Гори, голова

— Смотрите, кто тут у нас, — добродушно прищурился помощник тренера, и Яку едва не получил мячом по голове, кто-то с площадки крикнул: «Извини!». В зал, приподняв защитную сетку на дверном проёме, шагнул Ушиджима Вакатоши. — Извините за опоздание, — говорил Ушиджима негромко, но слышали его, кажется, все от командного терапевта до самых зелёных новичков. Яку всегда стремился повыше. Ещё на подготовительные курсы он ходил с мыслью, что будет играть в волейбол так долго, как только может, в универе — обязательно, а потом и в корпоративной команде, если повезёт — без удачи тут было не обойтись. И вот он в университете, он выбил своё место потом, бессонными ночами и слезами. Это было его «повыше», ради которого он вылез из кожи, и Яку собой гордился. А уровень Ушиджимы Вакатоши — не просто выше. Он совсем другой. — Да ничего, проходи, — пожал плечами помощник. Сейчас вернётся основной тренер и начнёт орать — к Ушиджиме он относился так же беспощадно, как к зелени, полностью игнорируя его заслуги в сборной и как будто даже ревнуя. — Стой, — строго осадил Яку терапевт, когда закончил ощупывать лодыжку и Яку готов был уже подорваться к собравшимся ребятам. Яку сдержал вздох, садясь обратно. Терапевт прищурился поверх очков: — Точно никакого дискомфорта? — Абсолютно, — мотнул головой Яку. — И шесть месяцев уже прошло. — Ну-ну. Ещё одна травма — и будешь носить бандаж на постоянной основе, усёк? Он встал, показывая, что разговор закончен, и Яку с облегчением присоединился к ребятам. Каждый шаг, приближавший его к Ушиджиме, подогревал кипучий азарт. Доигровщик национального уровня — это более чем грозный соперник, а Яку любил хорошие испытания. Он мог только молиться, чтобы ему дали сегодня поиграть. С Ушиджимой его связывало такое вот соперничество, командное товарищество — и кое-что ещё. Но сначала пришлось сцепить зубы и перетерпеть долгую разминку, — чтобы после наконец-то встать на заднюю линию, чтобы изготовиться, не отрывая взгляда от мяча, чтобы довести его после удара Ушиджимы до связующего, кубарем вылетев за площадку, услышать «молодец, Яку!» и увидеть тяжёлый недовольный взгляд. Либеро — самая крутая позиция. В раздевалке, среди переодевающейся команды, Ушиджима к нему не подошёл, выловил у входа. Остановил, молча глядя. Сильно пахло согревающей мазью, и Яку натянул рукава до пальцев. Он знал, что Ушиджима хочет сказать, и помогать не собирался: интересно же, как он выкрутится. Ушиджима выкрутился незатейливо: — Я приду? Мысль подразнить его мелькнула и угасла: Яку сам не отличался терпением, чтобы дразнить кого бы то ни было. Он только быстро перебрал в голове, не его ли вечером смена в магазинчике и нет ли завтра учебных дедлайнов. И широко улыбнулся: — Приходи. * * * Услышав стук в дверь, Яку выскочил из ванной. Не успев вытереться, он еле натянул штаны на мокрое тело, набросил полотенце на плечи. — Ушиджима? — спросил он у двери, спохватившись. Выйдет в таком виде к одной из соседок — те пожалуются, и его в конце концов выгонят. И с облегчением щёлкнул замком, услышав знакомое «угу». Проблеск удивления показался на лице Ушиджимы, когда он увидел Яку, скользнул взглядом от голого торса к проступающим на домашних штанах мокрым пятнам. Снова впился в лицо, и по виску, по шее щекотно стекли капли, впитались в полотенце. — Извини, — разбил тишину Яку, замечая, что правая штанина скрутилась из-за влажной кожи жгутом, и из-под неё торчит лодыжка. — Немного фансервиса. Ушиджима наклонился, снимая обувь за порогом и шагая внутрь уже разутым. — Надеюсь, для меня? — Он моментально занял крошечный коридорчик. Скованно развернулся закрыть дверь. Яку не удержался, положил ладонь на его спину. — Для кого ещё… — пробормотал он. Мышцы под пальцами напряглись и тут же расслабились. Он прижался к спине лбом, обхватил Ушиджиму за пояс и сцепил руки на животе. Он чувствовал, как расходится у того по телу мощный пульс, а может, это у самого Яку стучало в висках. Ушиджима стоял смирно, позволяя всё. Яку вытянул его футболку из-под ремня, прижимаясь растопыренной ладонью к голому животу, стараясь охватить, погладить как можно больше кожи сразу. — Яку, — Ушиджима предупреждающе накрыл его ладонь. Сначала душ. — Да-да, — Яку напоследок потёрся лицом между горячих лопаток. Взгляд у обернувшегося Ушиджимы, обычно тяжёлый, смягчился знакомой пеленой. Яку сглотнул слюну, которой стало во рту слишком много, и посторонился, пропуская Ушиджиму из маленького коридора в маленькую ванную. Ушиджима задержался на пороге ванной, внимательно глядя на него, и ноги сами толкнули Яку к нему, уверенного, что на этот раз они пропустят скучный этап с душем. Ушиджима дёрнул подбородком, не сводя с него глаз, только наметив этим качание головой. Яку вздохнул. — Ну иди уже, — проворчал он. Ушиджима кивнул, обхватил его одной рукой. Яку увидел, как приоткрываются его губы, перед тем как расплыться перед глазами из-за того, что они слишком близко. Яку жадно ответил на поцелуй, сминая твёрдые губы, скользя между ними языком. Всё стихло и замерло: машины за окном, капанье неплотно закрытого крана, даже биение пульса в голове — будто весь мир поставили на паузу, кроме них, и осталось только ощущение горячего рта и обнимающего Ушиджимы. Поцелуй оборвался с тихим звуком, и мир вернулся. Когда дверь ванной за Ушиджимой закрылась, Яку прижался лбом рядом с дверным проёмом. Зашуршала одежда, звякнул ремень, стукнул о стену локоть — Яку призвал все свои силы, чтобы не ворваться к Ушиджиме, пока он голый, и не скользнуть пальцами вниз, помыть всё между ягодицами и ниже… Вместо этого он накрыл ладонью своё бедро, в которое только что впивались пальцы Ушиджимы, оставив горячие следы. — Не одевайся там, ладно? — сказал он. Голова немного кружилась. Ушиджима не ответил, но на пол что-то упало, флакончик жидкого мыла, наверное. Яку вдохнул сквозь зубы и помял сквозь штаны привставший член. Ушиджима охрененный. Это какое-то безумие. Под экономный плеск воды из-за двери Яку наконец вытер волосы, достал из шкафа в стене футон и раскатал его по полу. Единственная подушка ему не понравилась, и он отопнул её в сторону. Он бессмысленно дёргал концы полотенца на спинке стула, соединяя их, чтобы висело ровно, и ни о чём не думал, будто поставленный на паузу. Вода стихла, Яку очнулся. Ушиджима всё-таки вышел в трусах. Яку облепил его взглядом: расправленные плечи, россыпь капель на боках, мышцы бёдер, красивые до одурения, крупные ступни с выступающими сухожилиями. На ступнях Яку задержался и глотнул воздуха, когда они пришли в движение. Ушиджима сделал два шага — и пересёк всю комнату, встал рядом, и только сейчас Яку посмотрел на его лицо. Крупные черты, тяжёлый взгляд — и Ушиджима вообще умел опускать подбородок? Всегда казалось, что он смотрит свысока. Его выдавали только мелко вздрагивавшие губы. Яку потёрся лбом о его грудь, ухмыляясь. После душа Ушиджима почти не пах. Яку провёл носом до подмышки, раздувая ноздри, и попытался поднять его плечо. Ушиджима не дал и даже опустил ладонь ему на голову, отпихивая. Какое-то время они боролись, но Ушиджима победил. Яку в отместку стиснул его ягодицы, наклонившись, поцеловал живот. Рука