солнечная девчонка

— Когда ты дашь мне нормально отдохнуть? — Шипяще ворчит Хэнк, а Дори только заливисто смеётся, словно над лучшей шуткой в мире. Когда она впервые врывается в двери больницы, врачи помято-побито улыбаются, не веря, что вредный пациент способен хоть кого-то принять, но послушно ведут девушку к палате. Она похожа на целый вихрь слепленных вместе солнечных лучей, которые обжигаются сами об себя и наивно пожимают плечами — я не виновата, такой уж уродилась. Едва она врывается, белая комнатушка с кроватью и тускло-сердитым лицом мужчины передёргивается золотой дымкой, какая бывает в рассветном тумане, наполняется светом и самой Дори до краёв и трещин на стенах, а её слова звенят непрекращающимся потоком, который глушит, отскакивая от каждой из стен. Становится душно — девчонка забирает весь воздух, чтобы долепетать текст из повторявшихся слов и покачать головой — и жарко, — потому что девушка испепеляет своей энергичностью, — но Хэнк молчит. Только чуть кривится. Дори тоже замолкает, услышав, что доктора ушли; потому что с рыжим занудой можно только молчать. Мужчина ненавидит выглядеть слабым, потому что слишком-солнечная-девчонка слепит, склоняясь над ним настолько близко, что некоторые веснушки сливаются в одну, или начинает рассказывать никому не нужные истории, при этом раздражающе постукивая балетками (всегда на босу ногу, отчего хорошо видно торчащий осколок худой и бледной щиколотки), думая, что поддерживает его. Мужчина ненавидит выглядеть слабым, потому что Дори с-м-о-т-р-и-т и видит совсем не того, кто помог ей справиться с управлением лодки и добраться до родителей; как дряхлый старик (особенно с этой ужасной щетиной, которая, по мнению девушки, похожа на колючки ежа. Сами ежи очень милые, никто не спорит, но колючки всё портят — совсем как с Хэнком), который только и может, что ворочаться на кровати, пропахшей лекарствами, и морщиться, потому что каждое движение режет сломанную ногу. А он ещё может дать фору даже самой Дори, дайте только время! Дайте время и уберите эту девочку, потому что она мешает думать. Не то, чтобы отвлекает — плавно направляет мысли в другую сторону. Совсем уж безрадостную. Например, в ту сторону, что состоит из «ейидетэтостранноеплатье» и «сэтимивеснушкамионадействительночтотовродедухасолнца». Он долго думает об этом, едва Дори, наговорившись, тихонько притворяет дверь, оставив после себя только тонкий запах моря, на берегу которого она проводит почти всю жизнь, и тишину, которая после долгого перезвона слов, быстрых, лёгких, бездумных, давит на уши. Мужчина прислушивается к тишине и переключается на что-то своё, тоскливо-одинокое, поэтому к тому времени, когда девушка на следующий день возвращается снова, он не успевает додумать о ней всё, что хотел бы. Дори врывается снова, так же громко, как и вчера, и от крика у неё смешно морщится нос вместе с созвездиями сияющих веснушек, а Хэнк снова её не перебивает, думая, что такой гром гораздо лучше ночной тишины. Да и вообще вся девчонка лучше тишины; надо только привыкнуть. Надо только понять. Почувствовать, что кожа у неё чуть шершавая, солёная и обветренная, волосы суховаты, но зато смолянисто-чёрные, красивые, да и с памятью плохо, но солнечная, а солнца всегда почему-то не хватает. Все недостатки — просто пятна, без которых просто нельзя. Дори приходит на следующий день, и ещё через день — все сто дней она решительно влетает со светом и ветром. Иногда она приносит цветы или фрукты, и с приятными ароматами почти неподвижно лежать становится ещё легче. Дори знают все врачи как девочку, которая успокаивает самого вредного пациента. Хэнк знает её как своё солнце. Своё до мозга костей, потому что к чужим до и после подработки не приходят. Когда мужчине разрешают ходить с костылями, Дори первая закружилась-завертелась рядом, готовая подхватить в любую минуту, хотя необходимости в этом не было никакой. Все прекрасно знали, что она об этом догадывалась, поэтому молча уходили к другим пациентам. Всё равно ведь солнце не переубедишь и не отклеишь от места, над которым оно застоялось. — Никогда. — Прямым текстом хмыкает девушка, лениво покачиваясь на стуле. Мужчина едва заметно улыбается — он не против.