The Living Sleep – A Million Roads to Nowhere.
Запрети. Запрети называть твоё имя. В тишине, в суете, под покровом ночи. Мы находимся в центре нервного срыва, под угрозой слива вод сточных. Покажи. Покажи мне на выход. Отсюда, к свободе и дальше - в зиму. Сделав последний и долгий выдох, Который никто не отнимет.
Намного позже, чем сегодня, он вплетёт эту ночь, как бисер в браслет. Глухую, чёрную ночь, в которой он промёрз насквозь и пытался прижиматься к единственному источнику угасающего навеки тепла. Поутру он отряхнулся от слоёв пушистого белого снега, проморгал ресницами в инее, отёр лицо перчаткой и нетрезво огляделся по сторонам. Вышел из тупика. Боже мой, как всё красиво. Нетронуто. Девственно. Продолжает искриться, изменяться, струиться и разлетаться атомами. На отшибе города словно никого больше нет, кроме них. Кроме него. Замедленно кружатся почти праздничные хлопья. Они продолжают водить хороводы в воздухе, и выглядят гостями с другой планеты на фоне иссиня-чёрного неба. В открывшемся окошке небесной лазури видны лучи солнца. Любая ночь заканчивается, и всё приходит к концу, возвращаясь к свету. Там, где было больно ещё вчера, сегодня - холодно и пусто. Тэхён взял себя в руки и обернулся. Его затихший спутник прекратил дышать поздно вечером, он тяжело и долго болел, сражался. Но всё впустую. Теперь его нет. И срезана извечная, негасимая улыбка, не горят светом прежде весёлые глаза. Он обтянут побелевшей, почти голубой кожей. Весь он остыл. Тэхён не знает, как избавиться от ощущения, что между ними отныне расстояние, что не одолеть покупкой билета. Но наконец-то у них было что-то, не зависящее от монет или человеческих глупых законов. Они вышли за рамки системы. Лишившись близких, поддержки, крыши над головой. Они были такими свободными, верными и верившими в лучшее, но... Ошибочно считать, что с тобой никогда ничего не случится. Минует вдруг. Обойдётся. Само - никогда - запускает обратный процесс. Нет, они совсем не думали о плохом, о последствиях, радуясь тому, что способны просыпаться рядом и обниматься, заглушая голод или жажду. Одна встречная бездомная сказала, что таких союзов - один на миллион, и в глубине души они знали, что это так. Иначе просто не бывает. Но не всем суждено быть долго. Самый отвратительный принцип мирового порядка - неизменное присутствие хаоса. Тэхён поднял рукав куртки и почувствовал, как в глотке сгущается противный ком. "JK". Чонгук. Ещё в Сеуле они заплатили за маленькие буквы, значившиеся на запястьях. Им не требовалось подтверждений, но было так трудно удержаться от обычного и простого ощущения принадлежности к остальному миру. Иногда казалось, что жить где-то в одном месте, ходить на свидания и делать всё, что делают другие - хорошо и правильно. Но они не нуждались. Самое необычное, что ты можешь пережить - любовь, которая перевернёт всё и покажет, как мало значит человечность без отдачи, как бессмысленно одиночество того, кто не познал счастья разделить единое. Когда ты слышишь о смерти - она не стоит рядом. Когда видишь её сам: ты чувствуешь, что частично она в тебе, и ты просто несёшь посаженное кем-то семя до тех пор, пока однажды оно не прорастёт. Оттого, вполне вероятно, что люди - всего лишь чьи-то растения, шкуры, плёнки или домашний выводок. Либо дети. До самого последнего вздоха. Беспризорные дети забытой галактики, предоставленные самим себе. Покинутые, они ещё более трогательные и слабые. Поэтому их много. Именно поэтому им важно быть и продолжаться. Из первородного страха, засевшего в клетках. Но есть те, кто не боится не иметь продолжения и обрести новое тело, сначала беззащитное и очень маленькое, хотя именно им - стоило бы больше, чем кому-либо. За мужество, искренность и способность менять неизменное. Тэхён был уверен, что самое прекрасное в том, что