перестала сжимать голову, ослабла, пальцы взъерошили волосы — голова закружилась от такой ласки. Яку обхватил его зад, приподнимая. Задница у Ушиджимы — что-то с чем-то. Яку втолкнул ребром ладонь в расщелину, провёл снизу вверх — Ушиджима привстал на цыпочки и медленно опустился. — Можно сегодня? — Яку обвёл сжатое отверстие. Он поцеловал живот, мелкими мазками прикасаясь к нему языком, и хмыкнул: член Ушиджимы приподнимал трусы. — Нет, — ответил Ушиджима после паузы и тихого выдоха. — Сегодня не стоит. Яку снял с него трусы, приседая, помогая ему перешагнуть, и взглянул вверх, на круглые яйца, приоткрывшуюся головку. Ушиджима отвёл ногу стряхнуть мешавшиеся трусы, открывая вид на тёмную промежность. Яку стиснул его бёдра, ведя ладонями выше, и Ушиджима ногу сразу опустил. Сел рядом и обхватил его лицо: — Ты, — сказал он. Яку прикрыл глаза. Только Ушиджима мог начать и закончить предложение одним словом. Яку пополз назад, пока под руками не оказался футон, Ушиджима надвинулся на него и позволил себя перевернуть, раздвинул ноги. — И пальцами нельзя? — Яку прижался к тёплым сухим яичкам, собирая кожу губами. Ушиджима мотнул головой: — Давай. Яку метнулся к шкафу, где между стенкой и одеждой лежала смазка. Выдавил себе на пальцы, приставил ко входу, размазывая и согревая. Ушиджима полулежал на локтях, прикрыв глаза, хмурился, так что на переносице собралась складка. Яку прижался к ней губами, и подбородок защекотали ресницы. Яку целовал переносицу, нос, медленно толкаясь пальцами в Ушиджиму. Тот поймал его губы, выдохнул в поцелуй, когда Яку ввёл палец до основания, согнул, начал двигать кистью. Ушиджима переминался, опираясь то на один локоть, чтобы свободной рукой приласкать Яку, то на другой, чтобы погладить свой член. Яку перестал его мучить и сполз ниже, взял в рот. Не окрепший полностью ствол легко помещался во рту, Яку помогал себе рукой, посасывая его, сдвигая губами крайнюю плоть. Когда он пощекотал её складку языком, Ушиджима напрягся, тихо мыча, и медленно обмяк. Он разогревался, распаляясь неторопливо и неотвратимо, и Яку сам чувствовал накапливающуюся негу в мышцах, жар внизу, дрожь. Член во рту твердел, вокруг пальцев сжимался анус — но их пришлось вынуть, чтобы взяться за ствол обеими руками. Ушиджима впился ногтями ему в плечо: — Быстрее. Яку поднял глаза, прижимаясь щекой к стволу. — Ты когда-нибудь пробовал взять в рот такой размер? Брови Ушиджимы были болезненно сведены, напряжение вычертило мышцы живота. — Нет. — Вот и помолчи. Какое-то время Яку водил головкой по губам, прогоняя её из угла в угол, по верхней, по нижней, проводя по тугой кожице расслабленным языком, чувствуя, как с каждым касанием она всё больше увлажняется, собирая губами вкус. Ушиджима дышал ему в унисон: пресс поджимался на судорожном вдохе, когда головку обдавало холодным воздухом от вдоха Яку, и с наслаждением выдыхал, когда её согревало теплом. Ствол в руке был твёрдым и горячим, Яку гладил толстую вену, которую было так классно прижимать пальцами, и чувствовать, как она упруго распрямляется под током крови. Он брал в рот не торопясь, позволяя растянутым вокруг члена губам привыкнуть, себе — привыкнуть, расслабить язык и горло, пальцами он накрыл основание члена, чтобы волоски не лезли в нос. Приняв до половины, он остановился. Как мог пошевелил языком, придавливая головку к нёбу — Ушиджима издал исчезающий стон на вдохе и с наслаждением выдохнул. Одна мысль, что Ушиджима смотрит на него, когда он насажен ртом на его член, срывала крышу; вкус его смазки и запах сводил с ума. В поле зрения попали его руки: с выделившимися венами на побелевшей коже, с простынёй, скомканной в пальцах. Каких сил ему стоило сдерживаться. Яку отвёл голову назад, выпуская член изо рта, устье судорожно сжалось, и из него вытекла ещё одна капля. Яку поймал её языком. Собственный член горел, невыносимо, Яку одной рукой кое-как стянул штаны под зад, освобождая его. Накрыл кулаком, ловя ртом член Ушиджимы, впиваясь в головку губами, посасывая. Ушиджима зашипел, бёдра напряглись: — Слишком, — прошептал он. Его ладонь, широкая, горячая, легла на загривок. Туман вытеснил из головы все мысли, позволяя Яку не думать, только хотеть и получать, что он хочет. На этот раз он принял член до конца, чувствуя, как сжимается горло. Сердце панически забилось от недостатка кислорода, и снова пришлось взять паузу, убедиться, что он не задыхается. Когда Яку понял, что всё нормально, он шлёпнул Ушиджиму по бедру, чтобы тот начал двигаться. Тот мягко, но твёрдо отстранил его, вынимая член: — Извини. — Да нет же, двигайся. — Яку сделал несколько жадных вдохов, чёрные пятна перед глазами рассеялись, и он поднял взгляд: — Ты что, ещё можешь думать? Ушиджима прижал ладонь к его щеке, провёл по верхней губе большим пальцем: — Нет. Он снова вставил Яку, выждал немного и мелко качнул бёдрами. Горло судорожно сжалось, на грани слышимости родился и угас низкий стон. Яку обхватывал губами самое основание, нижней касаясь нежной, тёплой кожицы мошонки. Ушиджима повторил движение, придерживая его голову. Яку позволил ему двигаться, чувствуя, как член проскальзывает глубже в горло, как крепко Ушиджима его держит, направляя, как царапают его пальцы затылок, посылая по телу разряды. Сам Яку держался на согнутом локте, неудобно, пытаясь ещё и дрочить себе — иначе он бы не выдержал, взорвался. Член во рту ходил горячий и твёрдый, рот полнился от слюны и смазки, сделать глоток было невозможно, они, смешиваясь, текли по подбородку, капли скользили по шее. Яку подполз ближе, освобождая руки. Подхватил Ушиджиму под колени, чтобы тот сполз ниже. Тот послушался, продолжая трахать его рот. Яку нащупал вход, снова скользнул в него пальцами, одним, двумя. Задний проход сжался, ослаб, сжался сильнее уже вокруг трёх. Ушиджима дышал тяжело, низко постанывая на выдохе, щёки у Яку горели, и он трахал Ушиджиму пальцами в ответ. Тот взял его за голову обеими руками, насаживая на себя, член во рту был такой тугой, казалось, что кожа сейчас лопнет — Яку не позволил себя отстранить, согнул в Ушиджиме пальцы, и после трёх коротких стонов, один громче другого, тот кончил. Сперма заполнила рот. Яку сделал рефлекторный глоток и сжал горло, сперма потекла по члену, смешалась со слюной на губах. Ушиджима судорожно сжимал в себе пальцы, всё реже и реже, и пока он окончательно не расслабился, Яку неторопливо собирал губами с его члена оставшуюся сперму. Ушиджима сполз ещё ниже, укладываясь на спину, согнув колени. Яку, отдышавшись, попытался вытереть шею и подбородок руками; не получилось — тут требовалось как минимум полотенце. Подумав об этом, он упал на футон и вытянулся рядом. Было грязно, но головокружительно круто. Дико хотелось кончить. Яку мял свой член, оттягивая головку, смотрел на испарину на сгибе бедра у Ушиджимы, сбегавшие вниз волоски… Нет, Яку не такой эгоист, чтобы тормошить только что кончившего, размякшего Ушиджиму. В голову пришла дурацкая идея — идея, которую необходимо было исполнить. Ребром ладони он собрал с живота Ушиджимы сперму — ту, что не впиталась в волосы на лобке — и размазал её себе между ягодицами. Яйца тут же сладко сжались от его