Воспитательный метод

Акутагава не может спать крепко. Признаться честно, он вообще не любит тратить время на сон. Но когда организм окончательно выматывается, Рюноске сдается. Голова склоняется на грудь, пальцы на руках подрагивают в такт дыханию, из груди то и дело вырывается хриплое покашливание. Болезнь не оставляет его даже в часы отдыха. Акутагава хмурит брови, но остается во власти тревожного сна. В этом есть единственный плюс — обладатель Расемона неуязвим, поскольку спит чутко. Но недостаточно чутко, чтобы заметить мелькнувшую у входа в комнату тень наставника. Дазай бесшумно заходит и садится на край кровати, не сводя взгляда с лица мальчишки. Как бы Рюноске ни пытался казаться взрослее, он и есть мальчишка. Осаму видит это слишком хорошо, особенно сейчас. Во сне Акутагава не может надменно смотреть на собеседника, выплевывая оскорбления ему в лицо. Он спит беспокойно и часто вздрагивает, совсем как обычный болезненный ребенок, которому снится кошмар из-за высокой температуры. Дазай едва заметно вздыхает, уловив эту схожесть. В Портовой мафии нет мамы, которая даст малышу таблетку и споет на ночь. Единственная колыбельная, которую слышат здесь дети — колыбельная Смерти. Осаму не сентиментален, на его руках хватает крови, и перья его ангельских крыльев давно из белоснежных превратились в угольно-черные. Дазай ни о чем не жалеет — он не привык жалеть. Но глядя на яркие синяки и кровоподтеки спящего ученика, он не может игнорировать тот факт, что почти все отметины совпадают по форме с кулаком или ботинком Дазая. Осаму знает, что каждая их новая тренировка и каждый промах Акутагавы неизменно будут иметь подобные последствия. Удар за ударом. Снова и снова. Осаму не садист, и причинение физических увечий ученику не доставляет ему удовольствия. Это не более чем воспитательный метод, твердит он себе. Твердит, сидя на кровати Рюноске и зачем-то вглядываясь в его лицо — не озлобленное, со сжатыми в тонкую линию губами и прищуренными глазами, а уставшее и немного печальное. Акутагава не склонен грустить. Он не дает себе времени на подобную роскошь. Он на многое не дает себе времени, и Дазай знает, почему — каждую минуту своей жизни Рюноске подчинил идее стать сильнее. У него нет времени на радость, на слезы, на мысли о чем-либо, кроме своего учителя. Учителя, от которого этот ребенок никогда не видел ничего, кроме жестокости. Осаму склонен считать, что он не имеет совести. Но он вынужден трусливо признать, что он сейчас рад видеть Акутагаву спящим, поскольку смотреть в глаза ему он не в силах. Лежащий на кровати обладатель Расемона выглядит беззащитным. Обманчивое впечатление — Дазай как никто другой знает, на что способен этот ребенок. Осаму изучил его вдоль и поперек. Он знает даже то, чего о себе не знает Акутагава: он знает, в чем тот нуждается больше всего. И знает, что дать ему этого он не имеет права. В Портовой мафии нет места тем, кто слаб. Секундная неуверенность в себе — и ты мертв. Чтобы выжить, Акутагава должен отбросить даже тень сомнения. Долг наставника — вдохнуть в ученика стремление идти вперед. Даже если для этого придется стать чудовищем в его глазах. На самом деле Осаму не считает себя чудовищем. И чувствует, что Акутагава придерживается того же мнения. Во взгляде Рюноске, обращенном на учителя, среди бурлящей ярости Дазай всегда видит крохотный огонек надежды, по-детски наивный и трепетный. Надежды на ласку. И никто не знает, чего стоит Дазаю заставлять себя вновь и вновь гасить этот огонек. Хлестким словом, пощечиной, едким смешком. Когда надежда в черных глазах сменяется непониманием, а затем — злостью, Осаму тошнит от самого себя. Все ради его же блага, напоминает себе Дазай. Лишь целеустремленный убийца — хороший убийца. Если Осаму хочет, чтобы этот ребенок жил, а не валялся в грязи среди трупов прочих беспризорников — Осаму пойдет на любые жертвы. Даже если среди этих жертв будет сама душа, которая пока еще теплится в этом ребенке, так отчаянно и безнадежно ждущего похвалы Дазая. Осаму предпочитает думать, что у него нет сердца. Но при взгляде на спящего Акутагаву оно дает о себе знать, противно ноет так, что Дазаю хочется проломить себе ребра, чтобы достать и выкинуть кусок мяса, мешающий мыслить здраво. А мыслить здраво Осаму необходимо. Не только ради себя, но и ради Рюноске. Который однажды перестанет на что-то надеяться. Перестанет ждать тепла. Зачерствеет сам, ощетинится и пойдет вперед с гордо поднятой головой. И это правильно, внушает себе Дазай. Это единственно возможный воспитательный метод, дающий нужный результат. Никаких пряников — только кнут. Акутагава на кровати внезапно заходится кашлем, заставив Дазая дернуться от неожиданности. Оцепенев, он смотрит, как хрупкое тело сотрясается от попыток глотнуть воздуха. Получается у Рюноске через раз: Дазай помнит, как на сегодняшней тренировке ученику крепко прилетело по ребрам. Тогда Акутагава не показал боли, лишь вскинул подбородок, с вызовом глядя учителю в глаза. Этот прожигающий, полный злобы взгляд загнанного в угол хищного зверя Осаму почувствовал кожей. И сейчас ей же ощущает дрожь Акутагавы рядом — поразительно, но все еще спящего. Он вынослив до невозможности. Единственное, что вызывает в нем эмоции — равнодушие Дазая к его успехам. Осаму каждый раз прикусывает кончик языка, когда с губ вот-вот готово сорваться ласковое слово. Любовь губительна для того, кто должен стать машиной для убийств. Малейшее изменение воспитательному методу грозит крахом всем планам Осаму. Но иногда, очень редко, Дазай меняет планы, позволив кораблю своего замысла отклониться от заданного маршрута на один градус. Акутагава затихает, когда теплая рука учителя, затянутая в бинты, ложится на его лоб. Дазай неловко, но бережно гладит Рюноске по голове, перебирает пряди волос, убирая их с лица. Морщинка между нахмуренных бровей мальчишки разглаживается, дыхание становится ровнее. Акутагава может спать спокойно. До следующего приступа. — Ты сегодня хорошо постарался, — шепчет Дазай, наклонившись к спящему. Мимолетно клюнув губами в темную макушку, Осаму порывисто встает и быстрыми шагами покидает комнату, боясь обернуться, боясь столкнуться со взглядом ученика, требующим объяснений, боясь понять, что только что пустил под откос несколько лет трудов. За дверью он резко останавливается и, вдруг обессилев, прислоняется спиной к стене. Чувствуя, как бешено колотится сердце, Осаму закрывает лицо руками. Это тоже воспитательный метод, оправдывается сам перед собой Дазай, стискивая до боли зубы. И сам себе не верит.