Немного о западном побережье

Джесси вытаскивает Зака из дома в половине третьего ночи. Небо объято густой темнотой, такой горячей и обволакивающей, словно вино, запах которого томным облаком витает вокруг Разерфорда. Над головой пестрятся огоньки звёзд, а тёплый ветер мягкими касаниями щекочет кожу. И если где-то вдали центр города переливается неоновым светом, район, в котором обустроился Зак, погружён в умиротворённую тишину, такую, что слышно только, как кроссовки тонут во влажной траве. Веки словно налиты свинцом, а глаза всё ещё слипаются, с того момента, как Разерфорд просто появился у Эбелса дома посреди ночи и безо всякой причины вытащил того из постели. Он плетётся в домашней кофте, которую второпях натянул на себя и мягких хлопковых шортах, что едва достают до коленок. — Что случилось… — сонным голосом бормочет он. Только в этот момент Зак замечает, что его запястье окольцевали пальцы Разерфорда, и он едва не спотыкается, зацепившись одной ногой за другую. Когда туман перед глазами постепенно расходится, в голову уже приходят правильные вопросы. — Тсс, — шикает ему Джесси и дёргает за руку, лишая равновесия снова. Он настолько невозмутимо несётся вперёд, буквально таща за собой Зака, что даже отдышаться тому не даёт. Они сворачивают за угол дома, рассекают бьющие в лицо ветви какого-то дерева, и через пару секунд тёплые ладони уже пристёгивают младшего к просторному сиденью автомобиля. Волосы Джесси щекочут Заку лицо, и он по-детски хихикает, прежде чем начать возмущаться. Когда в темноте яркой вспышкой взрываются фары, а татуированные ладони по-хозяйски гладят обивку руля, Зак наконец протирает глаза и спрашивает Разерфорда, глядя на него прямо в упор: — Это что ещё за сюрпризы такие?! Джесси самодовольно выгибает бровь и одаривает Зака многозначительным взглядом. Он трогается. — Скоро сам всё узнаешь. — Ты пьян, — после небольшой паузы констатирует Зак. — Признавайся, ты опять где-то накурился без меня, да? Где это было? Почему когда во что-то вляпываешься ты, страдать от этого должен я? — внезапно прорывает его. Ни с того ни с сего Эбелса прошибает обида. Он убеждает себя, что это всё только спросонья, но мысль о том, что Джесси не взял его с собой на тусовку, отчего-то коробит. Ведь он знает, что Зак почти не выходит из дома. Все друзья разъехались кто куда. У Джесси — девушка, с которой он сходился и расставался снова. После тура вся его жизнь будто бы приутихла, а лучшего друга ему заменила гитара. И, конечно, коты. — Блять, да не пьян я, — Джесси напряжённо пялится на дорогу. Кислотно-жёлтый свет фонарей напоминает о приторном лимонаде, который в такую жаркую ночь явно бы не помешал. Затем, уже смягчившись, Разерфорд добавляет: — Успокойся, Зико. Просто мне не спалось. Эбелс как-то недоверчиво на него косится, но затем откидывается назад, не то от усталости, не то просто смирившись со своей участью. Он вздыхает. В конце концов его лучший друг всё время выдавал что-то из разряда хоть стой хоть падай, и он давно привык к этому. Ведь это же Джесси. Тем временем Разерфорд ободряюще треплет его за волосы, перемещая ладонь куда-то за ухо и игриво щекоча шею, как делал каждый раз, когда Эбелс на него сердился. На самом деле, Джесси считает, что сейчас всё просто отлично — слабый ветерок из окна пахнет ночью, из магнитолы доносится приятная музыка, а в багажнике валяется пиво. Одна ладонь расслаблено лежит на руле, а другая затонула в шелковистых волосах Зака, который смеётся, уже не в силах оставаться серьёзным. Джесси останавливает машину в нескольких метрах от опустевшего пляжа. Раздаётся скрип дверцы, и он замирает, окидывая взглядом искрящийся под звёздным небом песок, будто сотканный из чистой меди и золота. Где-то вдалеке виднеется пирс. Тёмные силуэты низких, лохматых пальм кажутся просто тенями. Но вода — это что-то особенное — похожа на зеркало, в тихих волнах отражаются