломается, а Орочимару разворачивается и ведёт руками по твоему животу вверх, слегка карябает кожу на груди, и тебе кажется, что этим жестом лезет он куда-то глубже, чем просто в сердце.       Ты замираешь и не можешь с места сдвинуться, пока с тебя снимают одежду, гладят, словно бы преданного пса, по голове, и от этого хочется буквально рычать, потому что всё, что ты чувствуешь, это ярость: ты не понимаешь, как так получается, что даже когда трахаешь Орочимару, он всё равно играет ведущую роль, всё равно управляет всем, держит тебя под контролем, смеётся над тобой, как над ребёнком, который лезет в объятия и жмётся ближе к телу. Ты ненавидишь ощущать себя слабым, ты прикрываешь глаза и впиваешься пальцами в чужую шею: алебастровая кожа покрыта испариной, кадык дрожит, дыхание срывается, улыбка исчезает с тонких губ и остаётся только искрами в янтарных глазах. Орочимару расслабляется и кладет свои руки поверх твоих, давит, ты знаешь, что значит этот жест — это негласный призыв действовать, непроизнесенное «продолжай». С Орочимару всегда так, любит он оставаться загадкой, всё у него держится на понимании — если не можешь вникнуть, то проваливай, но ты настойчив, ты учишься понимать любой жест, вздох, взгляд, ты изучаешь Орочимару так усиленно, насколько это вообще возможно, но даже этого недостаточно. Ты не уверен, что знаешь его даже на четверть, и тебе от этого страшно, но сжимая в руках шею Орочимару, ты стараешься не думать об этом. Стараешься не думать вообще ни о чём.       Ты считаешь, что всё это происходит, потому что вы оба хотите этого.       Ты валишь Орочимару на кровать и душишь: давишь на его шею каждым пальцем с такой силой, что у самого ладони сводит от напряжения, а по виску стекают мерно капельки пота, Орочимару под тобой вцепляется в простыни и хрипит от наслаждения: его змеиные зрачки сужаются до едва заметной черточки, глаза то и дело закатываются, будто бы он на грани обморока, рот приоткрыт, тёмные волосы разбросаны по кровати — тебе хочется коснуться их, ощутить шелковистые пряди в своих ладонях, но ты точно знаешь, что если сейчас сделаешь это, Орочимару просто уйдёт. Встанет и уйдёт, ни разу не оглянувшись, а ты весь изведешься после, когда будешь искать его по всей Конохе, но проблема в том, что Орочимару невозможно найти до тех пор, пока он сам не захочет. Обычно он сам возвращается к тебе: тихо влезает в окно и говорит о всяком так, словно бы ничего и не произошло. Ты боишься, что в один момент Орочимару просто не захочет обратно к тебе, уйдёт и не вернётся, а ты так и будешь ждать его. Ты не хочешь зависеть, но ты уже пойман на крючок и не можешь ничего с этим поделать, остаётся только идти на верную смерть. Ты не готов к этому, ты хмуришься и ослабляешь хватку. — Не отвлекайся, — буквально шипит Орочимару и недовольно хмурится, ты киваешь и давишь сильнее, но теперь уже только одной рукой.       Другой же ты ведешь вниз по чужому телу, обводишь любовно каждую косточку, каждый миллиметр бледной кожи, так медленно и мучительно нежно, что Орочимару, задыхаясь от удушения, гнётся за твоей рукой, а в глазах его немая неразличимая мольба, он закусывает губу и откидывает голову, чтобы ты не различил его мимолетной слабости, но поздно. Ты уже заметил. Ты останавливаешь руку на впадинке около тазобедренной косточки и царапаешь нежную кожу там, Орочимару прогибается сильнее и едва слышно стонет, всё ещё не смотря на тебя, и тогда ты опускаешь руку ниже. Орочимару мгновенно вскидывается и невольно сипит от болезненного удовольствия, пока ты душишь его и одновременно дрочишь ему, а он сам расставляет ноги шире, в такт твоей руке двигает бедрами и теперь сверлит безостановочно тебя взглядом. Сейчас Орочимару до невозможности похож на человека, не на змею, как обычно, ты очень хочешь запомнить его таким, пусть ненастоящим и опьяненным страстью, но зато таким близким, только в этот миг досягаемым. Ты безумно сильно желаешь думать, что Орочимару действительно такой, но слишком хорошо и долго его знаешь, но позволяешь себе ненадолго забыться и поверить.       Хочется считать, что Орочимару хрупкий, но его даже не надо толком подготавливать: в душ посылать, растягивать, не спеша, вводя палец один за одним, боясь причинить дискомфорт — Орочимару вообще не страшно сделать больно, ты вводишь сразу три пальца, сгибаешь их внутри и давишь на простату, так, что Орочимару аж трясет, и сам он подскакивает от резкой вспышки удовольствия, умоляет тебя не медлить. Ты не против, тебе самому уже необходимо разрядка, поэтому ты, всё ещё не отпуская шею Орочимару, входишь в него одним рывком, тут же набираешь темп и движешься рывками, рвано и быстро, чувствуешь, что не можешь остановиться ни сейчас, ни потом не сможешь — никогда. Тебя всего рвёт изнутри от диссонанса: ты хочешь быть максимально рядом, так близко, чтоб одно дыхание на двоих, кожа к коже, а глаза в глаза, но между тем тебе всё ещё хочется бежать, так далеко, чтобы Орочимару, вездесущий и всезнающий, никогда не отыскал тебя, никогда не узнал, где ты. В груди всё мучительно сжимается, и тебя мутит от этого искаженного пародии на любовь между вами, Орочимару этого не понять, никогда не понять, для него такие ваши встречи — способ расслабиться, ощутить в очередной раз своё превосходство.       Ты на пределе. Орочимару тоже: он весь мокрый от пота, на лбу выступает жилка от нехватки кислорода, руки вцепляются в твои ладони, то ли пытаясь отстранить их, то ли усиливая хватку, Орочимару слабо дрожит под твоим телом, подмахивает бедрами, сам теряется в своих желаниях и сознанием от тебя ускользает, а ты шепчешь какой-то бред, что-то про «люблю», «не отпущу», «не брошу». Но никакого ответа не следует. Неудивительно, Орочимару игнорирует или вовсе не слышит, ему нет дела до тебя, он хочет просто получить своё, а ты сам не знаешь, что забыл здесь, в его постели, ты, безнадежно влюбленный недотепа, со своими ненужными чувствами, сам себе смешон. Но сейчас так хорошо, ты так близок к мечте. Сейчас ты ещё не знаешь, что Орочимару через пару недель сбежит из Конохи, когда его застанут за экспериментами над людьми. Сейчас ты не подозреваешь, что будешь драться с ним, пытаясь удержать его, спасти от самого себя. Не удержишь. Не спасешь. Невозможно спасти от того, кем кто-то и является. Но сейчас ты этого не знаешь. Пока ты просто лежишь на смятых простынях, стараясь отдышаться после оргазма, чувствуешь тепло чужого тела рядом, видишь следы своих рук на чужой шее. И в голову лезет всякое ненужное, лишнее, пока глаза напротив улыбаются.       Жаль, ты так поздно понимаешь, что всё это происходит, только потому что Орочимару позволяет.