Камень

Под сводчатыми потолками сокровищницы в тишине на несметных богатствах спал дракон. Он то ворочался, то снова замирал. Его дыхание гулким эхом отскакивало от стен. У его брюха, горячего, как печка, лежал камень. От камня исходило белое сияние, чистое и яркое, похожее на свет звезды. Изредка, когда дракон шевелился, он откатывался, но ящер снова подгребал его к животу. Смауг слышал пение. Тихое, приятное, похожее на звон золота, что он охранял. В этой песне не было слов, но дракон ясно видел картины прошлого, рождения цивилизаций, войны, открытия, нежные истории любви и кусающие сердце истории предательств. Видел гномов, грубых, алчных, настойчивых, трудолюбивых. Видел эльфов, изящных, высокомерных, прекрасных, как цветок лилии. Видел людей, немного нескладных, простых, но романтичных и храбрых. Видел хоббитов, уютных и немного трусливых. Видел желания и мысли, мечты и терзания этих существ. Аркенстоун рассказывал ему обо всем. О том, как прекрасен ветер, поддерживающий драконьи крылья. О том, как чудесны горы, уходящие в облака. О том, как солнечный свет напоминает его любимое золото. Это пение Смауг слышал ежедневно на протяжении сотен лет. Он слышал его еще тогда, когда Эребор был для него лишь гномьим царством. Слышал тогда, когда еще не существовало гномов. Пение это было таким же древним, как и сам дракон. И только этот дракон знал, что камень, который манил всех существ своей красотой и великолепием, живой. Сердце и не должно быть мертвым. И Смауг грел это сердце, пытаясь растопить вечный холод Аркенстоуна. - Ты принадлежишь мне! - рыкнул мужчина, ударяя ногой по звонкому золоту. В ответ ему только рассмеялись. - Да нууу... Ну, давай, еще пара клубов дыма, и я в это поверю! Эй, ящерица, я никому не принадлежу. А вот ты принадлежишь мне! - издевательски протянул юноша. Обладал этот парень выразительной внешностью. Не смотря на то, что он выглядел как человек, спутать его с кем-то человеческой расы было сложно. Кожа его была молочно-белой, как и короткие волосы. А глаза постоянно меняли цвет с красного на золотой, а с золотого на голубой, переливаясь. Юноша чуть светился и озарял все вокруг себя. Смауг поскреб чешуйки на щеке. И пусть все это мало походило на реальность, но глумливое "шкряб-шкряб" разнеслось по пещере. - Я могу улететь куда угодно. А вот ты, каменюга, останешься лежать там, куда я тебя положу, - уверенно заявил он. - Дааа? Ну давай, лети. А я полюбуюсь, как твою постельку растащат алчные людишки из прибрежного городка. И чего это я каменюга? И вовсе я не каменюга... - задумчиво произнес Аркенстоун и добавил: - Я каааамешек. Звучит тоже не ахти, но все-таки приятнее. - Трандуил с тобой, кааамешек, - в тон ответили ему, - Но все равно ты никуда не денешься. - Как и ты. - Ящер. А ящер? - мужчина нервно обернулся. Аркенстоун то появлялся, то снова исчезал, скрываясь за скорлупой. Смауг принимал ванну в раскаленном золоте, и на его коже поблескивали золотистые бусинки. Он довольно щурился и урчал, шевеля небольшими крыльями, существующими в этом обличье по его глупой прихоти. - Ну чего тебе? - ответил он будто досадливо, скрывая улыбку. Его радовали слова из уст этого надоедливого мальчишки. - А давай свалим отсюда? Куда-нибудь, где солнце и свежий воздух. На вершину, например. Там красиво, - мечтательно пропел парнишка. - И чего тебе тут не сидится? Уютное же местечко, - недовольно пропыхтел дракон, погружаясь по самый подбородок в раскаленный металл. Его просторные залы, сводчатые потолки и серый камень вполне устраивали, когда пол устилали монеты. - Ага, это тебе оно уютное. А я все боюсь, что опять сойдет лавина и засыплет меня еще лет на пять, как в прошлый раз, - и, заметив, что дракон смеется, вспылил: - Чего ты ржешь, ящерица??? А кто паниковал, когда найти меня не мог, а??? Кто три колонны разрушил??? И того милого гномика в парадной галерее! А он, между прочим, был очень даже ничего... - Да не бойся ты. Не сойдет. Я же тебя держу. - Держит он... - буркнул Аркенстоун и спрыгнул с бортика на пол. - Эй, каменюга, у тебя задница классная, - все еще смеясь, кинул ему дракон. - Сколько раз говорить, не каменюга я! - покраснел парень. - Смааааауг! Ну Смаааауг! - ныл Аркенстоун - Арк, не мяучь, - отмахнулся от него ящер. - Ну Смаааааууг! - Чего