"Знаете то чувство, когда вы любите кого-то, кто не любит вас? Самое худшее чувство, не так ли?" Адель
***
С самого детства у Питера на левом запястье каллиграфическим почерком красовались инициалы «Э.Э.С.». Эти буквы, незримые для других, казались парню такими странными, необычными… «Неужели у людей действительно бывают такие имена?» — крутилось у него в голове каждый раз, когда он их рассматривал. Но, во что бы то ни было, он желал узнать, кому они принадлежат. Питер долго, до безумия долго пытался найти хоть одну девушку с такими инициалами, но, в конце концов, ему эта идея показалась настолько глупой и неоправданной, что он плюнул на судьбу. Да, ему посчастливилось быть одним из тех, кто знает первые буквы имени и фамилии своего соулмейта, но не более. Вполне могло оказаться, что его любовь живёт за тысячи километров от него и уже давно счастлива в браке, так разве оно того стоило? И Питер продолжал думать так. До поры до времени.***
С самого детства Тони пытался найти хоть на одной девушке инициалы «Э.Э.С.» И это было действительно сложно, учитывая то, что он не мог увидеть их, и приходилось слепо верить или, скорее, слепо надеяться. В очередной раз целуя свою новую пассию, он всё ожидал чувства боли, той боли, что люди ощущают, когда на их теле появляются инициалы. И каждый раз разочаровывался, приходя с «охоты» ни с чем. Но, несмотря ни на что, он продолжал искать, он желал, во что бы то ни было, найти своего соулмейта. Но и у Тони терпение не было резиновым. И он тоже плюнул на судьбу, когда его юношеский запал сменился расставляющим приоритеты благоразумием. Он не мог тратить свою жизнь на поиски соулмейта. Тони встретил Пеппер, полюбил её, искренне полюбил. И продолжал так жить. До поры до времени.***
Всё перевернул лишь один день. Один день, когда Питер, собираясь в школу, наткнулся на газету, мирно лежащую на кухонном столе. Тётя Мэй покупала их каждое утро, и Питер, честно говоря, не знал, зачем она это делает, ведь всегда была такая замечательная вещь как интернет, но Мэй лишь улыбалась его вопросам и отвечала, что ей это напоминает детство. В заголовке настолько крупными буквами писалось: «ЭНТОНИ ЭДВАРД СТАРК — ГЕНИЙ ИЛИ ОБМАНЩИК?!», что надпись эту можно было бы увидеть, наверное, за километр, если не больше. Но взгляд Питера привлёк не наглый кликбейт, а нечто другое… Энтони Эдвард Старк. Питер настолько привык к обычному "Тони", что никогда и не интересовался полным именем Старка, и сейчас, перечитывая его снова и снова, ощущал, что что-то не так. Сердце кричало: «Это он!», а мозг ничего не понимал, как и сам Питер. Он всё всматривался и всматривался в эти буквы, пока Мэй не отвлекла его своим приходом: — Что-то интересное? — спросила она, заметив заинтересованный взгляд подростка на газете. — Ничего такого, опять про мистера Старка пишут, — отмахнулся Питер. — Энтони Эдвард Старк?— прочитав заголовок, удивилась Мэй. — Забавно, никогда бы не подумала, что полное имя Старка такое… — на секунду она задумалась, позабыв обо всём на свете, но горелый запах омлета вернул её в реальный мир. Она подбежала к сковородке и попыталась спасти блюдо, но было уже слишком поздно. — Ох, прости, дорогой. Хочешь, я закажу твоих любимых кваксанов? — Ничего страшного, Мэй, не надо ничего заказывать, — усмехнулся Питер. — Я в школе перекушу. — Ну, хорошо, Пит, — согласилась Мэй, чмокнув племянника, который тут же направился к двери. — Только не вздумай потерять ещё один рюкзак! — крикнула она парню вдогонку. Уже обуваясь, до него донеслись еле слышные рассуждения Мэй с самой собой: — Энтони Эдвард Старк, — это же получается Э.Э.С. И тут сердце Питера остановилось. «Энтони Эдвард Старк — Э.Э.С.», — вот всё, что слышал сейчас Питер, переводя взгляд на запылавшие буквы на запястье. Эта фраза раздавалась эхом по всему телу, затрагивала каждый нерв его ещё юношеского организма, а затем возвращалась в мозг, который так усердно пытался всё обдумать. И у него ничего не выходило, потому что, блядь, Тони Старк не мог быть его соулмейтом.Почему?
