У меня нет слов

☼☼☼☼☼☼☼☼☼☼☼☼☼☼☼☼☼☼☼☼☼

      Чанёль снимает крышечку с баллончика и нюхает. Долго и с чувством. Пахнет вкусно, яблоком, Минсок знает. Ведь это лак для волос Чондэ, а с ним они прожили в одной комнате четыре года. Он знает, но не ожидает подвоха. Чанёль поднимает руку и направляет струю сначала на одну, потом на другую подмышку. – Это же лак, – с восхищением в голосе шепчет Бэкхён. – У меня нет слов, – соглашается Минсок.       И лишь Чондэ заливисто хохочет, наблюдая за изменениями лица Чанёля. Да и руки у Чанёля не опускаются – волоски торчат и мешают. Что поделать, лак сверхсильной фиксации. Чондэ хрюкает и падает с дивана. Но и оттуда продолжают нестись сдавленные смешки. – Не о таком отдыхе я мечтал, – вздыхает Ифань, откладывает книгу, которую до этого увлечённо читал, сгребает в охапку Чондэ и уходит. – Пойдём, горюшко ты моё, – Бэкхён поднимается с дивана и толкает Чанёля в спину. Делает знаки Минсоку развлекаться без них. Минсок уныло кивает и откидывается спиной на диван. Чуяло его сердце, что не стоит ехать в отпуск с двумя парочками.       Чондэ заливисто хохочет, когда его щекочет Ифань – не спасают стены, слышно всё до каждого вздоха, Чанёль отрывисто стонет в ванной, видимо, после отмывания лака, Бэкхён не смог сдержать свою страсть, и к вечеру Чанёль не сможет нормально сидеть, а Минсок включает громкость на фильме на максимум.       Хотя, если честно, нифига не спасает. Минсок включает музыкальный канал – всё равно фильм уже не посмотрит, некоторое время смотрит пустым взглядом в экран и понимает, что всё, предел. Настроение не портится, но как-то скукоживается обгоревшим листом, он поднимается и выходит из домика. Садится на скамью, что подальше, разувается и вытягивается во всю длину. Смотрит на облака и думает, какой он болван.       В светло-голубом небе плавают рыбы и киты, динозавры и жирафы, а некоторые облака похожи на диких крупных котов с гибкими хвостами. Коты ему больше всего нравятся, их хищная грация, мягкий мех, чувствительные уши и мерцающие глаза. И пусть облака лишь очертаниями похожи на котов, но он будто чувствует мех между пальцев и слышит тихое урчание.       Всё лучше, чем слышать друзей и кусать губы. Они тут будут ещё день, ночь и половину дня, и Минсоку кажется, что он не выдержит. Нервы натягиваются струной, дрожат и вибрируют то низкими, то высокими звуками. Солнце клонится к закату, ветерок становится прохладнее, и Минсок ёжится – вот-вот и придётся уходить в дом. Он уверен, что зря поехал, лучше бы провалялся дома с книжкой, чем сидеть здесь, по сути, опять самому с собой, лишь только друзьям приспичит доказать свою любовь и влечение.       Да, он с таким удовольствием прошёлся по запутанным тропкам среди скал, перебрался по деревянным мосткам через речушку, надышался всласть и послушал пение птиц. В глазах до сих пор рябит от красот, а в голове звучат переливы птичьих песен. Всё было прекрасно до возвращения в дом. А теперь оно опять грозит. Маячит призраком дополнительных переживаний. Было куда легче, пока у Чондэ не появился Ифань, тогда с ним на пару они могли сидеть и рубиться в игры или бродить в округе.       Но теперь всё иначе. Все при партнёрах, один он одинокий дурень. Минсок выдыхает, разминает замёрзшие ноги, обувается и неохотно поднимается со скамьи. Как он умудрился забыть наушники, он не понимает. Конечно, можно было бы спихнуть вину на влетевшего в его квартирку ураганом Бэкхёна, который закрутил, завертел и уволок за собой, не спрашивая толком.       Минсок морщит нос и ухмыляется, нечего на Бэкхёна пенять, коли сам виноват. Ничего, отожмёт наушники у Чанёля, чтоб стонал тише. От его баса волосы дыбом становятся. Конечно, Бэкхён старается, но Минсок даже думать не хочет о том, что Бэкхён делает, чтобы Чанёль аж подвывал.       Спасибо, хоть Чондэ с Ифанем потише. Но это всё равно не спасает. А у Минсока отношений не было уже год. Он никогда не понимал отношений на одну ночь, вот и ходит сам по себе, друзья до сих пор пытаются свести его со своими знакомыми, но как-то не складывается у него с ними. Один неопрятен, чем выводит Минсока из себя, второй с претензиями по поводу любви к неизменным футболкам, клетчатым рубашкам и джинсам, третий изменяет направо и налево, четвёртый дымит как паровоз.       