розовые, голубые, оранжевые, алые и лиловые огоньки вывесок и высотных зданий, что расположились совсем далеко отсюда. Будто в воде утопили баночки с краской всех оттенков неона. У кромки пенящейся воды брошены маленькие деревянные лодки. И вокруг — никого. Эбелс незаметно становится сзади, боясь издать хоть один звук, что разрушит безмолвную красоту момента. И ему кажется, возможно, просто мерещится, но он понимает, почему они с Джесси здесь оказались. Тут совсем не так, как в других местах в городе. Дует прохладный ветер, и Зак прячет ладони в рукавах своей кофты. — Идём за мной, — говорит ему Джесси и несильно подталкивает за талию. Ноги утопают в холодном песке, и, подойдя к воде ближе, парни едва не синхронно сбрасывают кроссовки, совсем как в детстве вытряхнув из них камушки перед этим. Они тут одни, и впервые на этом пляже так хорошо. Правда, Зак упорно старается не думать о том, как же здорово, когда Джесси предоставлен только ему и не скачет за каждой промелькнувшей мимо девичьей юбкой. Но пока Эбелс мирно устраивается на песке, по-турецки сложив ноги и ища глазами падающие звёзды, Разерфорд явно не теряет времени просто так. Он шлёпает босыми ногами по краю воды и заходит всё глубже, пока не оказывается в океане по самые бёдра. — Придурок, ты что задумал? — смеясь зовёт его Зак, едва повышая голос. Разерфорд, кажется, искренне удивляется его вопросу. Высоко поднимая ноги, он плавно бредёт к берегу. К Заку. — А ты что, думал, мы просто любоваться приехали? А как же купаться? — Заебал вопросами говорить. Ты как хочешь, а я в воду не полезу, — протестует он, пока Джесси беззаботно скидывает с себя футболку, а затем джинсы. — Ну нет, Зико, так не пойдёт. Вещи Разерфорда продолжают кучкой валиться на песок рядом с младшим, а тот пытается отвести взгляд от обнажённого торса друга, но бесполезно — Джесси не стоит на месте, а кружится вокруг так, что снова возникают сомнения по поводу его трезвости. — И вообще… — язвительно начинает Зак, но задыхается на полуслове, когда почти что в него летят трусы Джесси. Синие, с белыми полосками ткани на швах и аккуратной, тоже белой, резинкой. На какое-то время повисает многозначительное молчание. Эбелс продолжает сидеть, не двигаясь, с открытым ртом, и не сразу понимает, что вообще только что произошло — а как только понимает, сразу отводит взгляд, точно его вот-вот пронзит током. Перед собой он видит задницу Разерфорда, и через пару секунд его лучший друг, совершенно и полностью голый, поворачивается и смотрит ему в глаза. И Эбелс судорожно пытается вспомнить, что же он обычно делал в таких ситуациях, когда этому ёбаному нудисту в очередной раз хотелось засветить наготой. Вообще-то, не помешает расслабиться. И, боже упаси, не смотреть! — Фу, ну ты опять, — кое-как находится со словами Эбелс. — Джесс, не пойми неправильно, но у тебя хоть остатки стыда есть? — Да что ты смущаешься-то. Насколько я помню, тебя это раньше особо не волновало, — усмехается старший, явно не видя проблемы. Затем он что-то болтает о том, какая вода ночью тёплая, и что без трусов, на самом деле, плавать очень полезно — конечно, до тех пор, пока не наткнёшься на всякую живность, шутит он. Но Зак не слушает, он только наблюдает за тем, как этот дурак с голой жопой окунается в воду, выныривая и тряся во все стороны промокшими волосами. Дурак с голой жопой довольно смеётся и всё подзывает Зака к себе. И Эбелс зарывает ладони в песок, сжимая пальцы и прикрывая глаза, думая, как же он докатился до такой жизни. Самое странное в этом — Разерфорд сказал правду. Тот никогда не стеснялся своего тела и всех его интересных подробностей, и ведь Зак привык за то время, что старший делил с ним место жительства. Вот только у Джесси появилась девушка. С красивым смехом, худенькими ногами и спокойным, миролюбивым характером. А Зак остался один. С голосом, как сквозь вату, ростом и телом подростка