(Не)много Кубы

— Опа, ты жив. Пара убийственно пронизывающих глаза уперлись в Криса так, что тот невольно даже плечами передернул, а после распахнул дверь пошире. — А что, извещение о моей кончине приходило? Крис плюется, машет руками отрицательно и пропускает гостя на порог, отступая, закрывая дверь после. Берет из чужих рук дорожную сумку и критичным взглядом осматривает пришедшего. — Просто, от тебя так долго не было вестей. — И что? Кубинский стиль жизни, кажись, захватил в свои объятия Чанеля конкретно. Тот отрастил скудную растительность на лице, отпустил волосы, которые под палящим солнцем выгорели и «поржавели». Кожа покрылась бронзовым загаром, пропахла ромом и травой, а взгляд потяжелел. Глаза обрамляли мимические морщинки из-за слишком частого прищура, но это совсем не портило образ. Необычный образ. — Да нет, ничего. — Крис предлагает пройти на кухню, но Пак отрицательно кивает головой. Он сначала заходит в спальню. Там, на постели, в обнимку с котом, спал его Лухан, или не его, он еще не понял. Крис, кстати, заглядывает следом, смотрит сначала на спящего брата, потом на Чанёля и закатывает глаза, после чего удаляется из комнаты, курить. Пришедший не решается подходить ближе, смотрит, так и приростая ступнями к порогу. Лухан повернут к нему спиной и Чанёль благодарен. Он, кажется, не готов столкнуться с ним лицом к лицу, по крайней мере не сейчас. — Почему не звонил? Вопрос виснет в воздухе, вместе с запахом свежесваренного кофе и сигарет. Слава всевышнему, не кубинских. Почему-почему? Чанёль и сам не сразу нашел ответ. За пределами своей страны время шло по-другому. Первый месяц еще куда ни шло, пока освоился на новом месте, пока нашел общий язык с работодателем, пока туда, пока сюда, а после, Куба охватила его в свои горячие объятия, подобно пылкой любовнице. Кстати, пожалуй, наличие любовниц было одной из тех горячо осуждаемых собой причин, почему он перестал звонить, сваливая все на плохую связь и завал на работе. Грандиозный проект. Маштабные постройки не одного комплекса, для туристической заманиловки. Планы были наполеоновскими. Да и престижно, все-таки, в чужой стране, тем более, громко нашумевшей когда-то. «Это ненадолго» — обещал он перед посадкой на самолет, держа в ладонях лицо Лухана, шепча в губы, что скоро вернется. Два года продлилось его ненадолго. После кофе, Чанёль скрывается в ванной. Обставившись банными принадлежностями, в первую очередь он бреется, потому что выглядел он «по-деревенски», по словам Криса, совсем не стильно, как казалось самому Паку. Ну, на Кубе стиль понятие далеко отличающееся от здешних мерок. За два года Чанёль отвык от того, что ему нужно бдить стилю. На Кубе никто осуждающе не зырил на него, там, в общем-то нормально было ходить и в том, в чем спишь, и ешь, и на каждый день. Кожу неприятно щиплет, раздражение алыми пятнами появляется то на щеке, то на шее. Чанель смазывает кожу лосьеном, после чего пахнет «океанским бризом», и устало впирается в свое отражение в зеркале. Лениво ерошит волосы, зачесывая назад и открывая красивый лоб. Спать хотелось невероятно. И вовсе не перехотелось даже после душа. даже после контрастного. Крис уходит почти сразу, ему в утреннюю смену, потому Чанёль запирает за ним и ничего не смущаясь, идет в спальню. Хань спит спокойно, даже позы не меняя. И тихо. Не спит — решает Чанёль, но его это не останавливает, тем лучше. Если уже не начал орать и выяснять отношения, значит и после не станет. А потому, угелшись за спиной Лу, сгребает того в свои большие крепкие объятия, утыкаясь носом в удобно подставленную шею. Лухан и правда не спит. Еще с самого прихода Чанёля. У него ступор. Молчаливый и необъяснимый. Чанёль засыпает практически мгновенно, дышит громко и жарко, что Лухану почти некомфортно, но он как онемел. Единственное, что может — дышать. Или боится, что спит? Но не спит. Через, кажется, час, он находит в себе силы открыть глаза. Сначала смотрит перед собой, на зашторенное привычно окно. Солнце встало, это видно было по светлым бардовым контурам ткани. Тяжелой и темной. Руки Пака сжимали не крепко на столько, что еще через полчаса, Лу смог развернуться лицом к спящему. Он ожидал увидеть кого-то чужого, но нет. В расстоянии менее вытянутой руки, лежал все тот же Пак-мудак, которого он помнил два года назад. Хань лежит и сверлит его глазами, сверлит и лежит. Это не будит Чанёля, наоборот, будто продлевает его сон и дальше. Часа на четыре. Потому что Хань сам не замечает как засыпает, но когда просыпается, на стене напротив окна тень от солнца лежит уже по-другому, как если бы было уже за полдень. От Чанёля валит жаром, как будто тот лихорадит, но нет. Просто Лухан, кажется, забыл, каково это спать рядом с ним. Да и вообще, он не помнил этого чувства, будто спал с ним впервые вот так вот просто. необъяснимо, это вызывает в нем дрожь и океан нежности. Той самой, что заставляет улыбнуться робко, когда Чанёль открывает глаза и смотрит на него совсем бодро, как если б проснулся еще раньше. — Привет, — здоровается он первым. — Привет, — не отстает Лу. — Привет.