А ему разве многого надо? Чистоплотного, верного, лояльного и ласкового. Всё. Разве это так много? Он пробовал встречаться с девчонками, но после второй окончательно понял, что любит мужское тело и ничего не может с этим поделать. В итоге предпочитает быть сам по себе, чем с кем попало. Вот только соглашаясь на небольшое путешествие, не думает, что окажется вновь один. И одиночество будет ощущаться сильнее среди влюблённых парочек.       Не так уж и много птиц радуют своим пением в осенние деньки, большинство улетели, обещая вернуться, но эти смелые крохи стараются вдвойне, выводят осенние мелодии и трепещут крылышками, предчувствуя зиму. Ягоды на кустарниках наливаются соком, ловят последние тёплые лучи и румянятся, маня птиц.       Воздух прохладен, напоён ароматами осенних цветов. Вот-вот посыплется листва и разнесётся в округе запах тлена. Но пока листья крепко держатся за веточки и разноцветными флажками трепещут на ветру, шелестят и тревожат ранимые души. Осень вступила в свои права, и ходит тропками, целует деревья, готовит к зимнему сну.       Минсок входит в помещение и зябко передёргивает плечами, медленно согреваясь. В доме в разы теплее, да и вечно мёрзнущий Бэкхён не мог не натопить камин так, чтобы в футболке было комфортно. Тепло ползёт по телу, острыми иголочками покалывает замёрзшие пальцы. Из гостиной доносятся звонкие голоса. – Нам нужны несколько бочонков пива и колбаски! – воодушевлённо кричит Бэкхён. Кажется, что ещё чуток, и вдогонку этим словам полетит всем известное «йо-хо-хо». – Баварские или мюнхенские? – деловито уточняет Ифань. Уже тут Минсок начинает хмуриться и пытаться понять, что тут делается. – Да и капусточки ко всему! Тушёной! – слишком радостно восклицает Чанёль. – Капусточки, чтобы твои дыньки росли? – ядовито осведомляется Бэкхён. И Минсок вскидывает брови. В комнате происходит нечто непонятное. Когда он останавливается на входе в комнату, брови едва не уползают за линию роста волос. Ребята сидят кружком на полу, и Чанёль стыдливо прижимает к груди две круглые дыни. – У меня такие дыньки, что все обзавидуются, – растягивается в улыбке Чанёль и начинает поигрывать дынями и бровями одновременно. Минсок хватается за косяк, чтобы не рухнуть на пол. – Ну, лично я не завидую, меня мои блины с начёсом устраивают, – фыркает Ифань и неспешно оглаживает футболку на широкой груди. – И что, густой начёс? – интересуется Бэкхён. А Минсок с трудом сдерживает смех: грудь Ифаня гладкая, как колено. – Блины с начёсом? – давится воздухом Чанёль, едва не уронив дыни, и долго кашляет, выравнивая дыхание. – Грудь мужская обыкновенная, – поясняет Ифань, выпячивая грудь ещё сильнее. – Я бы вам, юная леди, продемонстрировал. Но не хочу получить лютней в тыкву, – сказал он и покосился на Бэкхёна.       Минсок стоит в дверях и не решается войти – здесь происходит какое-то таинство. Настолько тайное и таинственное, что никто его даже не замечает. Все поглощены каким-то вселенским маразмом и мракобесием, отдаются ему полностью и самозабвенно. – Что-то не секу вашу гастрономическую тему, – вздыхает Чондэ и, взъерошивая волосы, чешет затылок. – Ну что вы, голубушка, – говорит Ифань, – присоединяйтесь. Мы – мечта вегетарианца. – Что? – хрюкает Чанёль, перебивая разговор. Но Ифань продолжает с невозмутимостью горного плато: – У нас тут блины и дыньки, – он поворачивается к Чондэ и видно, как дёргаются уголки губ. – Хотите, будете моим сладким персиком? – Э? – удивляется Чондэ и с возмущением смотрит на Ифаня. – Почему это персиком? – Потому что вас, душа моя, хочется облизать и слопать, – в голосе Ифаня сквозит улыбка. – Ну, иди же ко мне, мой сладкий пэрсык! – Главное, чтоб персик был не волосатый, – бормочет Бэкхён. На него все внимательно смотрят, вскинув брови и требуя пояснений. – Ну а что? Персики – они же…Но я же… – Я буду лысым персиком, не переживай, – хихикает Чондэ, укладывая голову на плечо Ифаня. – Я буду твоим сочным нектарином! – Ой не, лысым не надо! – громко и возмущённо восклицает Ифань, взмахивает в воздухе руками и хватается за голову. – Я буду волосатым в стратегических местах, – успокаивает его Чондэ и гладит по спине. – Например, на голове. Буду гибридом персика и нектарина. Перситрином буду! – И чуть ниже волосатости тоже будут, уверен, – ехидно добавляет Бэкхён и хватает чипсину из большой тарелки на полу. – На подмышках? – спрашивает Чанёль и морщится. Конечно, это другим нельзя быть волосатым, а ему всё можно. Хотя после сегодняшнего происшествия с лаком, Минсок просто уверен, Бэкхён заставит Чанёля облысить стратегические места. – Или… – Не вгоняйте мою юную деву в краску, – шипит Ифань, прикрывая глаза, а потом уши хохочущему и вырывающемуся Чондэ. – Хотя бы я вогнал. И не только в краску.       