и характером, абсолютно несовместимым с другими людьми. И даже когда они расстались, Джесси будто бы по привычке стал уделять Заку меньше внимания. Однажды он просто забавы ради выкрасил ногти на маленьких бледных руках в серебристый цвет. На репетиции его лучший друг засмеялся, на секунду отрывая его ладонь от гитары. «Зико, это что, лак?» Он смотрел, перебирая пальцы Зака между своими, а потом шутливо, только на секунду сжал, будто проглотил, ладошку, помещавшуюся в его собственной целиком. Наверное, думает Эбелс, там до сих пор остались вмятинки от его пальцев. «Тебе так идёт. Очень мило». И с того дня у Зака ушла не одна баночка лака, хотя какой цвет у Джесси любимый, он, увы, так и не понял. Кажется, пока младший не сводит глаз с неба, о чём-то старательно размышляя, Разерфорд даже не утруждает себя использовать голову. Он просто счастлив. Потому что ночью, на пляже, в Калифорнии так хорошо, и совсем не жарко, и никого нет, кроме, конечно, Зака, которого срочно надо развеселить. Вода плещется вокруг, омывая тело и словно смывая проблемы прочь. И тогда на ум приходит отличное решение. Идеальное. Раздвигая перед собой упругую толщу волн, Джесси пробирается по воде обратно к берегу. Насквозь промокшие волосы липнут к лицу, а влажная кожа поблёскивает в свете луны, и Зак, кажется, вовсе не замечает, что Разерфорд несломимо несётся ему навстречу. Потому что татуировки на таких сильных руках теперь отсвечивают так красиво, заполняются осколками белоснежного света, и на ресницах у Джесси, Зак видит, скопились капли воды. Они повисают на самых концах и падают младшему на лицо щекочущим дождиком. А затем раздаётся визг. Белая кофта Эбелса парит в воздухе и приземляется на песок, пока сам он оказывается закинутым на плечо Разерфорда, согнутый, как спичка, пополам. Пока он возмущается, тарабанит кулаками по широкой спине и дёргает коленками, Джесси совсем не утруждается, цепкими пальцами стягивая с того шорты, всё же оставляя на месте бельё. И спустя секунду Эбелс, повисший на плече друга и совершенно обомлевший, становится почти голым. — Мать твою, Разерфорд, блять, что ты творишь?! Какого… Вокруг них, подобно конфетти, разлетаются брызги. Джесси вбегает вместе с ним в тёмную пропасть воды и сбрасывает Зака на весьма внушающей глубине. Младший даже не успевает до конца осознать своё положение. Вода везде — её холодное касание закладывает уши, мешает дышать, а руки лихорадочно пытаются найти, за что ухватиться. В солнечном сплетении толкается паника. Но тут он чувствует спасительное тепло чужой кожи на своей шее, а сквозь лиловую поверхность воды на него смотрит расплывчатое лицо. Слышится глухой смех. Когда не без помощи Разерфорда Зак, наконец, выплывает, этому самому спасителю тут же несильно, но всё же прилетает прямо в челюсть. Эбелс смотрит на него снизу-вверх, наигранно сердито сведя брови и надув губы. Выглядит он, как взмокший котёнок: слегка дрожит, с растрепавшимися патлами мокрых тёмных волос, с совсем по-детски недовольной физиономией и очаровательно большими, теперь ещё больше сверкающими, глазами. Несмотря на явное намерение воевать, он продолжает цепляться за плечи Джесси. — Эй, — усмехается тот. В шутку щёлкает Зака по носу и аккуратно подхватывает за талию. — Ты же знаешь, что мне не больно совсем? У Эбелса дух захватывает от такой наглости. — Да я чуть не утонул, блять! Я что, просил тащить меня в эту сраную воду? — А «чуть» — не считается, — какое-то время Джесси молчит. Затем он тихонько отпускает младшего и говорит: — Смотри, как тут хорошо. В ответ на это Зак улыбается коротко, но многозначительно, после чего резким взмахом руки окатывает незадачливого Разерфорда шипящей волной. Он успевает отплыть, пока старший смахивает воду с лица, моргает и со словами «Сейчас ты получишь» бросается за ним. Завязывается шутливая перепалка, и тихая ночь растрясается громким смехом