люди имеют право быть непохожими друг на друга. Зачастую они платят за это высокую цену. Странно, но пока что слёзы не шли. Хотя Тэхён ждал их потока, ждал от себя истерики. Успешно сдерживался. Удивительно спокойно смотрел на запорошенный снегом асфальт, на проржавевшие столбы брошенной железной дороги. Внутри будто вывернуто, перешито и не дай бог дотронуться или задеть. Тэхён боялся, что разорвётся. Набравшись смелости, он вернулся к Чонгуку, опустился на колени и сложил его руки на груди крест-накрест, поджал губы. Нет, нельзя. Он же просил, уже в бреду, не соображая, но умоляя: "Не плачь обо мне. Мы обязательно встретимся. Понял меня? Я знаю, что встретимся". Чонгук не верил в то, что дальше ничего нет и быть не может. Тэхёну нравилась эта идея, но он надеялся, что они хотя бы доберутся до её исполнения вместе. В один день, час и минуту. И поэтому Тэхён целовал его так часто, дышал одним воздухом, забирал его боль. — Почему? — Тэхён склонился, приникая губами к его лбу, гладя по голове и выгоняя сотни снежинок. — Почему... Месяц назад Чонгук подхватил простуду, и убеждал, что хворь пройдёт. Но ударили морозы посильнее, а у них в карманах - ни воны. Тэхён хотел связаться с матерью, однако Чонгук запретил. В отделении Красного Креста им предложили остаться на пару недель, и ситуация немного улучшилась. Тэхён не отходил от его постели. Однако, в дальнейшей квалифицированной помощи им отказали, выгнали, ссылаясь на нехватку мест. Кто знал, что потом будут осложнения? Они знали, что за их травлей стоит одна властная фигура. Как и обещал отец Чонгука, за его выбор однополой любви - спокойной жизни им не светит. Он стёр их с Тэхёном с лица Земли, зная всего лишь две неповторимые подписи, заменявшие любые удостоверения. Их с Чонгуком "примечательные знаки", видя которые, медперсонал неминуемо гнал их прочь, боясь расправы. Как объяснить, что только в среде человеческой самыми жестокими становятся люди, призванные защищать и заботиться? Их напуганные родители отвернулись от них с такой скоростью, что уже на следующий день Чонгук стоял у порога Тэхёна с рюкзаком за спиной и, протянув руку, предложил: "Пойдём?". И было не важно - куда и зачем. С ним Тэхён пошёл бы, как ни прозаично, на край света. Переписывать историю существования заново. Полагаться на него и опираться, зная, что доверие - превыше всего. Отвечать ему тем же. Вначале это было романтично: ночевать на улице или дешёвых хостелах, перебиваться случайными закусками и заработками, знакомиться с людьми и скитаться, искать что-то новое, учиться и заниматься любовью до умопомрачения, целоваться на крышах и в подворотнях. Довольствоваться малым. После решиться на крупное путешествие и добраться до Тэгу автостопом. Им благоволило всё: от попутчиков до забегаловок с добрыми людьми. Они хотели жить не как все - и им удавалось. Одна нелепая случайность, и всё - прахом. На одной из улиц они нарвались на банду, их круто избили. Чонгук отбивался, как мог, вступаясь за Тэхёна. В итоге не осталось ни документов, ни денег, только долго ноющие синяки и ссадины. Не наблюдалось и тех, кто стал бы верить, что молодым ребятам попросту не повезло. Попытки просить милостыню вызывают у общества отвращение. Но Чонгук готов был унижаться, и Тэхён - тоже. Лишь бы дать друг другу возможность выжить. Настала суровая зима. Чонгук отдал один из свитеров Тэхёну, сам ходил в футболке и говорил, что не мёрзнет. Спорить с ним бесполезно. Тэхён предчувствовал, что они идут по шатающемуся мосту, на такой высоте, где уже кончается кислород. По весне Чонгук планировал перебраться за море. Может быть, в Японию. По весне... которую он не встретит. Тэхён задел большим пальцем вены на его запястье и закрыл глаза. Бросило в озноб. Дурацкие буквы. "TH". Он разрыдался так сильно, что плач перешёл в стенания, вой, а потом так же внезапно затих. Тэхён уткнулся лицом в воротник его парки. И это всё. Он подумал, что никуда не пойдёт, пока его тело здесь. На улице. Он прилёг снова и, коснувшись заледеневших губ, обнял Чонгука. На мгновение показалось, что согрелся, а Чонгук улыбается, шепча: "Сладких снов".øøø
