Черное кружево

Вечернее небо заволокло розовой дымкой. Размытые бледные пятна, нависшие густым полотном. И этот запах подступающего сентября — будоражащий и невозможно свежий, заполняющий легкие почти до отказа. Чон почти не слышит окружающие звуки, будь то шипящее скольжение шин по проезжей части или едва различимый гул, сотканный из различных оттенков незнакомых голосов. Эта часть города почти застыла в ожидании прохладной ночи, хотя где-то дальше, ближе к центру — жизнь только начинает бурлить, расцветая обилием возбуждающих красок. День принес усталость и какую-то слабую, почти необъяснимую тоску. В груди сжималось и отдавало нервной пульсацией, словно в преддверии жуткого и совсем нежеланного. И эти предчувствия, которые порой просачивались в только успокоенное сознание, пугали и вместе с тем будоражили. Рука непроизвольно потянулась к телефону, спрятанному в кармане брюк, но вовремя остановилась — незапланированный звонок мог испортить настроение не только ему. А Чон спешил домой, к единственному яркому солнцу, которое не обжигало снаружи, а согревало изнутри своей одуряющей заботой и лаской, словно теплый котенок, обернувшийся клубком вокруг его сердца. И от этих чувств щемило и сдавливало, закручивало невыносимым торнадо, потому что в этом потоке не хватало ни слов, ни действий, чтобы описать всю важность и ценность. Ценность его теплого Тэхена, улыбка которого могла бы стать исцелением для каждого. Но Чонгук не позволял, эгоистично требуя исцеление только для себя. Чон ускорился, сокращая время на дорогу домой почти вдвое, потому что после дневного напряжения накатило знакомое нетерпение — желание увидеть и почувствовать. Коснуться пальцами карамельной кожи и заглянуть в темные, почти черные глаза. И так невыносимо сладко, что пришлось замереть на несколько секунд, подпирая стену рядом с входной дверью. Слишком много эмоций для того, кто едва ли мог их выражать. В квартире непривычно витал аромат благовоний, совсем слабо, как на первых ступенях старого храма, где всегда можно было пожелать самую малость и с детским восторгом ожидать исполнения простого желания. Правда, с возрастом, желания стали объемнее в своем значении и куда приземленней. Чонгук усмехнулся своим мыслям и почти бесшумно опустил связку ключей на небольшую полку в прихожей. — Тэхенни? Где ты? — Чон разулся и, скинув пиджак, завернул в ванную, чтобы сполоснуть руки. Ким так и не вышел на его зов и Чонгук с любопытством заглянул сначала на кухню, где ожидаемо был накрыт поздний ужин, а затем и в спальню, где пряталось его личное солнце. Только вот солнце сегодня решило обжечь, жаля своими вспышками и ослепляя почти до помутнения и темных пятен перед глазами. — Тэхен? Чонгук нерешительно замер в дверном проеме, стараясь сдержать не то восхищенный, не то возбужденный вздох. Вместо привычного ТэТэ, таскающего его разношенные майки и короткие шорты, Чона встречал незнакомый парень — в небрежно накинутой на тело черной шелковой рубашке и… возмутительно сексуальных чулках, натянутых до середины бедра. Хотя дело было отнюдь не в полупрозрачном капроне, а в длинных ногах, которые в этот момент были призывно разведены в стороны, открывая еще более развратный вид на кружевное белье. И этот контраст черного на карамельном затуманил сознание всего за одно короткое мгновение. Тэхенни, его ласковый и такой смешливый котенок, сейчас соблазнял его, заставляя Чонгука дышать через раз, а то и два. — Чон Чонгук… — Тэхен медленно протянул его имя, проглатывая окончание. — Гуки. — Когда-нибудь я сойду с ума и ты будешь тому виной, — Чонгук стянул галстук и принялся расстегивать рубашку, осторожно подбираясь к постели. Тэхен на это лишь хрипло рассмеялся, отползая от края и укладываясь спиной на мягкое покрывало. Черный шелк распахнулся, открывая вид на затвердевшие бусинки сосков и мягкий, чуть впалый живот, который Чонгук любил чуть ли не больше, чем все остальное в этом поджаром теле. — Ты играл с собой? — Чонгук провел пальцами по его груди, ведя руку еще выше, чтобы нежно огладить крепкую шею, на которой подозрительно блестели мелкие капли теплого пота. — Я готовился, — Тэхен