вперемешку с кашлем, звоном брызг и плеском волн. — Перемирие! — сквозь смех кричит Джесси, укрывая лицо от нового наката воды. — Перемирие, хватит! Эту просьбу Зак игнорирует и продолжает брызгаться, явно не желая уступать, пока Разерфорд, наконец, не перехватывает его ладони и не заводит ему же за спину. Эбелс оказывается в своеобразном плену. Его тонкие запястья окольцевали властные руки старшего, отчего кожу окатил странный, приятный холодок. Он замер. Пусть Джесси — невероятный засранец, каких свет не видывал, его лицо, всё в каплях, такое красивое и словно вылепленное из фарфора, оказывается так близко, что у Зака выбивает из головы все рациональные мысли. О том, что нужно вырваться и продолжить дурачиться с волнами. О том, что на лучшего друга, пожалуй, не стоит смотреть так долго. — Зико, что-то не так? Ты дрожишь. От Джесси пахнет песком, океаном и возможно, совсем немного травой. Он плавно опускает ладони Эбелса в воду, но не спешит отпускать. И сейчас Зак замечает некоторые вещи, которые не замечал никогда: какие бездонные и большие у Джесси зрачки, как изящна линия, ведущая к крепким мужским плечам от ключиц и как сладко тянет в глубине живота, когда его кожа касается кожи Джесси. Он дрожит, и, боже, явно не оттого, что ему холодно. Зак никогда не позволял себе думать, что влюблён в Джесси. Когда он кидался в его объятия, задерживая голову на плече дольше, чем нужно. Когда звал Разерфорда к себе одинокими днями и вечерами, хотя все знали, что Зак предпочитает оставаться один. Когда рассматривал его фото, исподтишка сделанные на полароид. Он ведь просто его лучший друг, а такой дружбы у Зака не было, наверное, больше ни с кем. Он рос, общаясь в основном с Майки, дружелюбным со всеми и добрым, всегда готовым побыть для друга пресловутой жилеткой для слёз. Но такого с ним не было. Марготта он знал, как свои пять пальцев и ценил, как первого настоящего друга. Но встретив Джесси, Эбелс просто потерял голову. Все видели это и не раз находили поводом для насмешек по поводу ориентации Зака — как он тратил почти всё свободное время на шумные тусовки с Джесси, хотя таковые не любил, как старательно сочинял на гитаре что-то, что могло его впечатлить. Чёрт возьми, ради этого парня он сделал свою первую татуировку. Конечно, при условии, что тот придёт подержать его за руку. Джесси улыбается мягко и шутит что-то про погоду для свитера. От его кожи веет теплом. А ещё, его безумно хочется поцеловать. Но его ладони сами перебираются на талию Зака. А ведь Эбелс такой красивый, когда стоит перед ним, такой недоступный, и в то же время уязвимый. Мокрые боксёры на нём обтягивают все углы и изгибы. Разерфорд считает, что за подобные мысли стоит свой мозг ампутировать, но как же ему нравится, когда Зак не строит из себя стерву и позволяет касаться себя. Как мягкая, податливая игрушка в его чёрных от татуировок руках. Зак Эбелс перед ним обнажён. Во всех смыслах. Что до Джесси, он, со своим бесстыдным характером, даже не скрывал от себя то, что Зак не лишён привлекательности в том самом смысле. Вот только до дела не доходило. Пусть он и позволял себе некоторые вольности, вроде шлепков по попе на сцене или непозволительно пошлых шуточек, Эбелс был его лучшим другом, и все лишние мысли вовремя пресекались. Потому что, если ему и хотелось хотя бы попробовать из чистого интереса, проверить, понравится ему или нет, так он поступить с Заком не мог. Для таких экспериментов он не годился. Явно. Вот только теперь Эбелс, зажавшийся под его руками, неожиданно оробевший, смотрит на него так, как на лучших друзей никогда не посмотрят, а его приоткрытые, блестящие, словно атлас, губы словно приглашают познакомиться с ними поближе. — Ты не находишь странным, что мы… И между ними точно бьёт током. Всё происходит молниеносно. Разерфорд впивается в губы Зака так, будто стремится высосать из них всё живое, а Эбелс, придя