головокружительного безумия, Яку перекатился на другой бок, он тяжело дышал, поглаживая себя по члену, по входу. К ягодицам прижались чужие пальцы, скользя внутрь, отталкивая его собственные. Яку поджал колени к груди, сжимаясь от удовольствия, сберегая каждое мельчайшее ощущение, как крупный палец проталкивается ему в анус, как трёт стенки, а потом сгибается фаланга, и внутри всё вспыхивает. Ушиджима вынул палец, зашевелился за спиной и сел, а потом взял Яку за колени, разворачивая и подтягивая к себе. Яку замер под его взглядом. Ушиджима опустил лицо ему на живот, тепло дыша, и его отросшая чёлка поползла ниже. Член просто пульсировал, Ушиджима взял его в рот, выпустил, причмокнув губами, поднял его ноги и положил себе на плечи. Яку выгнулся, заметив его быстрый взгляд, и закрыл себе рот обеими ладонями. Он так и держал их, давя стоны, рефлекторно толкался бёдрами, а Ушиджима вылизывал, посасывал его член, издевательски неторопливо, и Яку мотал головой, когда Ушиджима отвлекался царапнуть зубами и лизнуть внутреннюю сторону бедра. Ушиджима полностью увлёкся, подняв голову только раз: чтобы бережно обхватить травмированную лодыжку, прикоснуться губами к выступающей косточке. Яку, ошарашенный и обезоруженный такой заботой, подавил едва не вырвавшийся из горла позорный всхлип — и Ушиджима вернулся губами к его члену. Терпеть больше было невозможно, Яку выгнулся дугой, вдавливаясь ему в рот, с наслаждением кончая. Ягодицы свело от напряжения, локти дрожали, и сквозь шум в ушах послышалось, как Ушиджима гулко сглатывает. Затем он бережно опустил Яку и лёг рядом, отдыхая. — Ты сумасшедший, — просипел Яку, горло саднило из-за долбившегося в него члена, поэтому продолжил он шёпотом: — Было круто. Ушиджима тихо хмыкнул. Яку вытянул руку, пытаясь достать рюкзак и не потерять контакта с горячим Ушиджимой. Тот приоткрыл глаз и без труда подтянул рюкзак к Яку. — Спасибо. В рюкзаке его интересовала ополовиненная бутылка с водой, к которой он с наслаждением присосался, тихо застонав, когда тёплая вода полилась в пересохший рот. Ушиджима проследил последние капли, как ему показалось, с сожалением. Пришлось всё же встать и набрать ещё воды. А для этого надеть трусы, чтобы не щеголять болтающимся членом, и Ушиджима свои тоже натянул, наверное, чтобы не оставаться единственным с голой задницей. Яку тоже почувствовал сожаление. Идея валяться голыми до упора была привлекательной. Он протянул Ушиджиме бутылку, тот прижал к губам горлышко, и его кадык заходил ходуном, неотвратимо опускаясь, когда он медленно глотал. Яку взъерошил волосы, отгоняя зеркальное воспоминание, и потёр уголки губ. Растянутую кожу щипало, и к утру она точно зашелушится, если не намазать чем-нибудь. Предательски красноречивое будет зрелище. Голова Ушиджимы была запрокинута, он неторопливо пил, прикрыв глаза, но Яку всё равно подметил, что сквозь щёлочку между ресницами Ушиджима наблюдает за ним. В пояснице и ниже разлилось тёплое онемение, снова захотелось ощутить его член у себя во рту. — Хочу ещё, — признался Яку. Ушиджима вздохнул. Яку заглянул в холодильник, и они разложили ужин прямо на полу, всё, что нашли: фасоль, овощи, огромную миску рисовой лапши, варёные яйца. Яку задержался взглядом на драгоценном мясе, но его нужно было готовить, и он закрыл холодильник с некоторым облегчением. — В конце сентября игры. Меня долго не будет, — сказал вдруг Ушиджима, прожевав маринованный дайкон, который Яку всё отодвигал в сторону. Он поднял взгляд, смотря в упор: — Увидимся ещё? Яку кивнул. — Конечно. Под «мы» он имел в виду сборную, а под «долго» — где-то месяц, может, больше: вряд ли во время интенсивных тренировок перед Азиатскими играми у него будет свободная минутка. — Я напишу, — кивнул в ответ Ушиджима. Ушиджима ел медленнее обычно, черты лица опустились. Яку хотел спросить, в порядке ли он, но всё же не стал лезть не в своё дело. Может, он просто устал. Ели в тишине, и обычно она не беспокоила, но сейчас хотелось поговорить хоть о чём-нибудь. Наверное, Яку просто хотел знать, что у Ушиджимы всё хорошо. — Как с учёбой? — снова поднял взгляд Ушиджима, собирая губами с палочек фасоль. Яку скис. Он как-то проболтался, что упрямый профессор заартачился и отказался принимать не вовремя сданный доклад, хотя был регулярный чемпионат. Для администрации это была уважительная причина, а вот для профессора нет. Неужели он за другой университет болел? Яку не думал, что Ушиджима это запомнил. — Пока не решено, но будет, — коротко ответил он. Он предпочитал поддерживать разговор, сам задавая вопросы. — А у тебя? Он имел в виду, как дела в общем, но Ушиджима подумал про учёбу: — У меня индивидуальное расписание, всё в порядке, — сообщил он и затолкал в рот лапши, помогая себе палочками. С ним метод Яку не особо работал. Ладно, в конце концов решил он. Ушиджима не маленький. Если бы помощь Яку была нужна, Ушиджима бы её уже попросил. Он поднялся, собирая опустевшие тарелки, оттолкнул Ушиджиму локтем, чтобы тот не помогал, а шёл в душ. Яку всегда поражался, каким чудом Ушиджиме удаётся мыться в крошечных душевых. Ушиджима держал это в секрете. * * * Ушиджима написал, когда Яку был на смене. Кохай-старшеклассник виновато возвышался над ним и сгорбился ещё сильнее, когда Яку потряс перед его носом двумя похожими пачками салфеток с перепутанными ценниками. Обычно неощутимый телефон с сообщением оттягивал карман. Яку оставил кохая досиживать перерыв в комнате для персонала, а сам вернулся в зал, чтобы никого не нервировать своей взвинченностью. «Приходи ко мне». Пока его собственный перерыв не закончился, Яку методично просматривал ценники: не перепутано ли ещё что-нибудь. То и дело шуршали открывающиеся двери, впуская покупателей и запах накрапывающего дождя. Он здесь с первого курса работает и теперь самый старший — все семпаи уже ушли, — да и по возрасту, кажется, тоже… Нет, это невозможно, думать о работе, когда приглашение Ушиджимы было у него в кармане. Яку ни разу у него не был! Закрыв наконец смену и вписав себя в расписание на следующей неделе, он выскочил на улицу и задержался под козырьком погуглить, как быстрее добраться до Ушиджимы. Напоследок он обернулся на чёрный выход магазинчика. Натянув молнию ветровки до подбородка, он шагнул под августовскую морось. Пассажиры покачивались как желе, когда автобус мягко тормозил, Яку грыз бегунок молнии. Он знал от однокурсников, что дом Ушиджимы — всё равно что общежитие, поэтому в самый первый раз позвал его к себе, не зная тогда, что будет следующий. Ушиджима пришёл снова, и снова, а потом сказал, что ему у Яку нравится, и Яку вовсе перестал об этом думать. Ушиджима встретил его на подходе. С руками в карманах, пасмурный свет смягчал его черты, и Яку вдруг вспомнил, как вылавливал его, заблудившегося по дороге к нему, в феврале под утренним дождём. Мокрый мех капюшона торчал во все стороны иглами, обрамляя угрюмое лицо, Яку фыркнул от смеха, и Ушиджима повернул голову как огромная мокрая птица. Если до этого Яку немного нервничал, то такой вот Ушиджима, смешной, развеял тогда все сомнения. В настоящем Яку издалека махнул ему рукой, и Ушиджима отмер, пошевелив локтями, перестал казаться