кофе

Минхён никогда особо не отличался любовью к кофе, но с тех пор, как он знаком с Донхёком - всё идёт наперекосяк. Каштановые вихры, блеск в глазах, что никогда не предвещает ничего хорошего, смуглая кожа и улыбка, освещающая не хуже, чем солнечные лучики, но скрывающая нечто, словно обратная сторона Луны. Кофейные зёрна с треском крошатся в кофемолке; младший пришёл рано утром и явно не планирует уходить, напялив на себя растянутую минхёнову рубашку и шорты, которые "где ты их вообще откопал". Донхёк копается в кухонном шкафу, будя старшего окончательно, вытаскивает из пакета, принесённого с собой, турку и мешок. С песком. Марк хочет возмутиться, мол, что ты делаешь, придурок, мой дом - не песочница; и он более чем уверен, что шатен ответил бы: а мой организм - не помойка, так что будь добр, прекрати выливать на меня бесконечные осуждения и заткнись. В любимую кастрюлю матери высыпается приличное количество песка и где-то на том месте, где Донхёк включает плиту - надежды на адекватные действия не остаётся. В турку засыпается перемолотый лично младшим кофе и заливается водой. Ставится в кастрюлю с кусочками моря, а может быть реки, может вообще какой-то стройки, Марк даже думать об этом не хочет. Вообще силы есть только на то, чтобы бездумно смотреть в одну точку, если честно. - Хён, - младший щёлкает по носу, и Минхён понимает, что заснул, вот так вот сидя за столом, подперев ладонью щеку, - я уже всё, сейчас проснёшься. Звучит это пугающе и канадец на всякий случай отодвигается подальше. Донхёк турку в песке всё крутит и постукивает босой ступнёй по кафельному полу. Ноги у него красивые, даже очень. Длинные такие, кожа загорелая, колени гладкие и ровные, правда, с садинами иногда и синяками от частых падений. И нет, он не такой неуклюжий как Минхён, наоборот, очень даже аккуратный, но вот занятия волейболом дают о себе знать. Бёдра до невозможного хочется потрогать и да, сейчас, с неясным ото сна умом, Марк считает, что о таком думать вполне позволительно. Тем более, что в другие разы он ничем не прекрываясь, наблюдал за донхёковской задницей. Всё нормально, просто один парень смотрит на другого, и мечтает хорошенько его отшлёпать, да все друзья так делают! (Ха ха, нет, Минхён, не делают.) Талия тонкая и весь Донхёк кажется таким беззащитным. Он вообще когда молчит такой уютный и безобидный, что кутать его в одеяла мягкие хочется, кормить с ложечки вкусными тортиками и целовать щёчки. Плечи хрупкие на вид ужасно, своих бы чуть-чуть отдать, для мужественности, которая ему вовсе и не нужна вроде. Донхёк идеален своей нежностью и мягкостью, он тягучий, шоколад будто. Небольшая белая чашечка ставится перед парнем, что вздрагивает от неожиданности и на друга взгляд переводит. - Пей. - Что за дрянь ты мне туда подсыпал? - Донхёк делает вид, будто задумался и озадаченно хмурит брови. - Свежемолотую арабику, щепотку любви и заботы и, кажется, всё. Минхён опасливо смотрит на тёмную жидкость и пить это - страшно. - Притащи из холодильника молоко и сахар из шкафчика вытащи, - Донхёк моргает пару раз, а затем отвешивает подзатыльник. - За что?! - Кто пьёт такой прекрасный кофе с сахаром, идиот? - Возмущению друга, кажется, нет предела, но старший его тут же успокаивает, говоря быстро, что "даконечнопростиясовсемзабыл". Первый глоток - горечь и обжигающее нечто. Марк кривится, смотря на Донхёка непонимающе, но тот спокойно отпивает из своей кружки, блаженно прикрывая глаза. На языке оседает послевкусие и старший старается понять, что чувствует. Что-то сладкое, может даже карамельное. Цветочное на вкус какое-то, необычное. Минхён водит языком по нёбу, собирая больше в необычный букет, отпивает ещё. В голове мелькает мысль, что Донхёк - совсем как кофе. Если смутно с ним знаком - латте из макдоналдса, фраппе из старбакса, домашний растворимый - то узнаёшь только сладкую сторону. Когда они с младшим только познакомились, то бесились, смеялись по пустякам и гуляли дни и ночи напролёт. Но если чуть ближе - варёный самолично или опытным бариста - приятная терпкость, букет чувств и вкусов. Минхён знает, что когда Донхёк плачет, то лицо у него покрывается красными пятнами; знает, что парень читает много, что учится усердно, а не то, что о нём можно подумать с первой встречи; знает, что Донхёк - настоящий сборник талантов, что голос его может растопить самое холодное сердце, что в волейболе он силён, что готовит великолепно. Донхёк - кофе. Донхёк - послевкусие. Донхёк - неожиданность и разнообразие. Кофе горький, но чистый, без молочных прелюдий, смягчающих всё, без сахарной лжи, заволакивающей глаза, и не дающей распробовать то, что есть на самом деле. Он не пародия, а нечто такое, что сделано с душой и самыми светлыми чувствами. И если бы Донхёк действительно был этим горьким напитком - Минхён бы варил его каждое утро и вечер, наслаждаясь до одурения. Губы у младшего блестят от влаги и, Марк уверен, всё, что хочется ему сделать сейчас - утреннее помутнение. И он опускает тот факт, что хочет целовать Донхёка каждый чёртов раз, что они видятся. У всех друзей так. Кофейного цвета глаза смотрят в минхёновы и дрожь по телу пробегает. Они ближе и ближе и старший не понимает, кто наклоняется сейчас к кому. Горячее дыхание и выдох в собственные губы не отрезвляет, а туманит ещё больше. Зрительный контакт прерывается, когда губы к губам, глаза закрываются как-то автоматическии и одно послевкусие на двоих. Минхён не хочет думать о том, что случится, когда они отстранятся друг от друга. Донхёк цепляется тонкими пальцами за футболку старшего, к себе притягивая, Марк в сжимает ладонь на чужом затылке, оттягивает за волосы от себя чуть-чуть. Рот приоткрывается то ли от боли, то ли от внутреннего "ближеближеближе", языки сталкиваются и младший тихо, еле слышно стонет. Из себя выводит сильнее, не отрезвляет нисколько. Минхён не хочет думать о том, что будет, когда поцелуй кончится, но где-то на краешке сознания он знает, что Донхёк - кофе, а в кофе он окончательно и бесповоротно влюбился.