Солнечный свет, не игравший на Его коже, не отражавшийся в Его глазах, значения не имел. Всё равно, что темнота. Сквозь окна просачивалась стужа. Тэхён не чувствовал себя живым, лёжа в больничной койке. Птицей без крыльев, сажей перегоревших брёвен, но не бывшим телом. Он не задавал никаких вопросов, ожидая, когда лечение завершится. И не предпринимал попыток сбежать. Чонгук не одобрил бы такого рвения. Чонгук... Мысли о нём делали не просто плохо, они сжимали Тэхёна в кольцо, пробивали иглами и, прокручивая в воздухе, бросали оземь. Чувства представлялись сухими ветками, такими же, какие бились о стекло. Произошедшее, словно не с ним, несчастье. Оно отдалялось в памяти, ища замену в наилучшем, что случалось пережить. Тэхён бредил им, взволнованно обгрызая ногти и царапая предплечья. Но Чонгук отказывался являться даже во снах. Спустя пару дней Тэхён совершал краткие прогулки по палате, когда его застал врасплох тихий приветственный оклик позади. Доктор говорил Тэхёну, что его принёс сюда какой-то мужчина. Видимо, это он. Он стоял позади в чёрном утеплённом пальто, поверх которого наброшен белый халат. Стройный брюнет с хорошей стрижкой, ухоженными ногтями и мягким сердечным взглядом. Возможно, старше Тэхёна. Последний не испытывал благодарности, радости, он не питал никаких чувств вообще. — Что такой человек, как вы, забыли на заброшенной станции? — Тэхён снова отвернулся, опираясь локтями на подоконник. Из раскрытого окна веяло холодом, занимался снегопад. — Вам бы не стоило открывать окно, простудитесь, — заметил мужчина, подойдя и становясь рядом. Он замялся, видя, что Тэхён безразличен. — Я хоронил за станцией кошку. — Соболезную... — Я тоже соболезную. — Спасибо... — Тэхён поймал на ладонь парочку снежинок, поёжился. Продолжать беседу он не собирался. — Моё имя Пак Чимин, — не сдавался собеседник, подавая руку. Тэхён проигнорировал выпад, покачиваясь на стопах взад-вперёд. Как будто Чимин уже был ему знаком или входил в список лиц, являющихся предметами обстановки и не заслуживающих внимания. Чимин не ждал реакции, он принимал поведение Тэхёна с благосклонностью святого отца. Он понимал его. — Её звали Молли, мою кошку. Ей было семнадцать лет, — заговорил Чимин. — Прилично для кошки, правда? — Да, наверное, — пожал плечами Тэхён. — Зачем вы мне это рассказываете? Я потерял не животное. Я потерял человека. Как будто утрата есть то, чем можно помериться. — Я знаю. Я видел. Чимин уже долго страдал бессонницей, но после находки она приняла мучительный характер. После того, как он оставил в застывшей земле тело единственной любимой кошки, он прошёлся по станции. Решил развеять мысли и подождать, пока высохнут покрасневшие веки. Остановившись на пятачке перед двумя зданиями, он выкурил несколько сигарет. Косые лучи солнечного света, едва пробивавшегося сквозь тучи, посеребрили дорожку в узкий тупик. И Чимин невзначай заглянул туда. Чтобы обнаружить заснеженного, промёрзшего человека, обнимающего окоченевший труп... — Он приходился вам близким, верно? — Да, — Тэхён посмотрел ему прямо в глаза. — Он был для меня всем. И Чимин вздрогнул. Как жить человеку, потерявшему абсолютно всё? Как он вместил это всё в чужое тело и пронёс сквозь себя? Похороненная Молли была Чимину, как член семьи. Его единственной семьи. — Вы не рады тому, что я нашёл вас, — с горечью сказал Чимин. — Если что-то случается, так тому и быть, — Тэхён вздохнул. — Так говорит Чонгук. Говорил, то есть... — Как его полное имя? — Чон Чонгук, — Тэхён