непоколебимым изваянием. Он смотрел, как Яку приближается, и даже когда тот подошёл, разглядывал его сверху. Только когда Яку вскинул брови, Ушиджима отвернулся показывать дорогу. Переступив порог двухэтажного многоквартирного дома, Яку понял, почему его называли общежитием, хоть он и был частным: на входе их встретил пожилой комендант. Пока Ушиджима расписывался и брал ключ, комендант смотрел на Яку поверх очков, и Яку решил, что тот выглядел как профессор литературы. — Здравствуйте, — кивнул он и поёжился от мурашек, выскочивших между лопаток от мысли, как обыденны все эти действия для Ушиджимы и что комендант, выписывающий пропуск, не знает, чем они сейчас будут заниматься. Даже не представляет. Лестница была тесная, но они всё равно поднимались бок о бок, рукава шуршали друг о друга, пахло сырой уличной духотой, и предвкушающая улыбка не сходила с лица. Дом гудел голосами. На счастье, в коридоре они никого не встретили. Квартирка Ушиджимы выглядела… нежилой. Раскладной стол со сложенными ножками был прислонён к стене, в углу раскрыла нутро дорожная сумка. Зато она была раза в полтора больше комнаты Яку и в двух шагах от универа. — Ты не так часто тут бываешь? — Яку перевёл взгляд со слоя пыли вокруг раковины на четыре ровных квадратика на полу, отпечатки ножек стула — их владелец стоял рядом, передвинутый на пару сантиметров. Ушиджима прошуршал курткой и перекинул её через спинку. Даже рисоварки в поле зрения не было. — Спать прихожу, — ответил он. Ушиджима навалился со спины, грудь пылала жаром, и потянул вниз молнию на куртке Яку. Волоски на его руках приподнимались над мурашками, и Яку пригладил их, будто собирал мурашки в горсть. Он жадно пытался найти здесь признаки Ушиджимы, дополнить его образ чем-то новым — плакатами на стенах, каким-нибудь домашним барахлом, — но всё, что смог выхватить — это раскрытый футляр с очками для чтения рядом с неразобранной сумкой. Ушиджима, наверное, и домом эту квартиру не считал. Ушиджима потянул вверх его футболку, ворот проскочил голову, и Яку обернулся, немного растерянный, ища в лице Ушиджимы то, чего не нашёл в его жилье. Ушиджима был обычный, лицо как лицо, кирпичом, и Яку без футболки вдруг почувствовал себя как на ладони, обнажённым. Он надавил Ушиджиме на затылок, заставляя нагнуться, целуя прохладные губы. Ушиджима обхватил его за спину, смял ягодицы, отвечая на поцелуй. Прохладные губы — горячий рот. Яку замычал, толкаясь в него языком, и Ушиджима вдруг приложил палец к губам: — Тише. Он поднял палец, они прислушались: где-то, кажется, даже не на их этаже, разговаривала целая компания. За пару секунд они успели услышать, что это компания однокурсников собралась для проекта. Яку с содроганием вспомнил свою первую съёмную квартиру: весь первый курс он просыпался под кипение чайника за стеной. У новой была нормальная звукоизоляция, и это с лихвой перекрывало неудобства вроде близости дороги. А тут, наверное, лучше даже не говорить лишний раз. Не стонать, не дышать загнанно; осторожно сосать и растягивать, чтобы не хлюпала смазка… Дыхание перехватило. Ушиджима подтолкнул его, Яку сделал шаг назад и запнулся о стул — тот сдвинулся ещё на пару сантиметров. — Хочешь есть? — пробормотал Ушиджима между поцелуями, пытаясь одной рукой расстегнуть ему ремень. — Хочу. — Яку задрал на нём футболку, сжал ладонями его лицо, призывая не отвлекаться. Стоять на цыпочках надоело, и пока Ушиджима выпутывался из футболки, Яку целовал его грудь и поглаживал рёбра. Он отступил на середину комнаты, сел на пол, похлопал перед собой. Ушиджима выронил футболку, расстегнул ремень, вышагнул из упавших штанов, нависая — так он даже пугал, если не знать, что вне площадки Ушиджима совершенно безобиден, — и опустился на колени. Яку обхватил ногами его пояс, скрестил лодыжки на спине, потёрся об него. Ушиджима поцеловал шею, и от каждого прикосновения губ расходилось кругами щекотное онемение. Ушиджима придержал его за спину, грея ладонью, и в животе провернулась тёмная и сладкая пустота. — Я не взял… — начал Яку, но смущение оттого, что он шепчет прямо на ухо Ушиджиме такие вещи в его доме, пока тот между его разведённых ног, перехватило дыхание. Он прижался пылающим ухом к шее Ушиджимы и пробормотал в плечо: — Смазку не взял. Страшно, дико хотелось почувствовать его в себе, бежать в магазин не было никаких сил, и в голове даже билась безумная мысль как-нибудь обойтись без смазки. Ушиджима кивнул на новенький пакет с магазинным принтом, который Яку не увидел, и безумная мысль клацнула зубами: — Ты с кем-то ещё?.. — зачем-то спросил он, ведомый бьющейся в голове пустотой. Не нужно было спрашивать: он знал, что Ушиджима заранее скажет, если да, и Ушиджима знал, что он тоже, а значит, пакет для них… — Нет, — ответил Ушиджима и нахмурился: — А ты? — Нет, — с облегчением выдал Яку и стряхнул с себя брюки, придерживая ремень, чтобы не бряцал, как ремень Ушиджимы до этого. Ушиджима посмотрел на него укоризненно и полез за футоном. Яку перевернул пакет и вытряхнул на ладонь тюбик со смазкой, но футляр с очками снова привлёк внимание. Футляр был потёртый, будто его постоянно носили с собой, а вот на очках — ни царапины, ни отпечатка. Хлопнул об пол футон. Яку подорвался помочь и остановился на том, чтобы помочь Ушиджиме избавиться от трусов. Не смог не потрогать ягодицы, потёр пальцем сочную поросль в промежности — Ушиджима всегда зажимался, когда он так делал, но руки так и тянулись к собравшимся там тёмным волоскам… Ушиджима обернулся, и Яку только усмехнулся над его попыткой изобразить недовольство. Ушиджима привалился к стене, поднял взгляд вопросительно. Яку заколебался. — Мне надо в душ, — прошептал он, всё-таки садясь на его бёдра, чувствуя, как всё поджимается от соприкосновения, как Ушиджима впивается пальцами в ягодицы. — Не надо, — на грани слышимости выдохнул он, и на голову будто опрокинули ведро воды. И это Ушиджима ему предлагает? Звуки освобождали от скованности, помогали и раскрепощали, а эта вынужденная тишина обострила каждое прикосновение, погрузила их в кокон сверхчувствительности. Яку представил, что строгий комендант подслушивает сейчас под дверью, и задушенно засмеялся, не зная, веселит его это или больше пугает. Ушиджима согнул колено, толкая им Яку под зад, притискивая к себе. Его бедро прижало занывшие яйца, мешало сдвинуть ноги, голову заполнил жар одновременного ощущения открытости и скованности. Всё тело от близости, от чувствительности немело под сладкими волнами. Яку потёрся о бедро снова, а затем это движение повторил Ушиджима, поднимая и опуская колено и Яку вместе с ним. Промежность горела, хотелось более ощутимых прикосновений, Яку скользнул ладонью по бедру, поддел резинку трусов. Ушиджима шлёпнул его пальцами по руке, заставляя убрать, и сам забрался ему в трусы. Яку согнулся от удовольствия, ещё помня, что нельзя даже громко дышать — услышат. Но Ушиджима хозяйничал у него между ног, крепко сжимал яйца, почти до боли, задевал основанием ладони член, и быть бесшумным было невозможно. Яку прижался животом к его груди, Ушиджима был всё ещё в футболке, и Яку задрал её в приступе раздражения, пытаясь снять одной рукой, оглаживая его живот. Но