в себя, укладывает руки на плечах Джесси и сжимает, не желая никогда отпускать. Они оба в воде по самую грудь, и Заку не представляет труда оттолкнуться ото дна ногами и повиснуть на Джесси, пока тот бесстыдно хватает его за задницу, поднимая. Джесси не видит перед собой ничего — он просто тонет и задыхается в этих ощущениях. Эбелс думает, что именно сейчас — когда старший так ласково оглаживает его бёдра и несёт, прижимая к себе, в сторону берега — он должен проснуться. Потому что это всё чёртов сон. Ведь не бывает, чтобы чьё-то тепло настолько накрывало тебя с головой, что ты не чувствуешь ничего, кроме этих горячих пятен, то и дело вспыхивающих на теле под его руками. Такого не бывает, даже когда скуриваешь марихуаны на три косяка больше, чем нужно. Никто вам никогда не расскажет, насколько пьянящим может быть запах чужого тела. Зак ударяется затылком в песок, когда Джесси толкает его на наспех подстеленную свою же футболку. Это — максимум, на который хватает его утекающего, словно в песочных часах, самообладания. Эбелс может возразить, что можно дойти хотя бы до машины, вот только рот ему затыкают весьма интересным способом. У Зака стучит в висках, и он чувствует, будто вот-вот сорвётся с обрыва. Холодный воздух создаёт головокружащий контраст с разгорячённой влажной кожей, и под звёздами, в темноте тело Разерфорда над ним словно искрится. Расставив сильные руки по обе стороны от его лица, его лучший друг припадает, точно вампир, к его шее, и под горящими губами расцветают вспышки цвета красного вина. От этой мимолётной, сладкой боли кажется, что вся кровь в теле моментально приливает к паху. Пока старший сходит с ума, как дорвавшееся животное, Эбелс не может пошевелиться. Он утопает в эйфории. И теперь, лёжа под Разерфордом на холодном песке, чувствуя на себе его поцелуи, Зак обнаруживает какую-то частичку себя, о которой никогда не знал. Его маленькая тайна, она всплывает наружу, и он, наконец, понимает, что именно двигало им всё это время. И Джесси, совсем неожиданно, но так кстати, отвечает взаимностью. Хочется обнять Джесси, притянуть ещё ближе к себе, но тот перехватывает инициативу и блокирует запястья Эбелса, вдавливая в песок. Сердце в груди бьётся, как загнанная в клетку дикая птица. Разерфорд дышит так же тяжело, как и Зак, он не уверен в правильности своих действий, но тело, похоже, работает вперёд мозга. Когда Джесси кое-как переводит дыхание, Эбелс находит смелость взглянуть ему в глаза. Где-то в солнечном сплетении резко укалывает необъяснимый страх. Они уверены, что думают об одном и том же. — Если ты хочешь, — рвано выдыхает старший прямо в лицо Эбелсу, — я схожу до машины. За смазкой и презиками. Зак тут же заливается краской и пытается отвести взгляд, но Джесси, кажется, всё пространство заполнил собой. Ему чертовски не хочется, чтобы тот уходил и оставлял его хоть на минуту, из-за детского страха, что Разерфорд передумает и уже не вернётся. Какое-то время Зак теряется в противоречиях: с одной стороны, хочется, чтобы Джесс взял его здесь и сейчас, но ведь смазка и правда не помешает. Тем более, для первого раза. — Нет, — наконец, глухо отзывается он, стараясь, чтобы голос не дрожал сильно. — Пожалуйста, — надрывистый вздох. — Не уходи. Но Джесси не скроешь ничего, и он видит всё по лицу Зака. Он отпускает его запястье и аккуратно проводит рукой по щеке. От стояка внизу живота всё горит и жжёт, но он заставляет себя пока потерпеть, ради Зака. — У тебя никогда до этого не было секса с парнями, верно? Ответом служит кивок. — Всё хорошо, — хриплым голосом успокаивает его Джесси, между делом понемногу опускаясь к его впалому, гладкому животу. Поцелуи один за другим оставляют влажные следы на коже Зака, и у него всё тело сводит от таких бережных и в то же время сводящих с ума действий. И Эбелс прикрывает глаза, откидывая голову на самый песок, и ухватывается за усыпанную