Ифань держит лицо Чондэ двумя ладонями, смотрит долго и с чувством, а потом целомудренно целует Чондэ в щёку, Чондэ расплывается в довольной улыбке и опускает глаза. Бэкхён тянется к Чанёлю, но получает по губам и по шаловливым рукам несколько раз, прежде чем оставляет попытки добиться внимания. – Я бы предложил вогнать нож в колбаску, – зловеще шепчет Чанёль и растягивает губы в совершенно маньячной улыбке. – Ох, – стонет Бэкхён, – у меня даже колбаску свело от волнения. Представляю, как Ифаню тяжко. Вы там поаккуратнее. – Вот только не знаю, в баварскую или мюнхенскую, – вновь чешет затылок Чанёль и смотрит то на Бэкхёна, то на Ифаня. – Вы там топорик в дыньки не возжелали часом? – тихо осведомляется Ифань и наклоняется к Чанёлю, едва не утыкается лбом в его и проникновенно смотрит в самую душу. – Расслабься, ничего не угрожает твоей колбаске, – прыскает в кулак Чондэ, прикрывая его собой от Чанёля. – Юная дева на страже колбасок. А у Чанёля я бы отоварился. Давно о ножике мечтал. Чтоб колбаски с капустой под пивко шинковать. Главное – нож подобрать, под специфику колбаски. – Что-то от вашей беседы у меня есть желание спрятать колбаску куда подальше, – вздыхает Ифань, прикрывая руками пах, и все начинают хихикать. – А не желаете свою колбаску в блинчики завернуть? – интересуется Чондэ. – Ах, какая фантазия, – восхищённо бормочет Бэкхён. – Это же идея для пытки! Мастер Ву, вы выбрали себе идеальную невесту, с фантазией, – и совсем тихо добавляет: – Палача невесту. – Что, колбаской моей вдохновились, душа моя? – спрашивает Ифань и горделиво расправляет плечи, оглядывает взглядом победителя друзей. – Пытка чресел имени Чондэ, – в экстазе шепчет Бэкхён, закатывая глаза. – Я сочиню балладу. – Перситрин на чресла натягивать изволите? – фыркает Чанёль и давится смешком под тяжёлым взглядом Чондэ, но продолжает тянуть губы в улыбке и позволяет Бэкхёну себя обнимать. – Моя колбаска дарит радость и наслаждение, а не пытает, – вздёргивает подбородок Ифань, всем своим видом показывая оскорблённую невинность. – А ваша колбаска не великовата для нежного перситрина? – вежливо интересуется Чанёль. – Скажете тоже! Моя колбаска украсит любой холодильник! – Ифань вздёргивает подбородок ещё выше, Бэкхён едва не плачет от хохота, хватая ртом воздух и смахивая слёзы. – Хотя нет, не стоит её в холодильник, во избежание. – Может, всё-таки спрячете ваше добро? – маковым цветом рдеет Чондэ и смущённо опускает глаза, сотрясаясь от приступов хохота. – Куда? – тут же вскидывается Ифань и оглядывается в поисках убежища. – В тела грешные… – тихо шепчет Чондэ, придвигаясь к Ифаню. – В рот? Или куда похуже? – заинтересованно вытягивает шею Чанёль, чтобы тут же получить по шее от Чондэ. – До помутнения сознания и счастливой рожи, да? Лютнист мой верный, я тоже так хочу! – поворачивается он к Бэкхёну. – А не больно ли ты, краса моя, на чужую колбаску заришься? – осведомляется Бэкхён и мило улыбается Чанёлю, от чего тот бледнеет и скукоживается. – Да, я и не показывал ни разу, – возмущается Ифань, – а они накинулись все. И ножами потыкать грозились. Мою колбаску! – КХМ! – громко откашливается наблюдавший за этим безобразием Минсок. – Что здесь происходит?! – В ролёвку играем, – хохочет Бэкхён и поворачивается к Минсоку. – Но, по-моему, мы зашли в тупик. – Кулинарный, – добавляет Чондэ, падает на бок и пару раз дёргает ногами, сотрясаясь от очередного приступа хохота, когда Чанёль делает совершенно несчастное лицо, а дыни опускаются на уровень пупка. – Так и пали кнехты, – с досадой говорит Чанёль, не бросив дыни, и поднимается на ноги.       Минсок поджимает губы и отправляется на кухню – время обеда давно прошло, близилось к ужину, а они до сих пор ничего не перекусили. За ним следует Чанёль, прижимающий к груди дыни, и принимается греметь посудой. Вскоре в кухне появляется Чондэ и начинает нарезать предложенные Чанёлем овощи, Минсок занимается мясом, а Бэкхёна с Ифанем они втроём вытолкали от греха подальше ещё в самом начале. – Классную игру мы нашли: тянешь карту и отыгрываешь персонажа. Главное, не отходить от тематики выбранной эпохи, – поясняет Чанёль, а Минсок кивает, он уже догадался. – Я и Чондэ были девами прекрасными на выданье, Бэкхён – лютнистом, а Фань – палачом. – Это я понял, вздорные вы особы, дамы, – улыбается Минсок и продолжает нарезать мясо, не поднимая головы, а Чанёль с Чондэ хохочут от души.       