Под покровом сирени

Кусты сирени словно рыдали. Они дергались, тряслись, стонали под ветром, роняли на холодную темную землю оставшиеся каким-то чудом почки и царапались. Да, царапались: пока он осторожно пробирался между ними, острые сиреневые ветки несколько раз ткнулись ему в лицо своими тонкими и острыми концами. Бесполезно было отводить их от себя или закрывать лицо руками. Ветки были настырны и лезли к нему, как юная любовница, непременно желающая выразить своим чувства поцелуем, а потому Лев сразу же, практически сразу же, сдался и опустил ладони, прекратив отгораживаться от колких сиреневых веточек. Ему же не больно, в конце концов. Такое уж это время – осень. Нет листвы на деревьях. Нет ее и на кустах сирени вокруг дома. Совсем нигде нет листвы, потому что она не так уж давно опала, и отец буквально позавчера терпеливо собирал ее остатки граблями, а близнецы тащили затем ворохи листьев в одну гигантскую кучу в углу сада, не забывая по дороге швыряться друг в друга прелыми комьями. Отец покрикивал на них, а Лев наблюдал за всем этим. Потом, когда куча оформилась, а листья были собраны подчистую, Лев залил кучу бензином и вытащил из кармана коробок спичек. Сухой короткий треск – и спичка полетела в центр грязно-желтого кургана. Вспышка пламени ослепила Льва, а его уши оглушил синхронный вопль близнецов. Он зажмурился и вдавил голову в плечи. Горький дым сизым змеенышем завился в прозрачном воздухе, припадая к комковатой взрыхленной земле, освобожденной от посевов. «Поминальный костер», - тоненько завыло ему в уши пламя. Лев задохнулся дымом и сделал шаг назад. Потом развернулся спиной к саду и почти бегом возвратился в дом. Дом был темен и холоден, неприветлив. Лев просочился в сени, почти ощупью добрался до обшарпанной двери, ногой открыл ее и ввалился в комнату. В глазах плыла мутная круговерть, сквозь которую прорвалась знакомая выцветшая синева – одеяло без простыни. Пошатываясь и наклоняясь то вперед, то назад, будто пьяный, он дополз до кровати и рухнул на нее. Скрипнули ржавые пружины. Лицо впечаталось в каменную твердь подушки, и ему вспомнилось отчего-то, как с известных деятелей искусства иногда снимали гипсовые маски – посмертно. Сон был милостив к нему, потому что пришел практически сразу же. Через какую-то прорву времени, через плотную и спасительную пелену темноты он услышал, как взвизгнули дверные петли. Голос матери шепнул над ним: - Левушка, ты как?.. Теплая шершавая ладонь коснулась лба, и Лев плотнее сомкнул веки. «Уходи», - взмолился он, и она тут же тяжко вздохнула, словно услышав. Спустя пару секунд пружины отозвались прощальным крещендо. Тогда Лев вцепился в угол одеяла зубами и отвернулся к холодной стене. Он проспал почти сутки, а когда встал, было раннее утро. Дом спал, и все в доме спали. Он выглянул в окно. На улице плыла серая туманная мгла. Лев встал с кровати, оделся и, не умываясь, пошел прямиком в сад. Его слегка мутило и шатало, но он упрямо шел к сиреневым кустам. Забравшись в них поглубже, он сел на холодную комковатую землю и достал сигарету из пачки. Чиркнул спичкой, затянулся и задрал голову вверх. Там, наверху, серое скучное небо облепила тонкая паутина веток. Выдох, и паутину тончайшим сизым кружевом обвил дым. *** - Эта история произошла давно, так что даже нельзя точно предугадать, правда это или вымысел, - тихо шепнул Мишка, склоняясь к Левиной шее. - Да ну? – он был, как и всегда, насмешлив. За насмешкой было удобно скрыть излишний трепет, производимый на него Мишкиной близостью. - Да, - спокойно кивнул Миша, не обратив внимания на Левину реакцию. – Очень давно это было… Лева обнял его за плечи, зарылся носом в пушистые пряди. Потом коснулся ребром ладони Мишкиной щеки, провел по ней пальцами – от скулы к острому выступающему подбородку – и, уцепив подбородок, приподнял Мишкину голову для поцелуя. Но не вышло: Мишка ловко вывернулся. Глянул на него своими глазищами будто бы укоризненно. - Ты чего? – Лева не мог терпеть, когда его останавливали. - Ничего, - хитро сощурился Мишка и вдруг, подавшись вперед всем телом, быстро чмокнул Леву в щеку. – Потерпи. Это недолгий рассказ. Пожалуйста. Лева смягчился: - Ну раз «пожалуйста»… Мишкина мордашка просияла. - Спасибо! – благодарно улыбнулся он и открыл было рот: - Так вот… - Но одно условие, - Лева прищурился, перебивая его и подсаживаясь к нему ближе, хотя