Дай огня

Виктор сидел на диване и перекатывал в пальцах потухшую спичку. Свет был выключен. За окном тлел закат. В комнате сгущалась тьма. Виктор щелкнул зажигалкой, зажатой в руке, сосредоточился на пылающем лепестке. Огонь завораживал, притягивал к себе. Он накладывал свои чары на реальность: все вокруг приобретало причудливые, растянутые тени, что искажало перспективу и ощущение пространства, глаза видели лишь то, что освещало пламя, — остальное оставалось за кадром. Виктору нравился этот ломаный мир. Виктор поднес заволновавшийся огонек ближе к глазам. Нестерпимо хотелось поджечь глазные яблоки, чтобы на дне зрачков вновь затеплилась жизнь. Хотелось поглотить это трепещущий язычок, чтобы больше не ощущать холодную пустоту внутри, чтобы вновь все вспыхнуло. Тогда Виктор перестал бы ощущать себя безжизненной куклой. Не отрывая взгляд от горящего пламени, Виктор отбросил спичку и нащупал на диване пачку сигарет. Отогнув картонную крышку, он достал одну и зажал ее между губ. Подпалил краешек. На мгновение блеснуло золото, потянуло табаком. Виктор глубоко затянулся и медленно выдохнул дым. Внутренний жар сигареты постепенно пожирал ее. В темноте призывно белела кожа оголённых бёдер. Виктор с нежностью провёл по ней ладонью. Приглядев нетронутое местечко, он, будто в нерешительности, покрутил в пальцах сигарету. По телу прокатилась теплая волна предвкушения. Виктор облизнул пересохшие губы и прижал к коже тлеющий кончик. Место ожога взорвалось приятным жжением, отдавшимся сладкой истомой в животе. Мышца под свежей раной непроизвольно сократилась. Вверх от ступней поползли мурашки, собираясь в пучок на затылке. Тысячи нервных окончаний на голове оживились, хаотично посылая импульсы, отчего казалось, что в волосах ползают черви. Эти импульсы достигли пальцев: под ногти вонзились раскалённые иглы. Вожделенная боль потекла лавой по венам, учащая сердцебиение. Обжигающие искры ее осыпали все тело. Виктор в экстазе запрокинул голову и блаженно прикрыл глаза. В воздухе поплыл острый запах горелой плоти, давно ставший привычным. «Восемь», — шепнул одними губами Виктор и вдавил белоснежную никотиновую палочку в дно пепельницы. Смакуя дотлевающее наслаждение, Виктор откинулся на спинку. Оно осело на языке фантомным пеплом. Виктор не так давно понял, что потух. Больше не радовали победы. Тренировки перестали приносить удовлетворение. И даже обожание и восхваление многочисленных фанатов перестало тешить самолюбие. Дни стали серыми, словно присыпанными золой. Каждый день — точная копия предыдущего. Если Виктор чему-то и радовался, то эмоции эти оставались на поверхности и быстро развеивались. Не затрагивали душу. Потому что не было ее. Сгорела. Виктор открыл глаза и уставился стеклянным взглядом в потолок. Рядом с люстрой вспыхнуло голубовато-белое размытое пятно. Спустя секунду зажужжал вибрацией телефон, лежащий на столике возле пепельницы. Виктор никак не отреагировал на входящий звонок и продолжил бездумно смотреть в никуда. Последние всполохи боли растворились в пустоте. Дисплей смартфона потух. Солнце закатилось. Тьма. Есть ли смысл строить что-то на пепелище? *** Лезвия коньков коснулись льда, оставляя глубокие шрамы на гладкой поверхности. Сделав вираж, Виктор остановился. Сердце бешено колотилось под рёбрами. Сорванное дыхание раздирало лёгкие. Пульс бился в глотке. Горло пересохло, словно устланное каким-то налётом. Виктору почудилось, что он выдохнул пепел. — Хорошая работа, Витя, — похвалил Яков. Виктор равнодушно глянул на тренера. — Еще разок — и можешь идти домой. Виктор кивнул и поехал к центру катка. Принял исходную позицию. Фельцман достал из кармана пульт и нажал на кнопку. Робко заскользили по ледяному настилу первые ноты. Не часто Яков расщедривался на похвалу. Похоже, сегодня Виктор действительно откатал свою программу блестяще. Однако внутри все осталось в статичном состоянии. Не проснулась гордость за себя — за то, что не сделал ни одной ошибки. Тщеславие предпочло остаться индифферентным к комплименту тренера. Виктор оторвался ото льда. Ткань спортивных штанов натянулась, полоснув по чуть затянувшейся ранке на бедре. На мгновение вспыхнула боль. Отголоски запретного удовольствия пронеслись по телу. Виктор отвлёкся и потерял равновесие. Выезд из прыжка получился неудачным, и он приземлился на левый бок. Откуда-то издалека громыхнул Яков. Кажется, тренер интересовался самочувствием. Левый локоть и тазобедренная кость саднили. Но эта боль не принесла наслаждения. Всего лишь удар о лёд. Ничего возвышенного. Ничего романтичного. Ничего обжигающего. Музыка продолжала играть. Виктор поднялся и скользнул к выходу. Он не заметил долгого взгляда Якова. *** Виктор разглядывал потухшую спичку. Вновь. В комнате был выключен свет. Вновь. Догорал закат. Все как и в предыдущие дни. Совсем неважно где — в Питере или в Сочи. Все одинаковое. Сменились лишь декорации. Пустота осталась на месте. Замкнутый круг. Вчера на тренировке Мила спрашивала у Виктора, нравится ли ему Сочи. Нравится ли?.. Виктор