влился в одни только звуки. Похороны Чимин взял на себя. Он пробовал найти родственников того парня, но не преуспел и решил, что наилучшим вариантом станет кремация. Теперь Чимин мог сообщить агенту имя для таблички. Признаться, он и подумать не смел, что когда-нибудь окажется в такой истории. Мурашки по коже. Тэхён сел на кровать, и Чимин сам закрыл окно, осмеливаясь обратиться к нему с новостями о Чонгуке. — Когда вы... — Зови меня Тэхёном. — Мне тридцать один, — было возмутился Чимин, но смирился. — Хорошо, Тэхён. Когда ты поправишься, я отведу тебя в колумбарий. — Ты можешь принести его прах? — Тэхён возвёл тоскливые глаза. — Сюда? — Да. — Ладно, как скажешь, — Чимин прошёлся вдоль стены, задумчиво разглядывая потрескавшиеся плинтуса. — Может быть, не к месту, но я должен знать, есть ли у тебя родственники? При вас не оказалось документов, и... — Нет. У нас с Чонгуком никого нет. — Понятно. Тебе есть куда идти? Тэхён бесцельно смотрел в сторону. С худых плеч спадала ночная рубашка, на тёмной коже виднелись капельки пота. Чимину стало жалко этого парня. Он повидал немало на своём жизненном пути, но сочувствовал всегда в полной мере, старался сделать всё, что в его силах. И не важно, друг тот человек или враг: Чимин не делил на чёрное и белое. По-хорошему, Тэхёну требовалось восстановить паспорт, но у него вряд ли имелись деньги. У Чимина они водились в достатке, и он предполагал, что так запросто Тэхён его помощь не примет. — Я здесь за твой счёт? — проницательно спросил Тэхён, и Чимин поспешил солгать, что его пребывание в стационаре бесплатно. — Не ври. Бесплатный сыр только в мышеловке. Я отдам долги потом. — Как тебе удобно, — Чимин не видел смысла вступать в спор. Также он опустил нюанс о том, что прощает долги. Потому что прощённое - вернётся. Некоторые или же все встречи - случаются поразительно вовремя? При обстоятельствах, больше похожих на чей-то злостный сценарий. Чимин полагал, что некоторые. После того, как он привёз Тэхёну урну, его посетило беспокойство. Всякий раз, когда он навещал больного, Тэхён спал с ней в обнимку, носил её с собой, разговаривал и иногда обращался по имени. Его это немного веселило. Ненормально веселило. А потом, когда он сидит в машине у Чимина, снова зажимая эту горестную урну, по его телу пробегает судорога, и начинается отчаянный плач, как будто прах снова обратился тем красивым застывшим человеком. Чимин трясёт его за плечо, легонько и ненавязчиво, пытается заглянуть в глаза. Тэхён попросил везти его к станции. Но Чимин свернул к другой дороге. Он привёз его к себе и проводил до спальни, уложил в постель и дал успокоительное. Не имел понятия, как отпускать в никуда того, кто в шаге от безумия. На деле же Тэхёну требовалось оттаять. А он замерзал, как назло раскалываясь изнутри. И не планировал задерживаться, страшась одного: забыть прошлое, отпустить его, сравнять с пустотой. Ведь они с Чонгуком - купол его желаний, апогей возможных достижений. Их любовь существовала и должна существовать впредь. Она продолжается, покуда Тэхён продолжает дышать. Он полировал металлический сосуд пальцами, каждодневно, ритуально. И признавался ему в любви. С утра до вечера он проходил муки приговоренного к смерти, убеждая себя, что после Чонгука должна быть точка, а он мечется лишь оттого, что не знает, как её поставить. В чёрном песке на дне - весь их союз. Тэхён измазал в нём пальцы, зачем-то попробовал облизать и поморщился, приправив солёными слезами. Пожалуй, человека стоит принимать всецело. С его душой и телом. Одно без другого не считается. Не было и минуты, чтобы Тэхён, разварившись в собственном соку, не думал о руках Чонгука, его глазах, изгибах. Порой он ласкал себя, доводя до экстаза, и бросался в агонию истерики. Прошло время. И он осознал, что память приходится