татуировками шею Джесси. Весь воздух будто выбивает из лёгких, когда обжигающие руки Разерфорда впечатываются в его бёдра, точно выжигая клеймо. Они скользят к резинке трусов, пальцы проникают чуть внутрь, а затем дразняще движутся вниз, до боли сжимая ягодицы, пока Джесси всё так же беззастенчиво вылизывает кожу под рёбрами. А затем всё ниже и ниже, пока Зак буквально не плавится, полностью предоставляя себя в распоряжение Джесси. Разерфорду уже неизвестно как только крышу не сносит от бешеного возбуждения, и кажется, словно прижмись Эбелс к нему хоть каплю сильнее, и он уже сорвётся и втрахает Зака в этот ебаный песок, не заботясь о его ощущениях. Он не может понять, откуда в нём взялось столько животной страсти к парню, которого ещё несколько минут назад он считал другом. Конечно, Зака всегда хотелось держать поближе к себе, защищать от всего, чего только можно, но, господи, целовать его оказывается так приятно, что Разерфорд забывает обо всём. — Ты такой красивый, — томно говорит он, на секунду отрываясь от своего занятия. — Давай уже! — умоляюще взвывает Зак и прикусывает губу так сильно, что на ней блестит кровь. Повторного приглашения старший не ждёт, и вот его пальцы уже проникают под резинку боксёров, издевательски надавливая на ягодицы, пока он оттягивает эти грёбаные трусы к щиколоткам. Терпеть уже невозможно, и Эбелс сам раздвигает ноги как можно шире, а Разерфорд в свою очередь встаёт на колени перед раздвинутыми ногами, сплёвывает себе на пальцы и медленно приставляет один ко входу, старательно наблюдая за изменением выражения лица Зака. Когда внутри оказывается один палец, младший чуть сводит брови, и тогда Джесси, не услышав возражений, добавляет второй. Эбелс буквально чувствует в себе тепло, исходящее от руки Разерфорда, ощущает внутри фаланги его пальцев. Его вторая — свободная — ладонь тем временем утешающе гладит коленку Зака. Тот уже жмурится с непривычки от ударившей в заду боли и с силой вцепляется в плечо Разерфорда, оставляя там красные полумесяцы от ногтей, когда он вовсю двигает пальцами у него внутри, растягивая. Эбелс стонет несдержанно и болезненно. Саднящее чувство внутри него смешивается с возбуждением, и пусть он ожидал не самых приятных ощущений, к такому он точно не был готов. — Посмотри на меня, малыш, — зовёт его Джесси и, наконец, вынимает пальцы, оставляя после себя непривычную пустоту. Несмотря на то, что они вот-вот потрахаются, Зака всё равно приятно удивляет то, как обратился к нему старший. Джесси усмехается: — Готов? — Чёрт возьми… да. И тогда Разерфорд приподнимает Зака за талию и быстрым, но аккуратным движением переворачивает его на живот, подминая под себя сзади. Он сжимает его ладони в своих, прежде чем первый раз толкнуться в него. У Эбелса перед глазами рассыпаются звёзды. Он никогда и подумать не мог, что его настолько сведут с ума прикосновения Джесси, что он будет так сильно дрожать под его руками и изгибаться, пока тот стремительно набирает темп, расположившись сзади. Зак стонет, уже не сдерживаясь, а ладони Разерфорда так крепко сжимают его собственные, точно он может вырваться и убежать. Джесси входит всё глубже и глубже. Он просто теряется, по всему телу идёт лёгкая дрожь, как от каких-то наркотиков, только это — в сотни раз лучше. Он целует Эбелса в шею, вновь и вновь оставляя следы в виде алых засосов, словно напоминание об их совместном, безумно сладком грехе. Когда в какой-то момент Разерфорд пробивается особенно глубоко, задевая какое-то особо чувствительное место, Зака пронзает внезапная боль, и он сам не замечает, как из глаз брызгают слёзы. От всего этого голова идёт кругом — Эбелс на пределе, буквально балансирует между эйфорией и жгучей болью, и он чувствует, что вот-вот кончит, если Джесси только отпустит его руки, чего тот, конечно, не делает. — Блять, Зак, ты такой, — в шею бубнит ему старший, — слов даже нет. И Эбелс