Алкоголь приводит к безрассудствам

Иногда Ренджи ругал себя за происходящее. Он ощущал неловкость, стыд, но справиться с трепетным ворохом испытываемых чувств был не в силах. Всего пару недель назад произошёл небольшой инцидент, который никак не давал парню покоя. Всей компанией обустроились на квартире, отмечали что-то. Ичиго тогда перебрал, это было хорошо заметно. Сидел, сложив руки, подолгу смотря в одну точку, пока Абараи не тряхнул парнишку за плечо и не потащил на балкон. Там парень закурил, а Ичиго, не найдя более удачной опоры, уткнулся ему в плечо. Дышал горячо, жарко, так что мурашки побежали врассыпную по холодной коже. Глупость и неловкость. Абараи покосился на парня, который напрягся и мелко дрожал. Край рыжих волос заканчивался в нескольких сантиметрах от футболки, открывая молочную шею, налитую розовыми пятнами. Абараи наклонился и подул на неё, так что Куросаки тут же отпрянул и поежился, недовольно цыкнув. Он сложил руки на груди, а чтобы как-то сохранить тепло, стал растирать плечи. Невольно пожалев парня, Ренджи слегка поморщился от осознания своей вины. Закатив глаза, зажал фильтр сигареты зубами и развёл руки. — Сюда иди. Ичиго одарил лишь мутным взглядом. Насупился, недовольно буркнул, пытаясь зарыться в свою одежду, а затем уткнулся в чужие объятия. Видимо перепад температур был слишким резким, отчего парень пытался несколько сильнее вжаться в чужое тёплое тело. Руки неловко сползли на спину настороженно, но заботливо принимаясь растирать. Несколько неловких мгновений и Куросаки уже заметно расслабился, опуская плечи, принимаясь дышать более глубоко, размеренно. Парень нелепо задрал голову, утыкаясь носом прямиком в оголенную шею Ренджи, заставляя того со свистом выпустить струйку дыма. Губы мягко сомкнулись на смуглой шее, оставляя невесомый, сухой поцелуй. Затем поднялись чуть выше, сжимая кожу более уверенно, но всё ещё недостаточно сильно. Ичиго старался проследить за реакцией Абараи, чтобы вовремя остановиться, но тот словно оцепенел. Тогда влажные поцелуи стали более уверенными, частыми. Куросаки начал мазать ими всю шею, довольно отмечая, что парень с шумом втягивает воздух. Тогда чужие пальцы сжались на боку и, казалось, обжигали даже сквозь ткань. Ичиго пытался спрятаться, забыться. Чувство запретности и лёгкого возбуждения сквозили в воздухе, оставляя после себя сплошную растерянность. Парень шумно всхлипнул и развернул лицо. В голове поселился сплошной туман. Густой и томный, он забирался во все уголки сознания, спутывая всё естественное до безобразия. Ичиго ухватился за какую-то мысль, но она ускользала. В то время, горячие пальцы переместились к животу с неким упоением оглаживая его. Парень недоуменно поднял голову, встречаясь с чужим острым взглядом, тёмных бархатных глаз. В тот момент, ладонь переместилась к ремню так, что большой палец оглаживал чувствительную полоску кожи над поясом, а остальные легли на пряжку, заставляя Куросаки заметно напрячься. Ренджи проделал всё это на автомате облизав нижнюю губу и слегка сощурив глаза. Алкоголь дал о себе знать: шершавые губы быстро сомкнулись на более юных, мягких губах, сминая их в несколько грубой манере, с нетерпением, страстью. Глупо — бесспорно, но без сомнения сладко, вызывая головокружительное ощущение удовольствия. Свободная рука сминала футболку, с некой жадностью забираясь под ткань и сжимая крепкое, поджарое тело. Безостановочное безумие словно ворочалось на грани сознания, но уже полноценно спускало ситуацию с тормозов. Иногда с шумом встречались зубами, беспрерывно и рвано выдыхая в поцелуе, нелепо сдерживая утробный рык. До одурения — великолепно. Кровь бежала по венам, как чумная, разгоняя сознание, превращая всё тело в один сплошной нерв, не способный испытывать ничего, кроме удовольствия. В штанах становилось тесно, а Ренджи чуть ли не плавился под пальцами от тепла. Влажный язык, руки, губы: всего этого было так много, что деться некуда, но с каждой секундой этого не хватало всё больше и больше. Словно падаешь в никуда, наслаждаясь каждым мгновением. Ошеломляющее оцепенение спало, превращаясь в нарастающее возбуждение, где ничто не имело значения. Только удовольствие. *** Столь обыденно и нелепо Абараи