подталкивать, приходится воображать и вспоминать всё тщательнее, какие у Чонгука пальцы, какие чёрточки в уголках глаз при улыбке. Боже. Он забывал его лицо. Это пугало. Гораздо сильнее, чем потуги бессловесного и добросердечного Чимина к сближению и дружбе. Тэхён знал, что за прошедшие три месяца обязан ему. Работой в цветочной лавке рядом с домом, например. Возможностью отдавать долг и жить с ним рядом. Чимин не покушался на его свободу, воспринимая, как младшего брата. Несмотря на денежную работу, жил Чимин скромно, в двухкомнатной квартире со старой техникой и не вполне новой мебелью. Единственное его роскошное приобретение в виде ноутбука - и то вынужденное из-за необходимости создавать инженерные проекты. Чимин действительно не получал удовольствия от материи. Гораздо интереснее ему всегда была область чувств и взаимодействия с тонким миром. Мало-помалу у них завязался разговор, нашлось что-то общее. Тэхён открывался так муторно и долго, что Чимин запомнил прошедшие недели, как самые сложные в своей жизни. Чем-то Тэхён напоминал почившую Молли. Неприступностью, скрытностью, печалью брошенного некогда котёнка и неожиданной лаской: иногда Тэхён отвечал на заботу заботой, готовил что-нибудь или стирал вещи. Нити натягивались. Между ними, в каждой тени и углу квартиры оставался незримый призрак человека, стоявшего на полке гостиной. Чимин чувствовал, как пружинит воздух от того, что зарождается волей-неволей. Он стал дольше смотреть за тем, как движется Тэхён, как говорит и что делает. Он замечал оттенки настроений в его голосе и просыпался от кошмаров, где Тэхён помещается в соседнюю урну, исчезая насовсем, как сигаретный дым, за которым они оба прятались вечерами. Со стороны Тэхён - просто сожитель. Ломаный, странный, наглухо закрытый изнутри. Чимин считал себя достаточно взрослым и зрелым для того, чтобы поддаваться увлечениям, он перестал искать приключений, набив не одну шишку. Откровенно говоря, отчасти это выглядело преступлением - врываться в мир уничтоженных иллюзий, вписываться новым именем. Когда ты на десять лет старше и думаешь, что другого вылечит время. Доказывать Тэхёну теорию о том, что жизнь не закончилась, он не собирался. Тэхёну нравилась дистанция, отсутствие нравоучений. Недосказанность. Уютное "привет" поутру за чашкой кофе и не то, но похожим тоном: "Доброй ночи". Чимин стал ему другом, наставником, человеком, не пытающимся перейти дорогу, не принижающим или пробующим осудить или поправить. Ни разу Тэхёну не пришлось объяснять Чимину то, кем приходился ему Чонгук, как они вынуждены были уйти из города, скрывая "позор" семей. Чимин не охотился за его прошлым, и Тэхён высказал его, когда сумел подобрать слова. Настоящее для Чимина важнее. То, как Тэхён подходит и что-нибудь спрашивает относительно рабочих чертежей, как варит не самый годный, но довольно вкусный кофе, как изредка смеётся, если Чимину доводится пошутить. Он всегда мечтал о сыне, но в прошлом году, незадолго до того, как узнать Тэхёна, доктора поставили ему диагноз бесплодия. Впрочем, он знал об этом и не особо удивился. Ещё раньше, не без помощи психотерапевта, пережил уход жены. Полгода назад Тэхён вполне думал, что это конец, и он не выдержит. Восстановиться не удастся, но теперь, по крайней мере, он научился рассказывать о том, что его волнует. — Ты прав, таким, каким был раньше, ты уже не станешь, — сидя в кресле, Чимин листал научно-популярный журнал, пока Тэхён возился с составлением букета, обложившись цветами. — Мне не хватает его, — признался Тэхён, срезая стебель астры. — Понимаю, — Чимин сбился с чтения статьи. — Это чувство будет преследовать тебя ещё долго. Но, знаешь, если бы мы ничего не теряли, было бы слишком просто. За приоткрытым окном явственно различались звуки близкого шоссе, по которому отчётливо шуршали