тебе, булыжник надоедливый? - Опять ты за свое. Я не булыжник! - надулся камень, - Поцелуй меня! - Чегоо? - опешил дракон. - Не "чего", а целуй! - Радость моя, ты опять в плавильне перегрелся? - Да ну тебя! Я то думал, ты меня любишь... А ты!! И я еще булыжником называешь. Сам такой! - Иди сюда, истерик. - Мужчина наклонился и мягко поцеловал свою драгоценность в лоб. - Так? - Неа! - игриво хихикнул Арк и прильнул в сладком поцелуе к дракону. - Сумасшедший, - отпрянув, ошалело выдохнул Смауг и вновь припал к губам парня. Ну ведь скучно же, в полной тишине-то! - Аааааарк! - Ась? - Ты сголумил диадему с изумрудами? - Как что, так сразу я! Ну да, я, - виновато моргнул камень. - Ну а что, ты меня из трона выковырял? Выковырял! А мне оправа нужна! - Барышня! - Пф! Теперь уже барышня. Так диадему оставить можно? - Да Трандуил с тобой, забирай! - выдохнул дракон. - Слушай, - задумчиво произнес после долго молчания, перекатывая между пальцами монету, Аркенстоун, - а что, если гномы вернутся? - Вернутся! - убежденно сказал дракон, впрочем ничуть не беспокоясь. Он лениво переворачивался с бока на бок, все глубже зарываясь в золото. - И чего ты так спокойно об этом говоришь? - подпрыгнул на своем стуле Арк, уронив монету. - Я их сожгу, и дело с концом. Ты думаешь, со мной можно справиться? - равнодушно произнес дракон. Его голос звучал приглушенно. Кажется, ящер был уже под полуметровым слоем золота. - Самоуверенная ящерица. - Поговори мне еще. Гномы шли к желанной горе, и дракон об этом знал. Но, усыпленный своим высокомерием, даже не задумывался о том, что кучка бородатых сможет победить его, Великого и Ужасного. Он не знал про хоббита и смеялся над вечно сбегающим от них магом. Птицы несли много информации, по незнанию скрывая самое важное. А важным было то, что мир потихоньку сходился в одной точке, суля одному дракону смерть. Древний расслабился или же был слишком счастлив, а потому просто млел на своем богатстве и перешучивался с камнем. Далеко выли волки, рычали варги и пели лесные эльфы о том, о чем еще и сами не имели понятия. Смаугу бы прислушаться, но счастливец глух. Гора манила не только гномов, все жаждали поживиться звонким металлом, обчистить кладовые. Смыкалось кольцо алчных двуногих. Воздух пропитался глумливой тьмой холодных и жадных сердец. Да, гномы шли домой. Шли лишить дома его нынешнего владельца. Называя Смауга Ужасным, они были не лучше в своем желании его убить. Ведь если подумать, дракон был привлечен инстинктом, а они - местью и жаждой поживы. На чьей стороне правда? Каждый ответит по своему, но, может, никакой правды и нет. Аркенстоун боялся. Его сердцевина пульсировала, пугливо выталкивая свет. Он боялся за своего дракона и за себя, чувствуя, что что-то грядет. Ему снились холодные короткопалые руки бездушных гномов, что отнимут у них жизнь... Дракон чувствовал его волнение. - Ты чего нервничаешь, Арк? - сонно спросил Смауг. - Я слышу их поступь! - нервно продребезжал камень и замолк, пульсируя. - Не бойся. Я смогу тебя защитить. Я же Великий... - И Ужасный! - закончил за него парень. - Я все это слышал, да только что-то тревожное есть в их шаге... - Не переживай. Все будет хорошо! - Смауг нежно коснулся бледных губ и обнял свою драгоценность. Их поцелуи со временем перетекли в нечто большее. В ласки и прикосновения, не свойственные вещи и хозяину, кем бы кто из них не был. - Тсссс, Смауг, золото холодное! - возмутился камень, когда дракон, стянув с него тонкую рубашку, уложил спиной на драгоценности. Он, конечно, лукавил. С драконом не может быть холодно. Но немного стервозности горячему сердцу не помешает. Смауг мощными руками обхватил тонкое тело и прижал к себе. Капризы своего мальчика он старался выполнять. Оставляя на белоснежной коже красные молнии царапин, он гладил своего любовника, обводя каждый изгиб изящного стана. Дракон вылизывал шершавым языком Аркенстоуна. Тот, хихикая, выгибался и терся о его горячую кожу. Звонкий смех отлетал от сводов и ударялся о золото, сменяясь смущающими звуками жарких поцелуев. - Мальчик мой драгоценный, - жарко шептал Великий и Ужасный в маленькое чуть порозовевшее ушко. Вжимая в себя сокровище, он шептал, - Сердце мое! Арк отвечал ему жаркими стонами и резче насаживался на будто раскаленный член. Он изгибался