Потому что Тони не нуждается в Питере, и Паркер знал это, как никто другой. Потому что Питер Паркер был жалким паучком. Потому что Тони Старк был царём — львом. Могли ли быть вместе эти двое? Хоть когда-нибудь? Хоть в какой-то вселенной? Питер знал ответ на этот вопрос, но, как бы он себе не врал, он не мог перестать думать о Тони, особенно после всего, что с ним произошло. Да, он и до этого замечал в себе какое-то влечение к мистеру Старку, но это было лишь влечением, не так ли? Сейчас же он влюблялся, и с каждым днём всё больше и больше задыхался от того, что не мог никому рассказать о своих чувствах. Он знал, что любовь к Старку сравнима с любовью к огню. Вот только огонь этот не будет согревать, он выжжет всё то, что у Питера в душе, оставив лишь никому ненужный пепел, горький осадок несбывшихся мечт и желаний. Питер знал всё это, но, чёрт возьми, что он мог поделать? Питер бы отдал всё, лишь бы Старк не был его соулмейтом. Он чувствовал невероятную боль внутри, когда находился рядом с ним, когда слышал его усталый от всего голос и всё те же старые добрые нотации, когда Тони смотрел на него, изучая каждую ссадину или синяк, полученные в бою, и неодобрительно качал головой, когда он обнимал мальчишку на прощание, когда брал на себя ответственность перед Мэй, когда открыто заботился о Паркере. Но больнее всего было видеть счастливого Тони рядом с Пеппер, потому что Питер боялся однажды разрушить это счастье. «Смог бы я так поступить?» — спрашивал он себя снова и снова. — «Смог бы на чужом несчастье своё счастье построить?» Счастье «О каком счастье ты говоришь, Питер?» — спрашивал его снова и снова внутренний голос. И Питер не находил, что ответить. И однажды Питер достиг своего предела, когда его боль стала настолько сильной, что даже ему, человеку-пауку, не справиться было с ней. Когда очередной приступ истерики не давал ему вдохнуть нормально ни глотка воздуха, когда его подушка становилась похожой на мокрое пятно, когда простынь в его руках превращалась в тряпки. Потому что эта боль была не физическая, а душевная. Питер замахнулся и столкнул всё вещи со стола. Его опухшие от слёз глаза еле разглядели какой-то прямоугольник у его ног, и Питер интуитивно догадался что это. Он разорвал теперь уже никому не нужную бумажку на маленькие кусочки и выкинул в окно. Это была их первая совместная фотография, которую Питер так бережно оберегал последние полгода. Теперь уже всё казалось ему бессмысленным.Потому что Тони сказал, что сделал Пеппер предложение.
И лучше бы боль была физическая. И Питер так считал. С этой мыслью он взял в руки лезвие и провёл им по запястью. А затем снова. И снова. Повторяя себе: « Какой же ты идиот, Питер. Как ты мог хоть на секунду возомнить, что встанешь между мистером Старком и Пеппер? Как ты мог хоть на секунду возомнить, что нужен мистеру Старку? Как ты мог хоть на секунду возомнить, что ты достоин его любви?» И лезвие, что он так отчаянно сжимал в правой руке, не останавливалось: оно проходило по ещё совсем детскому запястью, явно не заслужившему это всё, стирая те три несчастные буквы, что не давали Питеру столько времени спать по ночам. Стирая его судьбу. Его мечты. Его будущее. И Тони наконец чувствует, как по его телу разливается та сладкая боль, которую он так жаждал почувствовать, оставляя на его запястье каллиграфическим почерком написанную метку, только вот рад ли он этому теперь?