увидев, как топорщатся у Ушиджимы штаны, он сдался. Всё, на что его хватило — отцепиться от Ушиджимы на мгновение, чтобы дотянуться до смазки и бросить ему между ног. Ушиджима потёр пальцем его вход и временно вынул руку. — Приподнимись, — велел Яку. Ушиджима опёрся на ладони, поднимая зад, позволяя стащить на бёдра штаны и трусы. Яку накрыл кулаком головку его члена, другой рукой держась за плечи. По виску Ушиджимы скатилась капля пота, Яку прижался губами к её влажному следу, теряясь в ощущениях, в густом запахе. Ушиджима сдвинул его трусы вниз, бережно высвободив член. Яку дёрнулся назад, потереться задом о согнутую ногу, вперёд, зажать между ними ноющий член. На грани слышимости скрутилась крышка со смазки, и Яку, не отрываясь от вылизывания и выцеловывания напряжённой солёной шеи, подставил пальцы, собирая носом густой запах, пьянея от того, как пот Ушиджимы остаётся и на его коже. Ушиджима послушно выдавил немного смазки, Яку растёр её большим пальцем по руке, а затем — по члену Ушиджимы, улучшая скольжение, оттягивая крайнюю плоть и обнимая голову ладонью. Ушиджима дразнил и разминал анус так долго, что Яку, содрогаясь от ощущений, был готов сам затолкнуть его пальцы в себя. Ушиджима наконец скользнул в него средним, затем указательным и большим, раздвигая вход; член дёрнулся, потёк смазкой, отзываясь на удовольствие. Хотелось жёстче, чтобы Ушиджима не осторожничал: Яку не сахарный, ничего с ним не случится. Но стоило Ушиджиме поддаться и задвигать кистью, вталкивая пальцы быстро, резко — и тщательно, с трудом хранимую тишину комнаты нарушило смачное хлюпанье смазки в заднем проходе. Яку прижался щекой к щеке Ушиджимы, чувствуя, как они оба пылают. Дыхание рядом с ухом казалось таким громким. Яку уткнулся лбом в шею, смотря вниз на член Ушиджимы, который то и дело норовил выскользнуть из руки. Бессознательное тёплое марево вилось в затылке, и Яку надрачивал Ушиджиме, дожидаясь, пока тот закончит его растягивать, и готовясь к этому. Наконец Ушиджима пошевелился, устраиваясь удобнее, снова потянулся за смазкой, наверняка чтобы добавить ещё на член. Яку перехватил его предплечье. — Будет шумно, — пояснил он шёпотом. Ушиджима кивнул, и Яку не удержался, расцеловал его раскрасневшиеся скулы. Головка притёрлась ко входу, Яку сжался, чувствуя размер, деревенея. Но Ушиджима не двинулся дальше: он принялся растирать поясницу, зад, поглаживать бёдра, живот, пах, сгребая яички, и снова, разгоняя кровь. Яку, согретый и разомлевший, сам направил его член в себя. И даже тогда Ушиджима не прекратил своих сильных, размеренных движений, здорово помогая расслабиться. Анус раскрывался, принимая толстую головку, и Яку выдохнул, когда она оказалась внутри. Дальше было проще. Ушиджима покачивал бёдрами, помогая привыкнуть, понемногу проталкивая член вглубь, натягивая так, что казалось, ещё чуть-чуть — и будет уже невозможно. Наконец он остановился, к заднице прижались яйца. Пришлось ухватиться за Ушиджиму обеими руками. Дышать было трудно: Яку вдыхал больше, чем мог выдохнуть. На грудь будто плеснуло кипятком. Когда круги перед глазами разошлись, Яку увидел: это Ушиджима прижал свою большую горячую ладонь, осязая бешеный ритм его сердца. И начал двигаться. Член пока туго ходил внутри, вызывал желание вытолкнуть его, когда полностью оказывался внутри, а когда почти выходил — Яку сам опускался, чтобы заполнить пустоту. Уже хотелось быстрее и жёстче, но Ушиджима сдерживался, напрягаясь всем телом, чтобы не толкнуться в него резко, чтобы их не было слышно. Глаза у него были полуприкрыты, горло напрягалось над рвущимся стоном, но не выпускало его. Яку стёр проступившие слёзы, Ушиджима вдруг поднял веки, толкнулся в него, и они замерли, глядя друг другу в глаза, будто пойманные друг другом врасплох. Яку не мог сказать, кто первый подался ближе, кто первый прижался губами, а кто на поцелуй ответил — он не мог думать, нанизанный на член Ушиджимы, с языком во рту Ушиджимы, с его руками на спине, было слишком хорошо. — Сильнее! — не удержался он от мольбы, Ушиджима крупно вздрогнул, прикусил ему губу и тут же затёр укус мокрыми губами. Он приподнял Яку и снял с члена, развернул. Яку снова сидел на нём, но теперь прижимаясь спиной к груди; насадился, выдавливая из себя дух. Ушиджима приподнял его за бёдра, впиваясь пальцами, Яку подчинился и опять опустился, замирая у основания, где ощущение члена внутри было особенно полным. Ушиджима обхватил его поперёк груди, вдавливая в себя, вдавливаясь в него. Ноги немели и не слушались, двигаться выходило с трудом. Яку старался дышать ровно, не получалось, и гортанные постанывания всё равно вырывались. Ушиджима прижал губы к уху и рыкнул: — Ты шумный. — Заткни мне рот, — попросил Яку, чувствуя, что теряет контроль над собой. Ушиджима накрыл его рот ладонью, стискивая челюсть, и Яку сжался на нём от вспышки удовольствия. Одной рукой Ушиджима обнимал его, второй закрывал ему рот, двигал бёдрами, дышал открытым ртом рядом с виском, полностью окружая Яку собой. Бёдра онемели и отказывались двигаться, Яку упал на грудь, не в силах справиться с интенсивным удовольствием. Ушиджима накрыл его собой, продолжая вталкивать в него член, натягивая на себя за бёдра. Яку нащупал его руку и вернул себе на лицо, чувствуя, что вот-вот застонет или закричит, если Ушиджима не будет его сдерживать. И снова Ушиджима был везде: над ним, под ним — руками, в нём, заключил его в плавящийся кокон. Яку чувствовал, как ходят его мощные бёдра, как пульсирует член, и там, где должны быть стоны, шлепки, вскрики, была тишина, она звенела в голове. Яку содрогнулся в оргазме, вскидывая от удовольствия зад, запрокидывая голову, потираясь затылком о плечо. Каким-то чудом оставшись беззвучным, он накрыл член кулаком, ловя в него сперму, но первые брызги всё равно попали на простыню. Ушиджима последними рваными движениями вдавил в него бёдра, прикусил шею — Яку конвульсивно сжался от эха удовольствия, выдаивая из себя остатки оргазма — и вынул член. Не разжимая зубов, он тихо рыкнул, сдавливая рот Яку и кончая ему на спину. Яку распластался по постели, ослепший, оглохший, бессильный. Он с трудом контролировал дыхание, чтобы не шуметь как загнанный пёс: глубокий вдох, медленный выдох. Следы зубов на шее горели, задний проход пульсировал, медленно закрываясь. Ушиджима зашуршал за спиной, а затем коснулся расслабленного ануса и поймал каплю спермы, стекающую по расщелине с поясницы. Яку вцепился зубами и пальцами в простыню и попытался его лягнуть — но получилось только слабо дёрнуть коленом. Он медленно приходил в себя из полного опустошения, каким-то шестым чувством воспринимая, как Ушиджима ходит и убирает за ними, вытирает ему спину. Яку пробормотал в футон «спасибо», благодаря сразу за всё. В кулаке высыхала собственная сперма, но шевелиться Яку не мог. Он провалился в дремотное забытьё, а вынырнул из него в совершенно незнакомом месте, только через секунду осознав, что он у Ушиджимы. Сам Ушиджима сидел в темноте, голый, привалившись спиной к стене и как будто тоже спал. Нужно было вымыть руки, разгуливать по чужой квартире голышом не хотелось, но трусы спрятались где-то в темноте, а футболка