Небо резко темнеет, и вскоре срывается дождь. Сначала небо хмурится жемчужно-серыми тучами, и дождик тоже был светлый, с редкими подсвечивающими струи косыми лучами солнца, пробивавшимися сквозь облака. Но с гор ползёт тёмная, как ночь, грозовая громадина, в распоротом молниями брюхе грохочет гром, и парни включают свет на кухне.       Минсоку обидно из-за того, что его ночная прогулка сорвалась. В дождь он не решится выйти на скользкие и размытые тропы. Даже днём опасно, что говорить о ночи. Если он и любит прогулки, это ещё не значит, что он будет рисковать жизнью ради того, чтобы не быть в домике.       Спустя час готовки, яростных споров, когда и какой ингредиент добавлять, две битвы за возможность попробовать приготовленное и трижды повторившееся выталкивание из кухни повадившегося подгрызать нарезку Бэкхёна, что упивался добротой и податливостью его уговорам Чанёля, обед, почитай ужин, был готов. Они не успевают даже расставить тарелки с едой, когда в домик стучат.       Минсок плетётся открывать, потому что все заняты переноской еды. Он открывает дверь и замирает – на пороге совершенно грязный парень, даже дождь неспособен смыть налипшие комья земли. Он выглядит восставшим мертвецом, и лишь румяные скулы и ямочка на щеке говорят об обратном, что он живой человек. – Привет! – кланяется парень. – Я – Исин. Заплутал в горах, увидел у вас свет и решил спросить ночлега. Пустите? – Здрасьте, – невпопад отвечает Минсок и поджимает губы, цепляясь взглядом за почти чёрные глаза и совершенно грязную одежду. – Входи. Но стой здесь, я миску принесу, одежду сложим.       Он совершенно забывает, что в доме не один, потому чуть не шипит, столкнувшись с любопытным Чанёлем, отдавливает ногу Чондэ и плетётся в ванную мимо Ифаня и Бэкхёна, застывших с тарелками в руках. Только собирается выходить с миской, как Бэкхён впихивает Исина в ванную и закрывает дверь. – Я полы помою, – сквозь дверь щебечет Чондэ, и Минсок смотрит на виновато улыбающегося Исина. – Раздевайся, – командует Минсок и помогает стянуть мокрую куртку. Тело Исина в синяках, будто он все ступени лестницы пересчитал. Минсок прямолинеен, как ледокол в Северном Ледовитом, часто прёт напролом, потому тут же спрашивает, тыкая в синяки: – Что это? – Упал, – мягко улыбается Исин и пытается стянуть влажные брюки, но они застревают на тазовых косточках, будто клеем смазанные. Минсок скользит взглядом по подтянутому телу и громко сглатывает. – Лезь в душ, я за одеждой и аптечкой.       Исин отчаянно кого-то напоминает, будто Минсок видел его когда-то мельком. Вот только кажется, что не раз. Он копается в памяти, пока ищет тюбик с мазью и одежду, но в голову ничего толкового не приходит. Так бывает, если видишь человека в магазине несколько раз. Он кажется знакомым, но вспомнить, где ты видел его лицо, практически невозможно.       Минсок возвращается в ванную, когда Исин трёт бока пушистым полотенцем, стоя спиной к двери, он не может оторвать взгляда от грациозных движений до того момента, пока Исин не разворачивается лицом и негромко откашливается. Минсок, как завороженный, поднимает взгляд и краснеет. Складывает вещи на тумбу, тыкает аптечку в руки Исину и начинает спешно обрабатывать ссадины и замазывать синяки мазью.       Ссадины две – на колене и локте. Локоть он обрабатывает спокойно, а вот у колена замирает и кусает губы, рассматривает точёные, как у породистой лошади, ноги, острое сбитое колено и давит в себе желание коснуться губами. К Исину тянет будто магнитом. Такого Минсок не помнит, чтобы с первых минут возникало желание не просто прикоснуться к человеку, даже чтоб пожать руку, а хотелось бы поцеловать. Такое с ним однозначно происходит впервые, и Минсоку отчасти страшновато, но больше любопытно.       Ужин проходит весело, но Минсок пропускает всё мимо ушей, он откровенно не спускает глаз с Исина, отвлекается во время разговора и пытается понять, что с ним происходит. Потому что это странно и неправильно, и уж тем более не должен посторонний человек обладать таким животным магнетизмом, что к нему будет тянуть как на канате, вопреки здравому рассудку. Одежда сохнет у камина, и в комнате чуть влажно.       От предложения сыграть он отказывается, сидит в углу и смотрит, как остальные играют в «правда или действие», как, кряхтя, приседает Чанёль, Бэкхён отжимается на одной руке, Чондэ орёт похлеще динозавра, а Ифань говорит правду, лишь бы не выполнять дурацких заданий. Что говорит Исин, Минсок не запоминает. Слова будто проваливаются в никуда, он видит, как шевелятся его губы, как появляется на щеке ямочка. Но смысл слов не доходит.       