глухо всхлипывает, выгибаясь и двигаясь Разерфорду навстречу. Справедливости ради, тот всё же замедляется и толкается осторожнее, сквозь волну наступающего оргазма понимая, что не может сделать больно своему лучшему другу. В этот момент вопреки всем законам природы лиловое ночное небо перед глазами озаряется белой вспышкой, а тело пронзает эйфория, и они кончают одновременно. Зак на смявшуюся под ним футболку, оставляя пятно, а Джесси — прямо в него, продолжая целовать, целовать и целовать снова, так, чтобы Эбелс ещё долго чувствовал на своей коже тепло его губ. Он словно оставляет автографы на его теле, маленькие напоминания об их маленькой общей тайне, в виде засосов и розовых отпечатков своих пальцев по всему телу. Выходя из Зака, Разерфорд чувствует, как кружится его голова. Оба дышат рвано и тяжело, восстанавливая запас воздуха в лёгких, и Джесси напоследок целует Зака в губы, прежде чем устало свалиться на песок рядом с ним. Зак из последних сил приподнимается и натягивает трусы. Наступает тишина. Невидяще глядя на чёрное небо, Эбелс всё ещё ощущает на себе прикосновения Джесси, прокручивает в памяти каждый стон, каждое слово, точно пытаясь убедиться, что он не выдумал это всё. И тогда невольно думает, что же будет дальше. С ними обоими, с группой. Зак привык думать, что разбирается в людях, но Разерфорд явно был исключением — каждое его действие было надиктовано импульсами, и угадать, что к ним привело было практически невозможно. Не хотелось тешить себя новообнаруженными мечтами, что с этого момента Эбелс негласно становится его второй половинкой, и на следующий день они, размахивая радужным флагом, понесутся рассказывать всем друзьям и фанатам о своём внезапном открытии. Зак чувствует, как ниточки внутри него, плотно связывающие его с Джесси, с каждой секундой уплотняются и растут так, что не разорвёшь. И он чувствует где-то под рёбрами целые стаи бабочек. Эту сладость от, как ни банально, влюблённости. Каждый раз, впуская в свою жизнь человека и привязываясь к нему, отдаёшь ему какую-то частичку себя. Кусочек, словно от пирога, больше или меньше. Целым без него уже точно не станешь. А Зак чувствует, что отдал себя целиком. — Эй, — слышится рядом спокойный голос Джесси. — О чём думаешь? Эбелс задумывается над ответом. — Долго будешь смеяться, если скажу, что о нас? — неуверенно говорит он, поворачиваясь лицом к Джесси. — Нет. Зак… если хочешь знать, меня тоже волнует это. Поговори со мной. Не молчи. К Заку приходит облегчение от того, что Разерфорд серьёзно относится к тому что произошло. Его шуточки хоть и могли поднять настроение, но вот только сейчас они бы были не к месту. В конце концов, он ведь всё ещё его друг, и к кому, как не к нему идти за советом. — Помнишь, — начинает он, — как ты учил меня играть свои песни? Держал мою ладонь поверх гитары и пел. Или как заставлял меня выйти из номера, пока мы были в туре, и показывал мне разные города, потому что сам бы я дальше отеля выйти и не осмелился бы. Как мы ели пиццу по выходным, а мои коты к тебе так привыкли, что ели с рук… — Зи, к чему ты ведёшь? — Я не хочу это потерять. Что с нами будет? — наконец, отваживается спросить Зак. Он смотрит Джесси в глаза, пытаясь найти в них ответ, но всё говорят руки, которые притягивают его к себе и обнимают крепко, но мягко. Как делали раньше. — Не знаю, — просто отвечает он. На висок Зака опускается лёгкий, как дуновение ветерка, поцелуй, и Разерфорд притягивает его ещё ближе. — Но быть лучшими друзьями и целоваться (с некоторыми приятными бонусами) ещё ни один закон в мире не запрещал. И в этот момент все переживания Зака точно растворяются в воздухе и исчезают, оставляя только тепло на сердце и улыбку, растягивающуюся на губах. — Давай уже одевайся, — всё ещё не отпуская Зака, говорит Разерфорд. А затем добавляет: — И, это. Спать этой ночью будешь у меня дома. А Эбелс, он и не возражает.