осталась в коридоре. Яку покосился на растянутую футболку Ушиджимы и заметил, что сам Ушиджима не спит, следит за ним. — Я надену твою? — кивнул он на футболку. Ушиджима пожал плечом: — Она на тебе болтаться будет. Яку скорчил гримасу. Неужели шутка про рост? Такой подставы он от Ушиджимы не ожидал. Но тот смотрел серьёзно. Значит, никакой шутки, одна правда. Яку вздохнул и отправился в ванную как был. Тело было как желе, мысли тоже плыли лениво, подбрасывая картинки и ощущения: полуприкрытые глаза Ушиджимы с дрожащими ресницами, его грудь трётся о спину, он одиноко сидит в темноте. По плечам пробежал холодок. Вымыв руки, Яку покосился на душ и признал: он не в силах. Приведёт себя в порядок дома. Где-то на улице раздался свист и следом знакомый фестивальный взрыв. Пока его не было, Ушиджима завернулся в простыню. Он сидел на полу и смотрел в окно, которое взрывалось фейерверками. Обернувшись на приближение Яку, он приглашающе приподнял край простыни. Лицо его осветилось сиреневым. Почти розовым — на левой щеке; в тенях глазниц, в бровях и в линии рта — глубоким лиловым. Затем по белкам его глаз, треща, рассыпались белые искры. Яку устроился у него между ног, и Ушиджима снова сомкнул кокон, закрывая их обоих голышом от внешнего мира. Фейерверки свистели и взрывались, вздувались и опадали, но из головы не шло, как таинственно они раскрашивали лицо Ушиджимы. Зашумели соседи; Яку почувствовал копчиком расслабленный член, положил затылок на плечо. — Ушиджима, — подумав, всё же спросил он. — У тебя всё в порядке? — Да, — удивлённо отозвался тот. Яку казалось, что вроде как нет, что-то было не так, но настаивать не стал. Ушиджима сам расскажет, если и когда посчитает нужным. Но стало всё равно спокойнее. Яку расслабленно улыбнулся. — Кому придёт в голову пускать фейерверки в будний день? — спросил Ушиджима. — Иностранцам? — Яку поёрзал. — Давай смотреть, пока полиция не приехала. Фейерверки кончились, стихая белым дымком. Ушиджима щёлкнул выключателем, и рассеявшаяся темнота забрала с собой этот момент умиротворения. Пришлось одеваться и собираться. На пороге Яку обернулся, будто что-то забыл. Обвёл глазами квартирку, но ничего своего не нашёл, растерянно посмотрел на Ушиджиму. Ушиджима наклонился и прижался к нему губами. Вышел Яку с ощущением, что всё встало на свои места. * * * Это была их последняя встреча перед отъездом Ушиджимы. Яку с беспокойством смотрел, как Ушиджима сидит, сгорбленный и сонный, его ладони замерли на кружке с котами. Коты были милые, и глядя на них Яку вспоминал придурков из Некомы, настроение каждый раз поднималось. Но не сейчас. Ушиджима ввалился к нему, едва держась на ногах, и Яку сначала испугался, что с ним что-то случилось. Но Ушиджима мотнул головой: «Ничего. Просто устал» — и попросил налить ему чаю. Он что, совсем не спал? Яку прикоснулся к его ладони, задевая большим пальцем ручку кружки: — Ты точно хочешь? Ушиджима разлепил глаза, перегнулся через стол и прижался к щеке горячими от чая губами. — Да. Прикосновение согревало ещё долго после того, как его след смыла вода. Яку ополаскивался, в голове вились горячие мысли. Он и сам был усталый и разморённый, возбуждение кружилось просто оттого, что Ушиджима был рядом, и живот начал сладко скручиваться уже от ожидания. Достаточно будет переплестись, потираясь друг о друга и целуясь… Яку быстро промыл между ног, задевая ладонью начавший наливаться член, и выключил воду. Ушиджима спал. Яку не удержал улыбки, вздохнул. Спящий Ушиджима занимал всю длину комнаты. Яку налил себе воды и прислонился плечом к стене, понемногу отпивая. Ушиджима вытянулся как солдатик, простыня-покрывало была сбита на пояс, расслабленные ступни смотрели в разные стороны, так трогательно. На покрытом испариной животе подрагивали пальцы, по лицу прокатывалась хмурая волна: жарко. Зимой было так же: расслабленное сном лицо мимолётно хмурилось, когда сквозняк находил щель в одеяле, и Ушиджима, сберегая ускользающее тепло, поджимал ноги к груди. Зимой? Яку рассеянно растёр шею. Разве они спят друг с другом с зимы? Он отставил стакан и перешагнул через Ушиджиму, чтобы открыть окно. Выключил верхний свет, достал настольную лампу, и она озарила Ушиджиму тёплым слабом светом. Пускай спит. Пока включался ноутбук, Яку окинул своё жилище взглядом, вспомнив квартирку Ушиджимы. Уж на что Яку не был домоседом, но его дом выглядел обжитым. Бардак, но он регулярно делал уборку, так что не было ни пыли, ни грязи. Ушиджима спал спокойно и неподвижно: раз в полчаса услышишь, как он переворачивается на другой бок или, не просыпаясь, чешет руку. Яку вот вертелся как уж, закручивая вокруг себя простыни. Интересно, подумал он, а если бы они встречались?.. В щель окна протиснулось гигантское насекомое, непонятное и потому особенно жуткое; гудя громче допотопного ноутбука, оно село на фумигатор и с издёвкой пошевелило крылышками. Яку содрогнулся. Но насекомое затихло и к нему не приближалось — на это он был согласен. Яку помотал головой и погрузился в работу. Ушиджима проснулся в половину второго, сел, растрёпанный и угрюмый. — Я заснул. — Я знаю, — кивнул Яку. Он и сам клевал носом, но присоединиться отчего-то не мог. — Спи дальше. Снова загудело насекомое-мутант, привлекая внимание их обоих. Ушиджима вытянул руку, невозмутимо сжал его крылышки и выбросил за окно. Насекомое оставило в воздухе стихший вопросом гул. Яку посмотрел на Ушиджиму с восхищением, тот в ответ приподнял брови. Ушиджима пооглядывался, сонно моргая, и грузно поднялся. — Я пойду всё-таки, — он посмотрел на него сверху. — Извини. — Не стоит, — ответил Яку на обе фразы. Ушиджима провёл по лицу, будто снимая пелену: — Возьму такси. — Ну если тебе денег не жалко, — пожал плечами Яку. И почему он не останется? Ему же тут нравилось. Тусклый свет настольной лампы делал дом ещё уютнее, смягчал черты лица Ушиджимы. Они же ещё долго не встретятся, в конце концов! Яку встал, немного уязвлённый, но ничего не сказал и посторонился, пропуская его к двери. Ушиджима выглядел потерянным, — но после сна это неудивительно. — Эй, — Яку не выдержал немого прощания и собрался с силами, отогнал на время тяжёлое чувство. — Порвите там всех. Ушиджима кивнул и обнял его, прижимая ладонью голову к груди. Яку вдыхал его запах, гладя по спине, и разочарованно разжал руки, когда пришло время. Выглянул в коридор, провожая Ушиджиму взглядом. Тёплый свет на пустом разворошённом футоне уже не казался таким уютным, тяжесть снова навалилась, грызя нутро. Яку упал на футон, подгребая к себе подушку, и закрыл глаза. * * * Яку третий раз за минуту проверил время и отложил телефон подальше, уронил голову на согнутый локоть. Ушиджима опаздывал. Он то нервно дёргал коленом, то вскакивал, переставляя предметы с места на место. Под крышкой благоухало мясо в соусе — в прошлый раз он пожадничал, в этот хотел очистить совесть. Но Ушиджима опаздывал, и от мысли о еде только скручивало желудок. В конце концов Яку признал: он страшно взвинчен и надо бы успокоиться. Поэтому он упал на стул, стараясь расслабиться, и лёг грудью на стол. Взвинчен из-за всего: из-за возобновившейся учёбы и вернувшихся пар; новая подработка выматывала, да