уже и не помнил, когда ему что-то нравилось вообще, что уж говорить об обыкновенном городе. Если бы этот город смог прогнать апатию или подарить надежду на то, что однажды в нем все-таки проснётся жажда жизни, тогда бы Виктор не промолчал в ответ. Быть может, посмотрев новым, свежим взглядом, он бы открыл для себя много нового. Например, Сочи красочнее Петербурга: больше современных высоток, подсвеченных разноцветными огнями (Мила сетовала на блистающий однообразным золотом фонарей Питер). До знаменитого Чёрного моря рукой подать. Дышится здесь гораздо легче, чем в родном городе. Люди веселее. Солнце ярче. И множество других мелочей, из которых могло бы сложиться общее впечатление о городе, будь Виктор в состоянии оценить атмосферу курортной «столицы». С улицы доносился приглушённый шум оживлённой автострады. Над мерцающим, словно шкатулка доверху наполненная самоцветами, городом наливалось ночью небо. На полу и стенах распустились яркие цветы городских огней. Возле двери бесформенным пятном чернела спортивная сумка с коньками. Виктор сильно зажмурил слезящиеся глаза. Слезы? С чего бы это? Должно быть, от яркого сияния, лившегося из окна. Он встал с кровати и подошёл к окну, чтобы задёрнуть штору. Но прозрачная ткань занавесок лишь рассеяла свет. Вспыхнувший экран телефона разбрызгал на потолке бело-голубые блики. Вновь. Виктор направился в ванную. Он проигнорировал звонок. Вновь. Хлопнула дверь. Спустя секунду пришло сообщение. Крис писал: «Сгораю от нетерпения, mon amour. Не могу дождаться нашей встречи. Будет жарко». Стоя под струями воды, Виктор пытался отыскать в себе хотя бы намёк на волнение, которое когда-то терзало его перед выступлением. Когда-то — в прошлой жизни. В прошлой жизни Виктор Никифоров трепетал при мысли, что ему выпала честь представлять свою страну перед всем миром. В прошлой жизни Виктор Никифоров успокаивал нервы, начищая коньки. В прошлой жизни Виктор Никифоров не выпускал из рук телефон, перебрасываясь с Крисом двусмысленными сообщениями. В прошлой жизни… Когда это было? Год назад? Месяц? Виктор не мог вспомнить момент, ознаменовавший начало падения в серую бездну. Все произошло постепенно. Сначала бушевало неистовое пламя. Но годы смерили пылкий нрав, превратив это пламя в уверенно горящий очаг. И казалось, он будет гореть всегда. Незыблемое светило, дающее уверенность в завтрашнем дне. Но что-то случилось: этот огонь стал угасать, пока не превратился в едва тлеющую щепку. А потом и вовсе исчез, оставив на память горсть пепла сожжённой души. А может, так и должно быть? Вполне логично ожидать, что что-то объятое пламенем в конечном итоге обратится в пепел. Можно ли снова зажечь то, что уже сгорело? Если да, есть ли в этом смысл? Стоит ли продолжать существование?.. Распаренная ранка на бедре больно кольнула, напоминая Виктору, что у него осталось еще кое-что, что можно назвать смыслом жизни. Виктор Никифоров, Вы — ничтожество. Искать смысл жизни в боли — что может быть ущербнее? Но боль — единственное, что заставляет Виктора чувствовать себя живым. И когда она исчезнет, Виктор окончательно погасит свою звезду. *** Виктор стоит, опираясь локтями о пластиковый бортик, и наблюдает за извивающимся Крисом. Тот чувственно прогибается, бросает в толпу томные, многообещающие взгляды. Все его тело дышит феромонами. Эрос во плоти. Раньше выступления Джакометти пробуждали лёгкое возбуждение. Раньше. Виктор усмехается. Следующим после Криса выходит Леруа. Виктор равнодушно смотрит на торжество самовлюблённости в исполнении канадца. Потом идёт какой-то азиат. Потом еще кто-то, и еще, еще, еще. Разные музыкальные дорожки смешиваются в какофонию и звучат в ушах единым, громким гулом. На периферии мелькает что-то тёмное. Наверное, очередной фигурист. Виктор поднимает взгляд. И застывает. Фигурист делает взмах рукой — и с кончиков пальцев сыпятся искры. Он изгибает спину — и в складках костюма пробегают огненные всполохи. Он взлетает, начиная вращение — и его тело закручивает спирали огненного вихря. Два с половиной оборота. Падение. Завитое пламя вырывается на свободу и ударной волной бьёт Виктора по лицу. Виктор чувствует тепло. Он встаёт и продолжает танец. Осыпается огненное конфетти. Кораблик. По льду бегут ломаные горящие линии. Дорожка шагов. Лезвия высекают снопы искр. Виктору теплее. Разгон. Прыжок. Виктор слепнет от нестерпимого сияния. Два оборота, вместо трёх. Падение. От его тела расходятся пылающие концентрические круги. Он поднимается и тянется руками вверх. Столбы огня взвиваются к потолку. Поворот. Виктор ловит взгляд. В глазах бушует обжигающее зарево. Виктору жарко. Он уходит в волчок. Летят искры. Лезвия полыхают в огне. Либела. Пламя вырывается из-под вскинутого конька и хвостатой кометой проносится мимо Виктора. Бильман. Со всех сторон к нему устремляются длинные языки пламени. Виктора ослепляет. Он, подняв руки, описывает круг. Музыка заканчивается. Он останавливается. Виктору жарче. Он проходит мимо Виктора. Виктор хватает его за руку. Вспышка. Пожар.