поймал себя на осознание, что творит. Более одуряющим была внутривенная прелюдия, которую Куросаки наутро безобразно забыл. Ичиго искренне удивился бордовому налитому клейму на шее, так что Абараи лишь подтянул ворот своей футболки, закрывая ключицы. С тех пор парни никак не изменили своих отношений. Они также собирались компанией, предавались абсурдным для здравомыслящих занятиям и ловили удовольствие от жизни, столь неловко застрявшее ниточкой прямо в зубах. Только вот Ренджи принялся оставлять слишком приметные взгляды. Они не были жадными или наглыми, только восхищёнными до тупого чувства наливающегося возбуждения где-то внутри. Иногда перехватывало дыхание от вида. Литые мышцы перекатывались под молочной кожей во время тренировок, глупых перепалок и мелкой борьбы. Сознание услужливо позволяло цепляться за любую возможность вспомнить неловкий вечер. В груди нарастал дикий трепет, несравнимый ни с одним иным чувством ожидания. И Абараи откровенно не имел понятия, что с этим делать. *** Ренджи иногда хотелось верить, что всё происходящее, связанное с его жизнью — большая нелепица и чепуха. Как бы всё это не выглядело и чем бы ни казалось — всё можно исправить, преобразить или перебороть. Всё — совершенно! Кроме самого себя. Уже несколько минут Ренджи стоял возле закрытой двери в комнату Ичиго и тупо мялся, не решаясь войти. По началу он забеспокоился, услышав по дороге обратно на диван, тяжёлый, обрывистый стон и грубые, свистящие выдохи. Они были резвые, частые, будто за дверью кто-то упражнялся. Абараи не знал, имеет ли он право так просто войти в чужую комнату, хозяин которой любезно приютил его. Но беспокойство нарастало. Выдохи были… странными. Непривычными для обычной тренировки. А уж как Куросаки дышал во время тренировки, Ренджи знал превосходно. Несколько раз он вслушивался в эти судорожные вздохи-выдохи и чем дольше стоял под дверью, прислушиваясь, тем больше сомневался в том, что слышит. Терпением Абараи не хвастал, а вот любопытством — более чем. Мягко притворив дверь, парень ступил внутрь. В комнате не оказалось ничего странного. Куросаки лежал на кровати, беспокойно возился и нервно дышал. Брови были сведены к переносице, несколько капелек сложились на виске. Мальчишка был укутан в тёплое одеяло чуть ли не до носа и лежал под закрытым окном. Преследуемый самыми высшими намерениями Абараи осторожно подошёл к окну и наклонился, дабы сдвинуть щеколду и впустить в помещение хотя бы немного свежего воздуха. Именно в этот момент Куросаки крутанулся, стаскивая с себя одеяло и глухо застонал. Небрежно брошенный взгляд и разворот. Самым правильным сейчас казалось выйти из комнаты и лечь обратно на диван, даже если остаток ночи будет проведен без сна. Потому что Ичиго выглядел очень утомленным, очень волнительным и чем-то обеспокоенным. Грудная клетка ходила ходуном, грубо сжимаясь под натиском естественных реакций. Под бликами луны кожа наливалась неестественно бледным цветом из-за чего ещё более странно облепляла рёбра, пресс, подвздошные кости… Машинально опустив взгляд ниже, Абараи осознал, что Куросаки спит в одних только тёмных боксёрах, которые были неестественно натянуты. — Ренджи, — еле слышно. Всё что можно сделать, машинально сглотнуть и отчуждённо взглянуть. Ичиго так и не открыл глаза. В голове звенело от чёртового желания прикоснуться, огладить, сжать и поддаться этому возбуждению, которое стало приобретать мифические черты. Абараи был убеждён в неправильности ситуации, чувств. Следовало давно всё забыть и оставить там, перемешав с вшивыми окурками и пустыми бутылками, выносимыми с утра на улицу. Но почему-то он не мог это сделать. Из всех испытанных прежде поцелуев, из всех пережитых ласк эти были самыми… яркими, что ли. До этого Абараи всегда мог держать себя в руках. Он контролировал ситуацию ловко переступая грань, доводя партнёра до исступления, но никогда не спуская с тормозов. Тогда он осознал всё это. Осознал, что такое самый настоящий развязанный поцелуй, оглушающий сознание, что такое член колом от одних только прикосновений и влажных укусов. Парень увидел глубину этого омута, но опасался поддаться и нырнуть в него с головой. Теперь же он желал — как ничего более в своей жизни — коснуться самого дна. Именно поэтому перед Куросаки он испытывал немой трепет и восхищение. Именно поэтому он опустился на кровать и, сглотнув, коснулся кончиками пальцев чужой щеки. Огненной щеки, зацелованной чумными нотками веснушек, распоясавшихся на юном теле. Острые плечи, стянутые тугой бледной кожей, хрупкие чашечки ключиц. Ренджи хотел обхватить их одними губами и еле ощутимо сжать. Хотел, обвести ладонями всё тело, словно саму ткань мироздания, стирая все проблемы и невзгоды. Хотел, и в тот же момент боялся. — Ренджи? Голос хриплый, но более отчётливый, чем раньше. Слышен, словно сквозь туман. Абараи не хочет поднимать глаз и осознавать, что так глупо был пойман… но, сжав зубы, поднял, чтобы окинуть его холодным взглядом, слегка прищурив глаза. — Ты был обеспокоен. Решил, тебя нужно разбудить. Куросаки несколько раз моргнул, выравнивая дыхание. Взгляд потерянный, волосы глупо взъерошены, лицо и ладони мокрые от пота. Ренджи втягивает воздух через нос до противного холодка, чтобы только не признавать — это чертовски мило. — Я пойду тогда, — небрежно бросает Абараи, поднимаясь с кровати. Но его хватают за руку, останавливая. — Не уходи, — голос до ужаса неровный, потерянный, — пожалуйста. Ренджи возвращается на кровать. Ичиго шумно сглатывает. Ещё не до конца проснулся, туго соображает, но старается держаться за конкретную мысль. Будто на грани сознания и ментальности. — Всё в порядке? — Абараи смотрит прямо в глаза, крепче сжимая чужую ладонь. — Ты мне снился. Куросаки поджимает губы. Ренджи закрывает глаза. В горле застрял ком, словно под дых дали. — Это ничего не значит. Глаза всё ещё закрыты. Выдыхает несколько обречённо, а затем, будто падает вниз. Мягкие губы касаются его губ в немом приветствие, сухом поцелуе. Ничего не значащим. Да, ничего не значащим. Ренджи не шевелится, боясь спугнуть наваждение, а Ичиго с трепетом поддается вперёд, оттягивая нижнюю губу. Пальцы легли на линию скулы, нарочито плавно обводя контур. Абараи мысленно признаётся, что Ичиго сущий Дьявол. Что губы у него самые шершавые, что опыта у него меньше всех, но вместе с тем, поцелуи с ним самые пьяные — словно припадаешь к чаше полной вина. Они целуются, пробуя друг друга на вкус, на ощупь. Настороженно, подразумевая в любую секунду получить отказ и вернуться в затхлый, отчужденный мир шаткой реальности... Но этого не происходит. Они просто падают, теряя связь с реальностью. Будто ничего кроме них двоих не имеет значения. Из головы пропадают все мысли, как и воздух из лёгких, когда Ичиго углубляет поцелуй и опрокидывает Ренджи на кровать. Запускает холодные ладони под майку, шаря в непонимание, но с упоением. Само желание нарастает, дурманит, выворачивая наизнанку. Казалось, время остановилось, заставляя неестественно медленно наполняться каждую клеточку томительными языками пламени. Абараи выдыхает в губы, бездумно водит ладонями по слегка влажной спине и не имеет никакого желания открывать глаза. Слишком густой в голове туман и возбуждение, такое лёгкое, но стремительно нарастающее дурманит до бессилия. Ренджи схватил Ичиго чуть крепче, чтобы перевернуть и нависнуть над чужим, кажущимся таким хрупким телом. Только после этого он осмелился открыть глаза. Он наслаждался густым взглядом карамельных глаз, в которых зрачок затопил радужку от удовольствия, наслаждался видом потерянного котёнка, который тянулся обратно к ласкающим губам и ладоням, наслаждался тяжело вздымающийся грудной клеткой, внутри которой учащённо билось сердце. Абараи вело от одного вида Ичиго, но больше вело от мысли, до какого состояния он способен его довести. Он наклонился нарочито медленно, нежно опаляя кромку уха горячим дыханием, вырвав рваный вдох из груди. Куросаки прикрыл глаза и положил ладонь на чужое бедро, наслаждаясь лаской. Влажная дорожка от самого уха к подбородку, лёгкий укус, и откуда-то изнутри вырывается глупый смешок. Из-за этого создаётся чувство, будто воздух становится разряженным, хотя до этого момента его нехватка практически не ощущалась. — Ты всегда так кусаешься? — ухмыляется Ичиго. — В прошлый раз ты особо не восклицал на этот счёт, — улыбка тут же сменяется недоумением. Ичиго непонимающе смотрел на Ренджи, будто выискивая