и всхлипывал, опираясь на тонкие руки. С рыком Смауг перевернул его на спину, и парень вскрикнул от яркого контраста горячей кожи с холодным металлом. Но возмущаться не стал. Не было причин. Под ними плавилось золото, обнимая их. Смауг то что-то шептал, то срывался на рык. Камень целовал его. Эти своды еще не видели подобной страсти. И никогда ни один гном не узнал бы, что холодный и твердый камень может быть таким страстным, таким трепетным. Дракон вылизывал тонкие пальцы, кусал беззащитные плечи, целовал чуть вспухшие нежные губы. В ясных глазах парня переливами и всполохами кружили огонь, лед и золото. Он задыхался от жара, чувствуя, что его уносит вихрь удовольствия. Того, что свойственно единению душ. Последним рывком доводя себя и своего любовника до пика, Смауг сгреб Арка в объятья. Тот потерся о широкую грудь и, тихо вздохнув, прошептал: - Я люблю тебя, дракон... - так, будто сообщал величайший секрет. Ящер раскатисто рассмеялся и поцеловал его в лоб. - И я тебя люблю, сердце. Они еще долго лежали и целовались. В тот день, всего на пару часов, Аркенстона оставило то беспокойство, что грызло его уже не первый год. Маленький хоббит, привлеченный жаждой приключений, ничего не знал. Перед его глазами стояла картина, нарисованная гномами, и он верил, что помогает правому делу. Маленький хоббит не знал ни песен Аркенстоуна, ни нежных слов, что дракон говорил ему, ни их трепетных ласк. Маленький хоббит, счастливый в своем неведении, положил камень в карман и юрко выскользнул в один из боковых проходов. Бильбо не слышал истошного крика камня и не верил реву взбешенного дракона. Тонкий юноша плакал навзрыд в своей скорлупе, царапал твердые стены, звал своего дракона и хотел обрести тело, чтобы сбежать. Но ни его слезы, ни крики, ни мольбы не были услышаны хоббитом. А тот, кто их слышал, не мог найти чертового воришку. - Смауг! - звал Арк, но крик его становился все тише. Он слабел, ведь не было рядом горячего брюха и он замерзал, - Смауг, - звал старый как мир мальчишка, обхватывая себя за плечи, чувствуя, как размывает контур привычной формы, - Смауг... - имя таяло на его губах. Он еще слышал буйство своего любимого, но что он мог сделать? Если не найдет Смауг среди гномов вора, то вырвется из подгорного царства и взмоет в небо, надеясь найти свою драгоценность там. А если нет, то спалит к чертовой матери все в округе. Тогда гномы далеко не уйдут. Тогда он точно найдет Арка, прижмет его к себе и спрячется так глубоко в недрах Эребора, что ни один смельчак не полезет туда. Под отвыкшими от полета крыльями гудел ветер, и дракон, выдыхая пламя, летел к маленькому городку, что хотел сжечь на своем пути. Тот сиял редкими огнями, а люди, привлеченные ревом, уже выбегали на улицы и суетились, пытаясь сделать хоть что-то, чтобы спасти себя от неминуемой гибели. Человечки прыгали в воду, прятались под домами и лодками, бегали туда- сюда. Те, кто посмелее - хватались за оружие. И все, как один, проклинали гномов, которых черт дернул полезть под гору к проклятому ящеру. И только один человечек, хоть и мелкий, но амбициозный, вытащил огромную черную стрелу и понесся к башням. Он был самоуверен, решителен и зол. Он видел только красное брюхо летящего дракона и уже мысленно целился в ту щель между чешуйками, что когда-то пробил его отец. И его не в чем было винить, он защищался, но... Одно сердце колотилось испуганно, понимая, что сейчас, именно сейчас, оно остановится. Это было не драконье сердце, из плоти и крови, исправно качающее жизнь, это было каменное сердце, что боялось этой стрелы больше всего на свете. И человечишка выстрелил. Он оказался на диво удачливым. Черная стрела пробила брюхо красного дракона. Пробило тот кусок плоти, в котором жила драконья храбрость, любовь и ярость. Пробила два сердца. И с последним мальчишечьим криком две жизни оборвались. Глупый хоббит не заметил, что свечение в его кармане стало тусклее, что камень перестал быть таким теплым. Что только что он потерял свою цену. Настоящую цену, которую знало всего одно существо на целом свете. После, когда народ маленького городка пировал, расы сражались за золото, а гора стала чужим домом, серый маг затянулся трубкой и грустно улыбнулся. Но и он не сильно грустил. Правы люди - побеждает сильнейший, а не любовь.