После трёх часов ночи, Ифаня клонит в сон, и он как древний дракон дремлет, охраняет спящее на руках сокровище – Чондэ, сидит, прислонившись спиной к стене и чуть откинув голову для удобства. Чанёль зевает и косится на Бэкхёна, который с азартом режется в карты с Исином. И каждый раз выигрывает. Наконец, Чанёль не выдерживает, падает между парнями и накрывает собой карты. – Бэкхён, – замогильным голосом стонет Чанёль, – я спать хочу. Ты же не хочешь моей смерти? Я буду являться тебе по ночам, Бэкхён. Так и знай.       Бэкхён поднимает глаза к потолку и что-то беззвучно шепчет. Медленно поднимается и тянет Чанёля в комнату, по ходу будит Ифаня и Чондэ, те тоже поднимаются и сонными мухами ползут к себе. Минсок остаётся наедине с Исином и двуспальным диваном. Он начинает устраиваться на полу, но Исин останавливает его. – Я гость, помешал вам, я лягу на полу, – Исин настойчиво тянет одеяло на себя и неотрывно смотрит в глаза. – Не думаю, что это лучший выход, – бурчит Минсок и пытается отобрать одеяло, но ничего не выходит. – Я привык к жёсткой постели. До сих пор на футоне сплю. – Футон – это не тонкое одеяло. Ложимся на диване. Оба, – говорит Исин командным тоном и отбирает у Минсока одеяло, стелет на диване. – С краю или у стены? – С краю, – отвечает Минсок и пропускает Исина. Тот быстро укладывается – одни глаза из-под пледа блестят.       Минсок гасит свет, подкладывает дров в камин и ложится рядом. Сердце тяжело бухает в груди, он давно не спал рядом с малознакомыми людьми, а уж тем более такими, как Исин, которые делают с ним что-то необычное. Минсок вертится с бока на бок, наконец, находит лучшее положение – спиной к Исину, и затихает. Он смотрит на огонь камина и слушает, как засыпает Исин и постанывает во сне Бэкхён.       Сон снится яркий, будоражит кровь, возбуждает и не даёт расслабиться. Исин ведёт себя развязно, а Минсок и не против, он прихватывает губами его соски, дует на чувствительную шею и двигается, двигается, двигается. До изнеможения. Минсок открывает глаза и отчаянно моргает – но сон продолжается, Исин сидит на его бёдрах и неспешно выцеловывает шею. Минсок трёт глаза и понимает, что это не сон. – Что ты делаешь? – Делаю приятно, расслабься, – жарко шепчет на ухо Исин и прикусывает мочку.       Но у Минсока не получается лежать, не выходит расслабиться, когда на бёдрах ёрзает Исин и дышит в шею, путаясь в одежде Минсока. Минсок недолго смотрит на Исина и начинает ему помогать, ловко выстёгивает пуговицы одна за другой, стаскивает вместе с рубашкой и футболку, переворачивает Исина на спину и вдавливает его в диван.       Исин лишь ярче улыбается и тянет его к себе. Минсок ведёт по обнажённым плечам раскрытыми ладонями и смотрит на озарённое светом камина лицо довольного Исина. Улыбка не только в уголках губ и ямочке на щеке, она на кончиках дрожащих ресниц и в трепещущем под ладонями Минсока сердце. Исин дышит часто и прерывисто, кусает губы и подаётся навстречу, сплетаясь с Минсоком воедино.       В камине потрескивают поленья, а по крыше стучит дождь, и кажется, будто никого на свете не существует, только они, их сдвоенное дыхание и переплетение тел. Всё отходит на второй план, когда Исин тянется к нему припухшими от поцелуев губами даже после того, как их накрывает оргазмом. А когда Исин прикрывает глаза, Минсок не может отвести от него взгляд – Исин становится таким умиротворённым и красивым, что Минсоку больно физически.       Он наспех вытирает их футболкой, кутает Исина в плед, обнимает крепко-крепко и некоторое время лежит, слушая, как грохочет собственное сердце, и как мерно стучит в груди сердце спящего Исина. На душе легко-легко, как бывает, когда находишь то, что давно искал.       Дождь закончился, лишь капли падают с деревьев и всё ещё мерно стучат по крыше, убаюкивая. Ветер стих, и тучи уплыли, оставив после себя умытое звёздное небо, которого не увидишь в мегаполисе. Звёзды мерцают и переливаются холодным далёким светом, будто искорки, замершие в вечных льдах. Минсок зарывается носом во влажные волосы на затылке Исина и засыпает впервые за долгие ночи быстро и легко.

And I'll show you the road to follow I'll keep you safe 'till tomorrow I'll pull you away from sorrow I see the real you Even if you don't, I do Я укажу на дорогу, по которой необходимо следовать. До завтра ты в безопасности. Я отгоню от тебя все печали. Я знаю, какая ты на самом деле. Пусть даже ты этого не замечаешь, Я вижу.