шины. Июль выдался дождливым, как и положено. Замолчав, они впервые подумали о том, что находятся в пыточной камере. Один на один. — У тебя есть друзья? — Тэхён сам не мог похвалиться широким кругом общения. — Коллеги по работе, — уточнил Чимин. — Как и у тебя. Я устал от близких доверительных отношений. Или вырос из них, не знаю. — Выходит, мы одиночки, — скорбно заключил Тэхён. — Выходит, что так, — невесело улыбнулся Чимин. Его взгляд задержался на тоненьких пальцах Тэхёна, ловко перевязывающих ленточку букета. — Для невесты какой-нибудь, наверно? — Да. Выдержав паузу, Чимин мечтательно выдохнул: — Красивый. И Тэхён наивно подумал, что он продолжает говорить о цветах. Становилось опасно. Осенью Чимин усиленно запоминал то, чего не следовало: время пребывания Тэхёна в ванной, сколько ему нужно, чтобы выспаться, сколько ложек сахара или конфет он поедает за день, какие вещи любит или не очень. Непонятно, как люди догадываются о том, что определённая секунда - переломная для обоих. Как их влечёт, сбивая ориентиры. Невыносимой мощности магнит. Одурманивающий. Они вернулись с балкона. Чимин, как обычно, опустошил пепельницу, сполоснул под водой. По телевизору шла какая-то музыкальная ересь, Тэхён выключил её нажатием на красную кнопку. В воздухе повис запах табака и фруктовой жвачки. У Тэхёна пересохли губы. Чимин сделал к нему шаг, и тот не отшатнулся, как бывало до того. Они выразительно посмотрели друг другу в глаза. Чимин задержал руки на талии Тэхёна. И Тэхён зарылся в его объятия. Первый раз, когда он позволил к себе полноценно прикоснуться, словно не давая стереть с себя отпечатки Чонгука, стал немыслимо прекрасным. Он забыл, каково это. Отдышавшись, Чимин уверенно притянул его к себе и нежно коснулся губ, вовлекая в поцелуй. Тэхён сглотнул и ответил, цепляясь за воротник рубашки. Внизу живота колыхнулась теплая волна, отдалась дрожью в конечностях. Тэхён посчитал это изменой, немного отстранился, но тело шло наперекор разуму, пальцы накручивали пряди волос Чимина, и тело жадно отдавалось в волю объятий. Они добрались до спальни и упали в мягкое облако одеяла, стягивая друг с друга вещи или срывая их полностью, и все робкие взгляды превратились в исполнение приговора, подписанного заранее. Тэхён чувствовал странный прилив ужаса и стыда, смешавшихся с инстинктом до такой степени, что невозможно отличить потребность от откровенного и бесстыдного желания. Он хотел избавиться от морока, он хотел отсечь себя от реальности ещё с той секунды, когда Чонгук навсегда замер в его руках. Это не было местью, но чем-то сродни ей. Самоистязанием. Подчёркнуто сложным, где под обнажённой кожей звучал реквием. Прикосновения Чимина - нежные, осторожные, плавные. Он целовал Тэхёна в шею, грудь, живот, облизал бёдра и ласкал ртом, пока не услышал стоны. Тэхён не бежал. В его глазах стояла влага, но он не пробовал остановиться, намереваясь идти до конца. Чимин подался бёдрами вперёд, со стоном забирая выгнувшегося навстречу Тэхёна, и, скрадывая сантиметры, размазал его губы поцелуем. Один за другим толчки в непрерывном трении, и Чимин вбивает запястья Тэхёна в матрас, целуя глубоко и яростно, перекрывая нестираемое: "JK", а Тэхён загнанно стонет, трепетно стараясь обхватить его тугие ягодицы. Бестолково отрицать химию, бестолково предполагать, что Тэхён - не цепляет. Чимин подсел на него, стремился насладиться и подарить наслаждение взамен. Тэхён ощущал его так плотно, резко, ощущал прилипающую кожу и горячий живот. Он вслушивался и не мог поверить, что это их голоса, сливающиеся и пропадающие. Неистовство и буря выбивали их из сил, Тэхён слизывал струившийся с виска Чимина пот и, сидя на нём, задвигался медленнее. Он разорился эмоционально. Он думал, что в нём ни одной клеточки, какая бы отвечала на призыв к действию. Но пока