Sphyrna tiburo

      — Вау, какие хорошенькие!       За толстым стеклом крупной стайкой передвигаются безобидные на первый взгляд толстенькие рыбы, тускло поблёскивающие серебристо-серыми боками.       Лекса недовольно переводит взгляд на восхищённого подростка, а затем, вздохнув, мысленно язвит: «Конечно, хорошенькие. Пираньи… Посадить бы тебя к ним на минутку, живо бы свои слова назад взял. Впрочем, это единственное, что бы ты взял назад, ведь они разодрали бы тебя на куски. Ну хоть бы ужастики посмотрели, право слово. Что за молодёжь?»       Осуждающей подрастающее поколение Лексе двадцать четыре, но она имеет право закатывать глаза: в океанариуме она чувствует себя, как ни парадоксально это звучит, подобно рыбе в воде. Девушка изучила здесь, кажется, всё, начиная с входа, около которого разгуливает человек в костюме косатки, приветливо машущий плавниками и пригласительными флаерами, заканчивая улыбчивыми, раздающими воздушные шарики работниками у выхода, где Лекса каждый раз досадливо морщит нос: покидать любимое место не хочется.       Впрочем, она всегда возвращается в созданное человеком подводное царство, чтобы погрузиться в волшебный мир и полюбоваться многообразием морских обитателей, неторопливо проходя по петляющему лабиринту коридоров, часто замирая около большинства экспозиций, к которым невозможно привыкнуть — настолько красиво и захватывающе они выглядят. Гармония, спокойная и тихая радость поселяются в душе Лексы, когда…       — Рейвен, посмотри на это!       … когда она созерцает…       — Ты видишь?       … созерцает идиллический мир…       — Обалдеть!       Лекса злобно переводит взгляд на восторженно вопящую около аквариума девушку. Конечно, она знает, что океанариум принадлежит не ей одной (к сожалению; иначе Лекса давно бы выкинула всех бесцеремонных посетителей вместе с охапкой пищащих детей, которые ладошками бьют по стеклу, пытаясь привлечь внимание рыб, но вызывая только немое возмущение Лексы), но этой блондинке место явно где-нибудь на футбольном матче, на корриде (кровожадные мысли бегут в голове Лексы, пока она наблюдает, как неуёмная блондинка приближается), просто подальше отсюда!       — Смотри, какие они цветные!       Блондинка явно не в курсе, что такое личное пространство, потому что почти наступает на ногу Лексе, которая спасает обувь в последний момент и издаёт полузадушенный рык, полный негодования.       — Извините, — совсем без сожаления бросает она, мимолётно изучив Лексу, задержав взгляд на сжатых в гневе кулаках и чуть улыбнувшись. Она хватает свою подругу, которая вялым увальнем тащится за ней, не разделяя воодушевления блондинки, и тянет её дальше.       — Кларк, — успевает услышать страдальческое воззвание Лекса, — давай немного помедленнее!       Лекса сердито смотрит в спину удаляющимся девушкам, впрочем, мысленно благодаря энтузиазм Кларк, который стремительно подталкивает ту бежать вперёд. Она вновь остаётся наедине с рыбами, кораллами, моллюсками и спасённой ногой, к которым примешивается также чувство досады. Немного поворчав для порядка и пропустив вперёд пожилую пару, она сворачивает в другое ответвление коридора, направляясь к медузам.       Небольшой круглый аквариум, разноцветно подсвеченный, — тайная любовь Лексы. Она обожает наблюдать за нежными существами, подолгу задерживаясь напротив ушастых аурелий, которые лениво перемещаются в воде, плавно и медленно извиваясь, шевеля похожими на густую бахрому тонкими щупальцами. Их неторопливые движения завораживают Лексу, которая, словно загипнотизированная, следит, как студенистые тела из сиреневых превращаются в красноватые, фиолетовые, зелёные, голубые… Постепенно она успокаивается и забывает про…       — Вот это грибочки!       