ещё и платили меньше — зато она была по специальности; за сборную Японии на играх в Инчхоне они болели всей универской командой, и Яку в перевозбуждении сорвал горло. Всё это было круто, но подстёгивало нервы. А ещё он страшно соскучился. Тогда, в конце первого курса, его толкнул к Ушиджиме запах. Симпатия нарастала постепенно, через понимание на площадке и соперничество, через короткие, но ёмкие разговоры, приятное молчаливое присутствие Ушиджимы — Яку к нему тянуло, но подсознательно медлительность и основательность Ушиджимы остужала его горячую голову. И выдернул всё это из подсознания на поверхность запах Ушиджимы, который не был отталкивающим, как многие другие в раздевалке, который Яку хотел и искал, незаметно принюхиваясь, когда Ушиджима менял футболку. Выдернул — и Яку осознал, что снежный ком уже на середине склона. Но предложил, предложил всё это Ушиджима. Он так сурово сказал, что ему кажется, что он привлекает Яку, так хмурился, что Яку подумал, не угрожают ли ему, и только потом дошло, что предлагают секс. А Ушиджима был просто сбит с толку и по-своему смущён. И долго, долго наблюдал за Яку, чтобы убедиться, что ему не кажется и что, предложив что-то, он не напорется на проблемы. Яку почесал нос о рукав и снова проверил время. Кровь бросилась в лицо, стоило вспомнить слова Ушиджимы: «Твой взгляд, упрямый. Ты будто горишь на площадке. Тогда я захотел». В голове раздался стук, Яку даже не поверил, прислушался. Стук раздался снова. Дверь он открывал как шкатулку с драгоценностями — и стоило увидеть Ушиджиму, как в голове что-то щёлкнуло: сегодня всё изменится. В лучшую, в худшую сторону — всё станет по-другому. Но немного позже. На голову Ушиджимы был натянут глубокий капюшон. Яку вот говорил ему, что от фанатов нужно прятаться не за толстовкой и тёмными очками, а за офисной рубашкой и галстуком: никто не смотрит на бомжей и служащих. — Привет, — сказал он севшим голосом. Ушиджима сначала окинул взглядом комнату за его спиной, будто вспоминая — или давая глазам привыкнуть, а может, выискивая изменения. И только затем взгляд остановился на Яку. Ушиджима сразу начал его трогать. Шею, щёки, голову, спину — всё, словно его руки делали то же, что до этого — глаза. Он даже опустился на колени, продолжая его изучать. Яку протянул ладони под капюшон, поглаживая волосы. Ушиджима прижался лицом к его груди, и Яку не сразу понял, что он сказал, а потом понимание обрушилось лавиной: «Я соскучился». Всё и правда было по-другому, как в последний раз: долгожданные поцелуи, мокрые, горячие, никак не прекращались; Яку сидел под дверью, ни о чём не думая, пока Ушиджима был в душе, будто был на привязи не больше метра; когда из душа вышел Яку, Ушиджима поднялся на колени, удержал его за поясницу, посмотрел снизу вверх. — Сегодня можно? — спросил Яку, заворожённый, поглаживая ногтями его затылок. Под животом налилась тяжесть, такая пьянящая, неуправляемая, что если бы Ушиджима сказал «нет», Яку бы… Ушиджима прижался к его животу раскрытым ртом, обжигая, и, глядя в глаза, откинулся на спину, развёл колени, открывая вид на тяжёлый член на упругих яичках. Кивнул. Яку со свистом выдохнул сквозь зубы. Он подцепил и стянул трусы, удерживая себя от того, чтобы упасть в его пах лицом, наброситься. Он поцеловал стопу сбоку, выступающую косточку, поглаживая вторую ногу и взъерошивая на ней волоски. Поцеловал колено — сверху и сбоку, мышечный изгиб на бедре, нежную впадинку на сгибе. Ушиджима смотрел на него, не отрываясь, и послушно перевернулся, стоило попросить. Яку окинул его взглядом: стоит на коленях и локтях, терпеливо ожидая — и отложил пока смазку. Он горел, но сегодня хотелось доводить и себя, и Ушиджиму не торопясь. Яку сжал его зад, перекатывая в ладонях, глядя, как раскрывается и прячется в закрывшейся расщелине отверстие. Он мог бы делать так бесконечно. Ушиджима заёрзал на коленях, сдвигая их ближе друг к другу, но Яку встал между ними своими и, наоборот, заставил их развести. Продолжая наглаживать, он наклонился прижаться губами к ямочкам на пояснице. Мышцы на спине пришли в движение — Ушиджима повёл лопатками. Яку спустился поцелуями ниже, сгрёб зубами ягодицу, прижимая большой палец ко входу, поглаживая. В промежности темнели соблазнительно собравшиеся волоски, и Яку наконец-то присосался к ним, собирая губами, вкусный, тяжёлый запах ударил в голову. Ушиджима вздрагивал и глубоко, шумно дышал. Яку слушал его резкие рваные вдохи и долгие выдохи, раздвигал языком волоски, щекоча кожу под ними. Лёгкими мазками языка он поднялся выше, подбираясь ко входу, и вдруг наткнулся носом на раскрытую ладонь. Ушиджима, заведя руку за спину, закрывал расщелину. Яку поднял голову, увидел красную шею и полыхающее ухо. — Всё хорошо, — пробормотал Яку, целуя пальцы. Он чувствовал себя глупо, говоря такие слова, но Ушиджиме это было нужно. — Ты очень красивый. Он лизнул выемку между пальцами, задевая языком тут же сжавшийся анус. Чередуя поцелуи ладони и раскрытых ягодиц, он аккуратно отвёл руку в сторону. Ушиджима прогнулся, стоило лизнуть расщелину снизу вверх. Яку положил ладони на ягодицы, ввинчиваясь в него языком, то расслабляя его, то снова напрягая, прижимался к тёмной коже мокрыми губами. Расслабленный, вздрагивающий анус принял первый палец легко. Ушиджима уткнул лоб в предплечья, тяжёлый мешочек яиц покачивался ему в такт, пока Яку двигал в Ушиджиме пальцами, растягивая. Он то двигал кистью быстро, рвано, заставляя Ушиджиму запрокидывать голову и замирать, то медленно вынимал пальцы, раздвигая ими вход, отчего Ушиджима снова ронял голову на руки. Его собственный член вздрагивал, но Яку не мог оторваться. — Можно, — наконец сказал Ушиджима. Яку положил член ему между ягодиц, сдвинул их, качнул бёдрами, глуша стон. Не удержался, снова пощекотал волоски пониже входа. Сам вход сжимался, когда Яку проезжался по нему головкой, и наконец он скользнул членом внутрь. Его стиснули гладкие стенки, Яку помотал головой, приходя в себя. Сознание будто тоже оказалось в горячем плену, из которого он никак не мог выбраться. Ушиджима качнулся назад, вдавливаясь в него бёдрами, и Яку задвигался. Он трахал Ушиджиму быстро, резко входя, удерживая и натягивая на себя за пояс. Вид Ушиджимы, качающегося под ним, кружил голову, подталкивал к краю. Ушиджима просел, ноги у него разъехались. Он опустился щекой на простыню, были видны его прикрытые глаза и мелькающий между губ язык. — Ложись, — подсказал Яку, придерживая член, чтобы Ушиджима полностью опустился на живот. Отвёл его ногу и снова погрузился в тёплый рястянутый вход, вдавливая Ушиджиму в футон. Ушиджима интенсивно двигал бёдрами, зажимая член между животом и мокрой простынёй. Это было слишком. Яку еле удержал себя на грани, последние разы толкаясь в Ушиджиму, перевернул его, седлая бёдра, и сжал оба члена. Ушиджима, медленно моргая, накрыл их ладонью, и Яку, кусая губы, выгнулся, между пальцев Ушиджимы потекла его сперма. Яку согнулся дугой, упираясь лбом в его грудь, тяжело дыша, пока они оба двигали руками, сталкиваясь пальцами на члене Ушиджимы, борясь друг с другом, скользили по головке. Ушиджима кончил с громким вздохом, выгнулся, приподнимая