      Утро начинается с ворчания Бэкхёна, что есть нечего и с басовитого хихиканья Чанёля. Минсок протирает глаза и осматривается. Исина нет рядом, он хмурится и гасит кольнувшую сердце тревогу. Как он успел привязаться за неполные сутки к незнакомцу, он думать не хочет. Потому как-нибудь разберётся в себе. По дороге к ванной он сталкивается с хмурым ото сна Ифанем и лежащим посреди коридора свернувшегося калачиком Чондэ.       Уезжать неохота, как и рано вставать, но надо, и ничего не поделаешь. Таковы особенности взрослой жизни. Им ещё в пути не один час провести. Минсок надеется, что Исин в ванной, но его там нет. Сердце пропускает удар, и он вылетает из ванной со щёткой во рту. – А где Исин? – спрашивает Минсок, не вынимая щётку. –Какой Исин? – удивляются все. Минсок каменеет и смотрит неверящим взглядом на друзей. А они на него. Внутри что-то холодеет и обрывается. Как сосулька, подточенная жаркими лучами. Щётка выпадает изо рта и катится по полу. – Как какой? Ребят, вы чего? – Минсок беспомощно смотрит на щётку, переводит взгляд в угол, где ещё вчера лежал рюкзак Исина, потом смотрит на стул у камина, где сохли вещи Исина, на аккуратные стопки вещей на диване, которые успел собрать Бэкхён, потом на друзей и обратно. Пытается дышать, но мятная зубная паста холодит язык и щиплет губы. – Мин, у тебя лихорадка? – спрашивает Чанёль и прижимается сухими губами ко лбу Минсока. – Да вроде нет. Сон приснился?       Минсок растеряно осматривает комнату, поднимает щётку и нога за ногу плетётся в ванную. В груди что-то противно копошится, словно в него, как в яблоко забрался червь и гложет его изнутри. Всего этого просто не может быть, всё это невозможно. Ведь он как сейчас слышит сбивчивые стоны и ощущает всем естеством льнущего гибким телом Исина.       Даже запах его тела с ноткой сладкого яблока будто въелся в кожу. Минсок прикрывает глаза и понимает, что сходит с ума. Завтракать ни сил ни настроения нет, он только складывает вещи и садится на диван, где ещё вчера под ним стонал Исин. Исин, которого не было.

I will never give up on you I see the real you Even if you don't I do, I do.. I will never give up on you I see the real you Even if you don't I do, I do Я не брошу тебя. Никогда. Я знаю, какая ты на самом деле. Пусть даже ты этого не замечаешь, Я вижу, я вижу. Я не брошу тебя. Никогда. Я знаю, какая ты на самом деле. Пусть даже ты этого не замечаешь, Я вижу, я вижу.

      Дорогу домой Минсок почти не запоминает, даже препирания друзей он пропускает мимо ушей. Чанёль садится за руль, Бэкхён рядом, а Ифань и Чондэ с Минсоком на заднем сидении. Он всё-таки отобрал у Чанёля наушники и гоняет по кругу Three Days Grace - The Real You. Каждая строчка отдаётся в сердце тонкой иголочкой боли. Он хочет верить, что Исин был на самом деле, и что он ему не приснился. И всё, что произошло между ними тоже.       Но он так и не решил, что больнее – то, что Исина не оказалось утром или то, что он может быть его галлюцинацией. В любом случае, Исин не идёт из головы, как бы Минсок не старался думать о работе, о пустом холодильнике, странных выходных или пришедших дождях. Минсок уверен, что Исин был, но он как мираж в пустыне. Вот видны оазисы с прекрасными замками, но кажется, протяни руку – окунёшься в прохладное спасение, но время идёт, марево манит, а потом исчезает, будто и не было ничего.       Рабочая неделя проходит как в бреду. Он выполняет обязанности, а вечерами закукливается в одеяло и лежит долгие часы, пялясь в никуда. В мыслях только Исин, а в животе непрекращающийся вихрь из бабочек. От которых уже мутит, но они продолжают плясать внутри, кажется, что даже на могилке его спляшут, если окончательно головой тронется и сделает что-нибудь. За несколько часов до конца рабочего дня звонит Чанёль и голосом, не терпящим противоречий, прямо в лоб заявляет: – Сегодня заеду за тобой. – Но я…– противится предложению Минсок и косится в сторону корчащего гримасы коллеги. – Чтоб в десять был готов, – не давая вставить слова, говорит Чанёль. Тон менторский, как бывает, когда Чанёль зол или занят. – Я не хочу, – тихо отвечает Минсок. Правда, не хочет. Совсем. – Не колебёт, Мин. У Фаня день рождения, не обижай нашего скорпиончика, он же не я – всепрощающая плюшка. Бэк, отвали, – возмущённо стонет Чанёль куда-то в сторону и дрожащим голосом в трубку: – В десять выходи, – и отключается.       Минсок смотрит пустым взглядом в стену, потом на часы, до конца рабочего дня ещё несколько часов. Хочется, чтобы вместе с рабочими часами и сегодняшний день рождения прошёл поскорее. Не потому что он Ифаня не любит, просто после небольшого отпуска настроение на нуле, и все мысли об Исине.       Без пяти десять он уже собран и готов на выход, потому стремительно считает ногами ступеньки, чтобы вырываться наружу. Стены давят, и хочется выть на луну. А её как назло ещё и не видно. Лишь поздние прохожие да машины спешат куда-то. Из машины выпрыгивает Бэкхён, яростно трясёт Минсока и радостно щебечет что-то об общем подарке, о котором Минсок забыл давно, деньги положил – и всё. Минсок кивает, пожимает руки парням и садится на заднее сиденье, привычно затыкая уши наушниками. – Совсем дурной? – обиженно тянет Чанёль. – Кто с наушниками в клуб ходит?! – Я, – говорит Минсок и включает всё ту же музыку, которая уже неделю играет на реплэе, но успевает услышать слова, брошенные Бэкхёном. – Он нас ещё благодарить будет, лисья морда. Забудь, Ёль, а знаешь…

If you're the one to run To run I'll be the one The one you run to If you're the one to run To run I'll be the one The one you run to Если тебе потребуется бежать, Бежать. Я стану тем, К кому ты побежишь. Если тебе потребуется бежать, Бежать, Я стану тем, К кому ты побежишь.