Бесцеремонный, наполненный детским умилением вопль заставляет Лексу закатить глаза. Она переводит взгляд правее, где по соседству нетерпеливо подпрыгивает, ликуя, та самая Кларк. Затрепетавшие от ярости ноздри Лексы ясно дают понять, что называть медуз грибочками как минимум невежливо — это даже не один класс животных! Чёрт, грибы — вообще отдельное царство! Но беспечной Кларк не до этих скудных знаний по биологии — она уже несётся к аквариумам с морскими коньками, оставляя Лексу такой злой, что от неё шарахались бы в сторону даже белые акулы. Она пытается сосредоточиться на медузах и абстрагироваться от блондинистой помехи, повторяя про себя что-то вроде мантры, но ядовитое чувство внутри отравляет весь день, начавшийся так прекрасно.       Сама того не сознавая, Лекса лавирует в немногочисленной толпе посетителей, невольно следуя за блондинкой, и с болью слышит, как та громко сравнивает мурен с ремнями для штанов; девушка мысленно посылает ни о чём не подозревающим муренам извинения за весь род человеческий и почти хватается за сердце, улавливая, как Кларк обзывает одну из самых её любимых рыб кривой тележкой с грустными глазами.       «Это же длиннорогий жёлтый кузовок!» — стонет она, кидая страдальческий взгляд на рыбу, чьи глаза, как ей кажется, становятся ещё более грустными.       Лекса терпит то, что наутилус помпилиус — это «гигантская угрюмая креветка в домике», проглатывая своё саркастичное замечание, что любителям суши не место в океанариуме; она со снисходительным облегчением мирно слушает, как Кларк восхищается игрой байкальских нерп, нечаянно встречаясь с ней смеющимся взглядом и поспешно переводя его на вызывающих восторг животных. Она даже готова согласиться с тем, что осьминог — вылитый Дейви Джонс, только бы Кларк не нападала на секции, где обитали её слабости.       Блондинка не подозревает о внутренних мольбах Лексы, потому что продолжает громко (преувеличенно громко!) описывать Рейвен всё, что рождается в её голове, и постепенно приближается к огромным аквариумам с — боже, нет! — с акулами.       Лекса суетливо семенит за Рейвен и Кларк, пропуская мимо ушей, как блондинка называет стеклянных рыб плавающими скелетами, а длинноносых рыб-бабочек горстью чипсов; она торопится к акулам, придумывая на ходу возможные причины не пустить туда Кларк, останавливаясь на полном неуважении блондинки ко всему живому, что её окружает.       И не успевает.       — Рей, смотри, это акула похожа на мою футболку! Помнишь, у меня была с леопардовым принтом?       Лексе одновременно хочется ужаснуться отсутствию вкуса у блондинки и заступиться за зебровую акулу, но Кларк продолжает щебетать.       — Интересно, почему она зебровая? Где её полоски?       Блондинка чуть ли не ныряет в аквариум, расплющивая нос о стекло, и Лекса глотает своё пояснение о том, что взрослые особи данного вида имеют жёлто-коричневую расцветку с тёмно-коричневыми пятнами, а молодые, как раз, больше походят по окрасу на зебру. У девушки в голове уже не в первый раз всплывает вопрос: почему никто не читает таблички с информацией, которыми работники океанариума предусмотрительно снабдили каждый аквариум.       — Ой, смотри! — Кларк безудержно радуется. — Акула-лопата! Какая милая!       — Это малоголовая молот-рыба! — не выдерживает Лекса: по её гордости ихтиолога эта блондинка и так нанесла слишком сильный удар. И не раз. И даже, чёрт, не два и не три.       Кларк, словно ожидала этого, живо оборачивается, весело блестя глазами:       — Да, но второе её название акула-лопата, мы же сейчас о ней? — она небрежно указывает на рыбу, внезапно ставшую яблоком раздора. — Ну, знаешь, с латинского — Sphyrna tiburo.       Лекса замирает от изумления, уставившись на блондинку, чьи голубые глаза сияют торжеством; она настолько поражена, что не слышит сорвавшееся с губ Рейвен облегчённое: «Наконец-то!»

***

      Позже они вдвоём сидят в уютном кафе, где их оставляет загадочно хихикающая Рейвен. Кларк не сразу, но признаётся, что ей пришлось изучить почти весь каталог рыб, чтобы обратить на себя внимание высокомерно расхаживающей по океанариуму незнакомой девушки с потрясающими глазами, а Лекса, смущённо ковыряясь в мороженом ложечкой, улыбается: теперь её немногочисленные друзья не будут говорить, что люди интересуют её меньше, чем рыбы.