ближе, казалось бы, было уже невозможно. - Какое? – мальчик настороженно уставился на него. - Ты сидишь у меня на коленях. Весь рассказ. Мишка нахмурился для порядка, а потом, не выдержав, хмыкнул: - Шантаж? - Условие, - поправил Лева, довольно глядя на него. - Ладно, неуч, - вздохнул тот, покоряясь. Приподнялся с травы и пополз к Леве. Лева моментально подхватил его под руки и рывком усадил на себя. Мишка охнул и невольно обхватил его за шею в попытке удержать равновесие, но Лева обнял мальчика за плечи и спину, поддерживая. - Теперь я могу говорить? – тихо спросил Мишка, дыша Леве в щеку. Тот мягко коснулся губами его виска и кивнул. Мальчик запрокинул зачем-то голову к небу, серому и низкому, прислушался к ветру, глубоко вздохнул. В небе, словно в ответ, раздался протяжный и жалостливый стон. - Журавли… - одними губами произнес Мишка. И, встряхнувшись, оторвав взгляд от неба, глянул на Леву большими серьезными глазами: - Это было давно, Лева. Это было очень давно. Много-много лет назад… Знаешь, где это было? - Где? – Лева ловил губами прядь Мишиных волос. - За далеким морем. В королевстве за морем. Очень давно, много лет назад, в приморском королевстве. Там жила прекрасная девушка… Лева чуть заметно поморщился. Мишка чуть заметно усмехнулся. - Юная прекрасная девушка, почти ребенок, - продолжил он мягким шепотом. – Одинокий и печальный ребенок. Чудесное дитя. Ее звали Аннабель Ли. И так уж вышло, что ее дни протекали в тишине и покое. Море билось о стены ее замка, так же, как билось в груди ее сердце – спокойно, мерно, без тревог. Так бьется о стекло часов время… - Мишка задумчиво примолк, а Лева внутренне поразился столь точному сравнению. Его внезапно взяла гордость за Мишку, и одновременно ему стало не по себе, словно тот рассказывал не старинную легенду, а страшную и правдивую историю. - И что же было дальше? – сухо кашлянул он, прерывая затянувшееся молчание. Мишка вздрогнул чуть приметно, оживая. Встряхнул лохматой головой и продолжил: - И все было бы как всегда, и так бы продлилось вечно. Но к ней пришла любовь. Настоящая. И она ее погубила. - Как так? – Лева потерся щекой о Мишкину щеку, и тот сразу же склонил к нему голову. - Вот так. Юноша, полюбивший ее, был всем хорош. Он был лучше всех для нее. Она для него была важнее, чем биение собственного сердца. Она стала его жизнью. Вчерашние дети полюбили друг друга самой крепкой любовью. Они любили настолько сильно, что превзошли не только всех людей этого мира в своей привязанности и преданности друг другу, - они превзошли ангелов на небесах. И ангелы не простили им этого. - Что они сделали? – Лев спросил тихо и хрипло, стыдясь сам себя. Его руки крепче обхватили Мишку. - Они жили в королевстве у моря… - непонятно и печально откликнулся Мишка. – Холодный ветер пронзил тучи и повеял на Аннабель Ли. Она заболела и вскоре умерла. И тот, что любил ее, провожал ее в последний путь, когда прекрасную Аннабель Ли несли в саркофаге родные… Лева вдруг с силой развернул Мишку к себе. Тот чуть приподнял брови, но, встретив Левин взгляд, не стал возмущаться подобной резкостью. Лева смотрел на него отчаянно. - Зачем ты это рассказал? – требовательно спросил он, чуть встряхнув Мишку за плечи. - Чтобы ты знал. - Зачем мне это знать? - Не злись, - прошептал Мишка и склонился к его губам. Лева быстро обхватил рукой Мишкин затылок, привычно зарываясь пальцами в густые волосы. Тронул чуть шершавые губы, мазнул по ним языком – по верхней, по нижней, положил по-хозяйски ладонь Мишке на горло и услышал тихое: - Но они встретились вновь, Лева. - Разве? – недоверчиво произнес он, мягко целуя Мишкин подбородок. - Конечно. Не зря они любили друг друга сильнее всех на свете... Сильнее мудрых. Сильнее старых. Сильнее демонов. И ангелов… - эти слова нежно втекли ему в самые губы. – Поэтому их души были вместе навсегда. Лева запрокинул голову, чтобы видеть Мишкино лицо. Глаза у того блестели. - Ах ты черт, - вполголоса ругнулся Лева, прижимаясь к Мишке щекой и трогая губами бархатную кожу. – Люблю я тебя… - беззвучно простонал он, утыкаясь ему в волосы и сжимая пальцами его худенькие плечи. Мишка, стиснув накрепко зубы, лишь крепче обнял его в ответ. Они лежали под покровом сирени. Небо над ними вертелось серой решетчатой каруселью. Было хорошо так, что, казалось, сердце разорвется. Через несколько часов Мишке надо было уезжать.