он жив - он будет требовать. Так свойственно. Предписано. Пора уверовать в то, что нормально - тянуться к свету. Чимин сел, помогая ему, обхватывая талию и кусая ключицы. Тэхён запрокинул голову, простонав несдержанно и громко, его затрясло. Из-под мокрых ресниц он смотрел в обожающие глаза Чимина и, пальцами зачёсывая его шевелюру назад, несколько раз прильнул к губам. Чимин сорвался и, кончая в него, оттянул за волосы, мокро и долго целуя взасос. Он был взрослым для него. Опытным. И он не заботился о чужом мнении. Тэхён был сбит с толку. Если настоящая любовь бывает только однажды, то что это? Будоражащее, знойное, но не менее волнующее. Чимин вопросами не задавался, он гладил его тело, длинные тощие ноги и продолжал целовать. — Я хочу умереть... — Тэхён пребывал на грани, нащупывая дрожащей рукой зажигалку в темноте. — Я тоже, — Чимин обнял его сзади, целуя в плечо и набрасывая рубашку. — Не шути так, — тихо попросил Тэхён. Несколько минут они дымили, глядя на то, как наливается розовым полоса близящегося восхода. — Хватит, Тэхён. Если действительно хочешь с ним встретиться когда-нибудь, то отпусти, — прохрипел Чимин. — Ты, мать твою, держишь его. Тэхён удивленно посмотрел на хёна. Откуда он мог знать, что они с Чонгуком условились встретиться? — Ну, так народная мудрость гласит. Кого по-настоящему любил, с тем и увидишься. Мне бабушка рассказывала, — пояснил Чимин. — Уважай чувства к нему, но не зацикливайся. Чонгук явно не хотел бы, чтобы ты свихнулся. Ты живой, Тэхён. Так живи. — Согласно этой теории, тебя я там не увижу, да? — Тэхён прищурился. Чимин, как всегда аккуратно, вдавил окурок в дно пепельницы, встряхнул головой, поправляя волосы. Он заботился о них так же, как и Чонгук. Тэхён до потери пульса любил ту густую чёрную шапку на ощупь похожую на шёлк. — Я сам увижу тебя... — печально ответил Чимин, касаясь ладонью его щеки, и шутливо добавил: — В отличие от некоторых, я большой дядя. Глядя на его губы, Тэхён приблизился, игриво прикусил. Потом они занялись медленным изучением французского. Вкус этих букв напоминал снег. Через несколько дней Тэхён вернулся с работы озадаченным. И не зря. — Я хочу, чтобы он был там, — Тэхён поставил перед Чимином урну. — В колумбарии. Я хочу приходить к нему, как к особенному человеку. Отложив ручку, Чимин исподлобья взглянул на Тэхёна. — Ты уверен? Мне не придётся забирать его через день? — Нет. И я оплачу его хранение, — следом на стол легла пачка денег. Чимин с трудом сдержался. — Что ж, хорошо. Но почему бы тебе самому это не устроить? — Я... — Тэхён замялся. И Чимин, округлив глаза, поднялся. Сердце забилось быстро-быстро. Он уже знал, что на языке Тэхёна скопилось какое-то сумбурное предложение, что запустит копьё между рёбер. — Куда? — спросил он растерянно. — Хочу повидаться с родителями. — Это ведь не из-за того, что... — Чимин осёкся, видя, что Тэхён мотает головой. — Нет, Чимин. Нет, поверь, — он закусил губу, чуть покраснев. Господи! Он всё ещё ребёнок. Настрадавшийся, натерпевшийся, перебитый и заново перебинтованный. Но ребёнок. Ему страшно. Он чувствует вину, чувствует себя предателем. Проглотив копившиеся навалом речи о том, что есть машина, возможности и прочее, что есть в подмогу, в том числе и он сам, Чимин обошёл стол и крепко обнял Тэхёна. Лишь бы он не растворялся насовсем. Появлялся хоть иногда. Вот что мерзко - после стадии привыкания наступает ломка. И есть ситуации, когда ты толком ничего не можешь сделать, кроме как дать воде - течь, а огню - гореть. Есть ситуации, которые от тебя совершенно никак не зависят. Их называют Судьбой. К счастью, Тэхён позволил проводить себя до поезда, и это радушие дало надежду, что обид он не держит. То есть, Чимин не стал врагом номер один, сбившим его с пути праведной веры в истинные чувства. На вокзале почти