      Клуб «Мираж» манит яркой, немного плывущей маревом вывеской, толпа жаждущих попасть внутрь теряется где-то в переулке. Всё как всегда. Чтобы сюда попасть люди выстаивают очереди, но для Ву и его друзей двери всегда открыты. А почему, Минсок не интересуется. Нет у него привычки лезть в чужую жизнь без спроса.       Минсоку немного неловко за свои привычные рубашку и футболку, из которых он не вылезает. Не будь он с Ифанем, фейс-контроль бы точно не прошёл. Он поздравляет Ифаня, отвечает на объятия Чондэ, но мнётся и кусает губы, пока услужливый парень из персонала ведёт их в вип-комнату, где они будут отмечать день рождения.       Музыка грохочет и мешает соображать, а желание натянуть родные наушники и врубить музыку на полную растёт с каждой минутой. Чтобы уйти в себя и не вернуться. Минсоку вообще кажется, что крыша съехала и возвращаться не собирается. А здесь ещё и ощущение какое-то, напоминающее реальный мираж. Внутри клуба всё будто бы двоится и плывёт, как настоящая фата-моргана. Как реальность с того воскресного утра, когда Минсок проснулся без Исина.        Тяжёлые двери вмиг отделяют их от грохота танцпола, внутри царит приятный полумрак, негромкая музыка льётся из скрытых динамиков, стол накрыт. Минсок немного расслабляется и присоединяется к поздравлениям и вручению подарка, о котором Ифань мечтал, да всё как-то было не с руки. А теперь никуда не деться – и счастливый именинник крутит в руках штампы и штампики, клей, декоративную бумагу, фигурные ножницы и прочие полезности для скрапбукинга.       И друзья счастливы, что угадали с подарком, ведь сам себе Ифань никогда бы не купил ничего из этой огромной коробки, что стоит на коленях. Чанёль радостно хватается за палочки, пока Ифань рассматривает мелочи из будто бы бездонной коробки, Бэкхён толкает его локтем под рёбра, и Чанёль виновато опускает глаза. Но тут же едва не вопит, когда Бэкхён первым кладёт в рот кусок свинины.       Минсок вновь говорит, что неголоден, но делает несколько глотков из предложенного бокала шампанского в честь именинника. Игристое вино шипит на языке, кусается и падает в желудок, растекается колючей лужицей и кружит голову. Но даже любимая пряная свинина не может соблазнить Минсока и он просто сидит в кресле и смотрит на друзей, улыбается в ответ на их улыбки, а внутри как-то мёрзло и пусто. Видимо, придётся обращаться к психоаналитику.       На танцпол вытащить его не удаётся никому, он остаётся в комнате и прикрывает глаза. Портить праздник неохота, но и танцевать желания нет, потому он отнекивается мягко, но настойчиво. Лишь закрывается дверь, Минсок надевает наушники и включает на повтор, беззвучно шевелит губами, подпевая, и закрывает глаза.       Он понимает, что ведёт себя глупо, слишком по-детски, но в эти короткие дни, Исин привязал его к себе собой. Да так туго, что не вырваться, даже не вскрикнуть. Он никогда не верил в любовь с первого взгляда. А теперь верит, вот только влюбиться в мираж – не лучшее, что могло с ним случиться.

And it seems like I've known you forever I'll keep you sane for one more night Need you to know that it's alright I see the real you Even if you don't, I do Кажется, я знал тебя всегда. Ты будешь в безопасности еще одну ночь. Необходимо, чтобы ты знала: все в порядке. Я знаю, какая ты на самом деле. Пусть даже ты этого не замечаешь, я вижу.