Яку на себе, и Яку почувствовал на животе и груди тёплые брызги. Они не двигались, приходя в себя. Когда Яку наконец отдышался, он поднял голову, разглядывая расслабленный подбородок Ушиджимы и подтянулся его поцеловать. Тишина между ними была спокойной, приятной. Яку чувствовал, что позже она нарушится, и слова Ушиджимы могут ему не понравиться, но сейчас они позволяли друг другу минуты молчаливого принятия. Ещё немного «как прежде». Приготовленное мясо умяли за обе щеки, как и рис; Яку то и дело поглядывал на Ушиджиму поверх тарелки, на его державшийся румянец, и давил улыбку. Наконец Ушиджима отставил тарелку и выпрямился. — Яку. — Его имя голосом Ушиджимы упало веско, как камень булькнул в воду, и по телу кругами разошлись мурашки. Яку пригладил приподнявшиеся волоски на предплечье и тоже выпрямился. Наконец-то Ушиджима скажет, что не так. Яку не был дураком: что между ними не так. И ему хотелось, чтобы Ушиджима сказал, как в первый раз, немного сбитый с толку, что хочет, чтобы их отношения пошли в плюс, а не в минус. Потому что это будет означать, что желание, как и в первый раз, взаимно. Но если нет — Яку это примет. — Ты хороший парень, — Ушиджима сделал паузу, и от повисшего в воздухе «но» захотелось отмахнуться. Яку вздохнул. Какую бы правду Ушиджима ни удерживал — «но мне понравился кто-то другой», «мне надоело», «давай встречаться» — хотелось, чтобы рубанул он её быстро и милосердно. — Ты заботишься о кохаях. Не понимаю, почему они называют тебя дьявольским семпаем, — Ушиджима посмотрел на него. — Это трогательно. Ах, значит, Яку не показалось, прозвище действительно перекочевало в универ. Интересно, как? — Мне нравится, что ты знаешь, чего хочешь, и не стесняешься это брать, — продолжил Ушиджима. Яку кивнул. Но разве сам он не такой же? — Не тяни, — проворчал Яку. — Да или нет? — Ушиджима непонимающе моргнул, и Яку махнул рукой: — Извини. Продолжай. — Я хочу, — Ушиджима запнулся, подбирая слово, — большего. Яку выдохнул. Набрал воздуха побольше и снова выдохнул, вместе с воздухом выпуская всё напряжение. И на месте тревоги и взвинченности медленно поднимало голову ликование. Слава богу. — Давно ты об этом думаешь? — спросил Яку, подперев подбородок ладонью. — Некоторое время. Зная основательность Ушиджимы, можно было сказать, что «некоторое время» длится как раз пару месяцев. Яку закинул руки за голову, довольно оттягивая момент ответа, но Ушиджима его опередил: — Подумай, — и добавил, кивая на пустые тарелки: — Спасибо. Очень вкусно. Яку не знал, что тут думать, если все ощущения говорили ему, что он согласен. Но Ушиджима настойчиво повторил: «Подумай» — и Яку кивнул. Ну ладно. Ушиджима засобирался: подхватил футболку, натянул толстовку, носки. Яку представил, как Ушиджима возвращается в свою неприветливую квартиру. Как щёлкает выключатель, освещая пустую комнату. Как Ушиджима в тишине чистит зубы, решая: перетряхивать футон, мешая соседям, или сразу упасть в него лицом. И как потом всю ночь дышит пылью. — Может, ты останешься? — спросил Яку. Прозвучало неловко, потому что в последний момент он смутился надежды в своём голосе и спрятал её за нарочитой грубостью. Яку вздохнул и исправился: — Останься, пожалуйста. Ушиджима наклонил голову, размышляя. Яку помог ему решиться, поднимая толстовку обратно вверх, большим пальцем погладив вдоль ремня живот. Снова Ушиджима лежал у него на полу, занимая всю комнату. Снова Яку перешагнул через него, чтобы открыть окно, на этот раз чувствуя неотрывный взгляд. Щёлкнул переключателем, лёг рядом. Он всегда думал, что отношения равно романтика. А романтика — это держаться за руки в кино, целоваться украдкой и дарить друг другу милые подарки. Это не звериное влечение, и она никогда не начинается с секса. Романтика — это не про Ушиджиму и уж тем более не про Яку. Но если он знает, что у Ушиджимы есть очки, которыми он не пользуется, но везде таскает с собой, если помнит, каким милым кажется его сонное лицо под дождём в обрамлении торчащего иголками меха, если они голыми смотрят на фейерверки… Яку хлопнул себя по лбу. Как можно к двадцати быть таким тупым? Занесённая для второго удара ладонь остановилась на полпути. Яку разжал веки и увидел: Ушиджима удерживал его запястье. — Не делай так, — серьёзно попросил он. Горло сдавило, и Яку кивнул, опустил руку. Ушиджима ослабил хватку, но запястье из пальцев не выпустил. — Просто я думал, что встречаться значит ходить в кино, дарить цветы, — пояснил Яку. Он чувствовал себя идиотом, и этим так и зудело поделиться. Если бы не был, они бы всё решили гораздо раньше. — Я могу купить цветы, если хочешь. — Да не нужно, — отмахнулся Яку. Он же не об этом. Но спросил на всякий случай: — Может, ты хочешь? — Нет, зачем? — удивился Ушиджима. Вот балбес. Полежали немного в молчании, вспомнили про утренние будильники, договорились, кто первый идёт мыться. Яку повернулся на бок, подперев голову согнутой рукой. — Ушиджима. Ты уверен, что мне нужно думать, если я могу ответить прямо сейчас? — Пару дней, — кивнул Ушиджима, повернувшись к нему. Руки у него лежали сцепленными на животе. — Не принимай поспешных решений. — Хорошо, — легко сдался Яку. Эти сложенные на животе руки вызывали улыбку, Яку чувствовал, как она блуждает в уголках губ. То ли потому, что этот милый жест не соответствовал строгому лицу Ушиджимы, то ли потому, что отлично его дополнял. — В таком случае через пару дней я скажу, что согласен с тобой. — Он перестал водить своими пальцами по выемкам между крупных пальцев Ушиджимы и взглянул ему в глаза. — Скажу, что хочу с тобой встречаться. Ушиджима приподнялся на локте, внимательно глядя на него. Яку поджал губы, находя в себе решимость произнести следующие слова и не отвести взгляд: — Что мне с тобой очень хорошо. Губы Ушиджимы приоткрылись, выпуская бесшумный выдох. — Я отвечу, что очень рад, — наконец сказал он, снимая дыхание Яку с паузы. Ушиджима улёгся обратно на спину, и Яку обхватил его за пояс, на секунду прижался носом к плечу. — Смогу говорить, что у меня крутой парень из сборной, — хмыкнул он. — Да-да, — обратился он к невидимой публике, — Ушиджима Вакатоши, тот самый. — Так и знал, что ты со мной только из-за этого, — тихо вздохнул Ушиджима. Яку, не веря ушам, заглянул ему в лицо. — Шутка, — кивнул Ушиджима, подтверждая его мысли. Яку так и домыслил к его серьёзному лицу знак вопроса: «Понравилось?» Он спрятал лицо на груди Ушиджимы, трясясь от смеха, и когда фыркал слишком сильно, Ушиджима вздрагивал от щекотки. — Но вообще-то не можешь, серьёзно, — сказал он, когда Яку успокоился. — Будут проблемы. — Так, всё, — Яку выключил свет и улёгся обратно. — Сам знаю. И мне нормально, — добавил он на всякий случай. Тёмный профиль Ушиджимы качнулся в кивке, и он прижал Яку к себе. Снаружи проезжали машины, высвечивая фарами пятнышки насекомых на стекле и снова гася их в темноте. Яку закрыл глаза, убаюканный их гулом и размеренным ритмом сердца совсем рядом, и скользящий свет фар подсвечивал веки, пока он не перестал этого замечать. «И ещё скажу, что ты мне нравишься, Ушиджима Вакатоши. Очень», — додумал он в предсонной дрёме. Но это он прибережёт до того самого разговора через пару дней.