безлюдно. Слякотно. Моросил дождь, и грузное чёрное небо норовило обвалиться на землю. — Ты ещё можешь передумать, — вручая рюкзак, напомнил Чимин. Росинки дождя на его уложенной чёлке, как маленькие жемчужинки. — Нет, спасибо. Я позвоню, как доберусь. Правда. Чимину было дико тревожно, но он старался никак того не выказывать, топтался на месте, осматривая Тэхёна со всех сторон. — Я надеюсь. Они обнялись. И простояли так очень долго. Мех на капюшоне Тэхёновой куртки успел подмокнуть. — Останься, а? Не уезжай, — вырвалось у Чимина. Он ещё подумал, как же по-детски звучит, в его-то возрасте. — Если хочешь, будешь жить отдельно. А помнишь, ты ещё в Японию хотел? Я по работе в Киото полечу весной, представляешь?... Он улыбался, заглядывая Тэхёну в глаза. Во взгляде его затаилось что-то неизбежное. Такое не чувствуется сразу, понимается после. — Я вернусь, хён. Назвал его хёном. Как будто ударил под дых. Улыбка медленно сползла с лица Чимина, ладони сорвались с его плеч. Поправив лямки рюкзака, Чимин кивнул. Неужели - конец? Сам говорил, что надо уметь отпускать. Но то - совсем другое. Оно уже необратимо. Здесь же ещё можно успеть наладить, задержать, отвести и уберечь. Здесь два пути - направо и налево. Но ощущение, что стояли на перекрёстке. Дыхание сбивается, и стирается грань между реальностью и выдумкой, в которой Чимин уже строил для них планы. В последнее время он вообще воплощал идеи для того, чтобы видеть в них Тэхёна. Внутри у Чимина бушевало море. Тэхён действовал на него, как Луна, убивая приливами и отливами. Он поцеловал его и, прижавшись щекой к щеке, наконец-то поблагодарил. Чимин бы сказал, что чувствует сверх того, намного больше, осмысленнее, но промолчал. Двери за Тэхёном закрылись. Вскоре поезд тронулся, и Чимин, как влюблённый мальчишка, бежал следом, шлёпая по лужам. Они махали друг другу, пока у машины не занялась прыть, а у Чимина не осталось сил для бега. Теперь Чимин понимал. Тэхён увозил с собой то самое всё. Тэхён позвонил лишь через две недели, и по его севшему депрессивному голосу Чимин понял, что из встречи с родителями не вышло ничего хорошего. Тогда Тэхён засобирался вернуться в Тэгу и встретить Рождество вместе с Чимином. Они болтали по телефону с добрых полтора часа, наверное, пока Тэхён не почувствовал облегчения и не сумел заснуть. Не сказал даже, что живёт в отеле: родители так и не пустили его за порог. Он рвался обратно. Туда, где уже считал, что обрёл дом. Собирался сказать, что много передумал за это время. И кое-что понял. Уже представлял, как обрадуется Чимин. Не стал предупреждать о дате приезда, хотел нагрянуть неожиданно. Покинув привокзальную зону, Тэхён остановился, чтобы прикинуть, на чём доехать быстрее. И вместо тесного метро выбрал автобус. Для того, чтобы попасть на остановку, ему следовало перейти по надземному переходу. Он забрался довольно высоко и почти заступил на последнюю ступень. В полутьме не заметил наледи, а поручень по инерции уже отпустил. Успел пожалеть, что люди не умеют летать и не все умеют благополучно приземляться. Что-то хрустнуло, булькнуло, вскрикнуло. Затылок и висок обожгло. Домой он добирался долго. Замёрз, но особенного холода не ощущал. Ощупал голову - оказалась цела и невредима. — Я здесь, — устало сказал Тэхён, сбрасывая вещи в прихожей, прошёл по коридору в гостиную. Чимина нигде не было, и это немного расстраивало. Тэхён обернулся на шаги позади и обомлел. Задрожал. Ему навстречу вышел Чонгук. — Привет. И Тэхён узнал, что квартира совсем не Чимина, а какая-то другая, и что в груди очень тепло. И поцелуи Чонгука - настоящие, он мигом вспомнил его руки, губы, глаза, солнечную улыбку. Они встретили своё первое Рождество, а спустя какое-то время на изнанке другой реальности объявился Чимин. Как и обещал, он увидел Тэхёна. Счастливым.