запрокинул голову и вновь развел ноги, позволяя Чону устроиться между ними. Чонгук же, едва сдерживая в себе дикое желание, мягко провел ладонью по гладкой коже живота и склонился ниже, прихватывая губами местечко чуть ниже пупка. Сверху послышался сдавленный стон и Чон, усмехнувшись в который раз за этот необычный вечер, повел рукой дальше, цепляя пальцами края чернового кружева. Под сплетением тонких нитей томился аккуратный полувозбужденный член, натягивающий трусики и явно желающий активного внимания. Но Чонгук лишь обводит его пальцами, которые нежно скользят дальше, останавливаясь только на бедре, где начинается линия чулок. Ощущения под пальцами заставляют трепетать и нервно облизывать губы. И Чон просто теряется в новом, только что открывшемся возбуждении. Он спускается ниже и целует острую коленку, гладит пальцами напряженную икру и до боли сжимает тонкую щиколотку, вырывая из груди Тэхена призывный стон. Терпение такое короткое, что становится смешно. Чонгук фыркает и отстраняется, чтобы стянуть с себя брюки и нижнее белье. Следом летят носки, но он принципиально оставляет на себе такую же распахнутую рубашку — Тэхену определенно нравится этот образ. Ким тянет к нему руки, осторожно касается твердой груди и мягко царапает ногтями напряженный живот, на котором отчетливо проступает красивое переплетение мышц. Чонгук любит мягкость, а Тэхен заводится при виде сильного тела. Нежные касания лишь дразнят и Чон первый терпит поражение. Он цепляет пальцами кружевные трусики, оттягивает в сторону и прерывисто вздыхает, замечая влажный блеск на гладкой коже промежности. Тэхен прячет взгляд и прикусывает губы, но все равно разводит ноги, подтягивая колени ближе к груди. Чону хочется рычать и оставлять кровавые метки на любимом теле. Но он слишком сильно любит, чтобы причинять даже такую, возбуждающую боль. Вместо этого Чонгук мажет головкой члена по сжатому входу, все еще придерживая кружево одной рукой, и толкается внутрь, ощущая тепло и узость. Тэхен выгибается и почти становится на лопатки — возбужденный, горячий и по-прежнему милый, все так же напоминая Чону маленького котенка. Такой родной и любимый, что внизу живота подводит не столько от удовольствия, сколько от переполняющих чувств. Чонгук наклоняется ниже и целует мягкие губы. Кусает и оттягивает, зализывает и вновь толкается языком в горячий рот, скользя по чужому и влажному языку. Чона ведет и он входит глубже, не замечая, с треском рвет кружевное белье и почти всем весом наваливается на Тэхена. Ким стонет, сжимая его плечи и подкидывая бедра. Ему словно мало и он просит еще. Чонгук душит в себе дикаря и толкается осторожно, лишь постепенно ускоряясь, чтобы как можно дольше оттянуть такой сладкий момент. А потом его накрывает и он, помогая Тэхену своей рукой, доводит обоих до оглушающей разрядки. Ким снова выгибается и кончает себе на живот, мажа белесым семенем еще и руку Чона. А тот спускает чуть позже, оставаясь внутри и ощущая сокращение мышц вокруг своего члена. Удовольствие прошлось коротким разрядом по всему телу и только спустя почти полминуты, Чонгук покидает любимое тело, укладываясь рядом и подтягивая Тэхена под свой бок. Дыхание сбито и ему трудно собраться с мыслями, потому что отголоски оргазма все еще бродят по расслабленному телу, но ему определенно хочется поделиться важным. — Тебе ужасно идет, — Чонгук улыбается, целуя светлую макушку. — Я заметил, — Тэхен хохочет и вытягивает из-под себя разорванные трусики, бросая их на живот Чонгука. — Ты должен мне новые! — Я куплю тебе всех цветов, — Чон млеет от удовольствия, прикрывая глаза. — Ну, тогда еще с бантиками прихвати, — Тэхен прячет покрасневшее лицо на груди Чонгука, слыша мерное, только что успокоившееся сердцебиение. Чонгук смеется и думает о том, что у него самый милый и невозможно сексуальный парень. Только Тэхен способен воплотить все его желания в реальность, а Чонгук готов принимать его любым, даже, если на ТэТэ окажется глупый костюм зеленого лягушонка. И Чон рад, что его вечернее предчувствие лишь следствие тяжелого дня. Тэхен может унять любое беспокойство одной только улыбкой… И, кажется, еще и чулками.