      Музыка, въевшаяся в мозг, проигрывается раз за разом, Минсок даже пальцами отбивает ритм на подлокотнике. Но вскоре он расслабляется и начинает дремать. Минсок открывает глаза и едва не стонет в голос: в полутьме комнаты стоит Исин, весь в чёрном, тонкие ленточки на рукавах вьются змеями при каждом движении. Минсок закрывает глаза и думает, что реально пора записываться к специалисту. Когда на коленях появляется приятная тяжесть, а наушники снимают, он осторожно открывает глаза и болезненно морщится. Исин никуда не исчез, всё так же сидит, сверкает глазищами.       Весь больше на мираж похож, призрачный будто, ещё и ленты подрагивают, добавляют зыбкости и эфемерности образу. Сумрак обманывает, искажает, в тусклом свете Исин и вовсе делается ненастоящим. Тень от длинной чёлки скрывает лицо, но не лихорадочно блестящие глаза. – Исин? – с утвердительной ноткой в голосе спрашивает Минсок и для верности опускает руки на бёдра Исина, проводит по рваным брюкам, путается в ленточках и чувствует тепло. – Бэкхён сказал, что ты страдал, – тихо говорит Исин и смотрит прямо в глаза. – И я не смог больше ждать твоего дня рождения, чтобы... – Бэкхён? – Минсок перебивает Исина и вскидывает брови. – Они все знали, да?       Исин кивает, а Минсок убирает руки с бёдер Исина, но не знает, куда их деть, щёлкает суставами и морщится. Внутри что-то клокочет закипевшим ведьмовским котлом, булькает и пенится. Дичайшая смесь эмоций и чувств, как будто намешали всё, что было и бросили вариться, наплевав на возможную реакцию ингредиентов друг на друга. – Ты столько раз приходил в клуб… – сбивчиво продолжает говорить Исин, – и стольких отшивал… и так двигался в танце, не то, что многие… – он замолкает и смотрит в глаза, не мигая, безбоязненно, – ты мне понравился. Я не знаю, как всё это произошло… Как бы странно это ни звучало, я… – Зачем всё это было? – голос Минсока дрожит, как и его губы, и он хочет удариться головой об стену, только чтобы не чувствовать ростков надежды в душе и тёплых пальцев Исина на шее. – Я хотел посмотреть на тебя вне клуба. – Посмотрел? – с болью в голосе интересуется Минсок и кусает губу так, чтоб до крови, чтоб проснуться от очередного нелепого кошмара и окончательно увериться, что он больной на голову. – И что увидел? – Тебя… настоящего… – Исин закусывает губу и дёргает головой. – Я не знал, что так бывает. Как увидел тебя, сон потерял. Но держался долго, а когда Фань предложил приехать, не захотел потерять шанс. И не жалею, что приехал. – Но ты ушёл, – горько говорит Минсок и с трудом сдерживает негодование и обиду. Неужели Исин не понимает, как это больно проснуться утром в пустой постели и думать, что всё, что было – лишь сон или следствие лихорадки? – Прости, я должен был знать, что ты чувствуешь ко мне. А для этого и понадобился этот розыгрыш. – Розыгрыш? – кровь в висках грохочет, как съехавший с рельс товарняк. – Я думал, что сошёл с ума, и ты мне приснился! Понимаешь? Приснился! Собирался уже к психоаналитику записываться. Это я-то! Вечная жилетка всех друзей и к психиатру?! Синяки тоже, небось, придумали для лучшего эффекта? – Нет, синяки настоящие. Я действительно упал, – понуро отвечает Исин, и Минсоку самую чуточку, но теплее. – Всю неделю их мазью мажу. – А я всю неделю места себе не нахожу, влюбился, как идиот! – почти рычит Минсок. – Что? – переспрашивает Исин, а в груди Минсока всё клокочет, и он едва сдерживается, чтобы не высказать всё, что готово сорваться с языка. Как бы обидно эти слова ни звучали, хочется их выплюнуть, чтобы не жгли, разъедая изнутри. А ещё хочется сбросить Исина с колен, и пальцы, сцепленные за шеей разнять, чтоб не прикасался, или наоборот свалить на диван и хорошенько... – Что «что»? – зло уточняет Минсок и кривит губы. – Влюбился? – осторожно спрашивает Исин и после неохотного кивка Минсока впивается в его губы. Да так, что не оторвать от себя, но и не ответить никак. – Прости меня, прости… – сбивчиво шепчет между поцелуями.       Минсок целует в ответ, хотя откровенно хочется кусаться, чтобы выразить этим всё наболевшее и гнетущее, но губы Исина такие мягкие и податливые, что укус кажется святотатством. Но и оторваться от сладкого с яблочным привкусом поцелуя не представляется возможным. Они не сразу отрываются друг от друга, даже несмотря на шумную музыку. – Это мираж или лучший танцор моего клуба беззастенчиво пристаёт к клиенту? – ехидным и до боли знакомым голосом спрашивает вошедший в комнату человек. – Бэкхён, я… – начинает Исин. – Бэкхён?! – переспрашивают в один голос Минсок, Чанёль и Чондэ. Незнамо как тоже оказавшиеся в снятой комнате.       Видимо, никто из друзей тоже не был в курсе, кто хозяин заведения. И лишь Ифань мягко улыбается, подпирая спиной косяк. Минсоку охота разобраться в происходящем, но Исина ему хочется в разы больше. Да так, что становится плевать на неделю, которая показалась вечностью, на коварство друзей и на разборки, которые назревают на глазах. – У меня нет слов, – тихо шепчет Чондэ, но слышно его всем. И оцепенение спадает. – А ну иди сюда, паршивец! – взвизгивает Чанёль и вылетает вслед за исчезнувшим в коридоре Бэкхёном. На мгновение в открытую дверь врывается грохот музыки и громкий смех Бэкхёна. – А мне почему не сказал? – дует губы Чондэ, но крупная ладонь на пояснице гладит успокаивающе и мягко. Ифань осторожно подталкивает Чондэ на выход и оглядывается, улыбаясь, кивает и выходит. – И всё-таки, ты подлец, – говорит Минсок и уже не сдерживается, чувствительно прикусывает выпирающую ключицу Исина. – Знаю. Но и ты мне крови попортил изрядно. Ты как мираж, то есть, то нет. А я как бредущий в пустыне в поисках оазиса. Но теперь я тебя никуда не отпущу. – И не надо, – улыбается Минсок и вновь целует Исина до пятен перед глазами.