какое-то естественное объяснение, — Ты правда не помнишь?.. — Я подумал, что это был сон, — Куросаки улыбнулся чересчур нежно, так что внутри что-то защемило от трепета, — Чёрт, ты такой придурок! С этими словами, прерывая ещё не начавшуюся перепалку, Ичиго с силой вжался в чужие губы. Поцелуй был глупый и слюнявый, но в нём чувствовалась некая открытость и восторг от происходящего. Слишком быстро он превратился в сплошь искусанные губы, стал развязанным и глубоким, так что кровь ударила в голову, а затем медленно заструилась по венам, загустевая огнивом и оседая где-то в паху. Рваные выдохи, голое тело и сплошное напряжение. Ренджи оглаживает рёбра, пресс, бока пробуя на ощупь крепкие мышцы, скрытые под молочной кожей. Ловит шумные вдохи и бережно кладёт ладонь на пах. Ичиго закатывает глаза, жмурится. Чувство нарастающего возбуждения отдает в висках с каждым движением. Животрепещущее, оно опоясывает, опрокидывает и поджигает, не оставляя и шанса выровнять дыхание или успокоить бешенный ритм сердца. Кажется, что всё концентрируется на этих влажных поцелуях, грубых укусах — словно само сознание покидает все естество, оставляя в голове одну рваную мысль о нескончаемом удовольствие. Становится жарко. Очень жарко. До одурения. До рычания. До еле сдерживаемых стонов. Словно весь воздух наливается терпким мускусом и вливается в нутро, не давая дышать. Только плавится. Пальцы сжимаются на стволе крепче, заставляя Ичиго запрокинуть голову. Он еле сдерживает стоны, силясь утопить их в укусах на смуглом плече. Ренджи уверен, что если парень вскоре не заткнётся, Абараи кончит, даже не тронув себя. Уж слишком сладкие губы, шея и плечи, покрытые сплошь бисеринками пота. Чего уж говорить о том, с каким остервенением отвечает ему Ичиго и даже не скрывает удовольствия, пронизывающего с головы до пят. Будто одумавшись, Куросаки начинает что-то бессвязно бормотать и бездумно шарить ладонями по чужому животу. Ренджи слегка приподнимается, давая больше пространства, чтобы затем охнуть, ощущая как чужие пальцы с силой сжимают головку, выступающую через бельё. Туман в голове становится слишком плотным. Он обволакивает пустоту и, кажется, пробирается одновременно вглубь и наружу слишком сводя с ума. — Тише, — сквозь зубы хрипит Ренджи, чувствуя, как Ичиго выворачивает ладонь, чтобы полностью обхватить влажную от смазки головку. Он делает это неловко, болезненно стягивая кожу, — Подожди… давай я помогу. С этими словами Абараи приподнимается, опираясь на одно колено, стягивает с себя бельё и помогает проделать тоже самое Ичиго. Смотреть ниже отчего-то неловко, поэтому Ренджи снова вовлекает Куросаки в поцелуй, чтобы затем наклониться ниже и проехаться головкой по стволу и задеть чувствительную уздечку. Стон в поцелуе, ногти вжимаются в плечи и, кажется, будто возбуждение у них одно на двоих. Движения становятся более размашистыми, рваными, из-за чего дыхание сбивается окончательно. Шум в висках раздаётся с грохотом. Толчки становятся жёсткими и Ичиго просовывает ладонь между ними, чтобы позволить органам скользит вплотную. Они давятся вздохами, давятся слишком громко бьющимся сердцем и волнами удовольствия, которые накатывают раз за разом до пляшущих пятен перед глазами. Ренджи начинает материться, когда ощущает как уже практически готов кончить. Двигается нервно, совсем хаотично, но держится, смотрит, на Куросаки, который тоже находится на грани. — Блядь, — с нажимом выдыхает Абараи, делая несколько заключительных толчков и чувствуя, как парня под ним потряхивает от удовольствия. Ногтями впился в спину, дышит до одури часто, шумно и прячет лицо где-то в чужом плече. Ренджи поднимается и садится на кровати, восстанавливая дыхание и натигявая обратно бельё. Пропитанную потом майку небрежно стягивает и стирает следы спермы со своего живота, а затем бережно проходит по животу Ичиго. Тот, кажется, задержал дыхание, потому что как только ткань коснулась его живота, Куросаки с шумом выдохнул. — Это ничего не значит, — слегка приподняв уголки губ, сказал Абараи. — Ты придурок, — лениво бросил парень, поворачиваясь на бок лицом к Ренджи. — Кто бы говорил. Ответ небрежный, грубый. Только пальцы нежно оглаживают веснушки на чужой щеке.