Люби на вдохе. Стреляй на выдохе

Через двое суток течка кончилась, и мы смогли выбраться из постели. Я еще не понял всего ужаса происшедшего, но этот ужас затаился на задворках сознания.  Щелковский свежий, полностью одетый вошел в спальню, где я, лежа на развороченной постели, бездумно пялился в стену. Он поставил поднос с едой на прикроватную тумбочку. - Тебе надо поесть, и я положил витамины для омег. Марк, мы не предохранялись... - Не парься, я на таблетках.  - Я не парюсь. Ты как?  Я неопределенно помотал головой. - Мне надо в офис, там все в тартарары летит из-за моего непредвиденного уикенда. В два у меня встреча с фармацевтами, я отделаюсь от них так быстро, как смогу. Ты будешь здесь? Я пожал плечами. Он поднял с пола мой телефон и позвонил себе. - Это мой номер. Свяжемся вечером, - он наклонился и быстро чмокнул меня в висок, - постарайся отдохнуть.  Как только хлопнула входная дверь, я встал, поморщившись от покалываний в заднице, и начал собирать свою одежду с пола. В груди у меня покачивались эфемерные весы, на одну чашу легла моя работа, которая была не просто работой, а моей жизнью, и никто не знал, скольких усилий мне стоило эту жизнь завоевать. Что бы ни говорили, это мир альф с большими членами и бет с холодными мозгами, чтобы занять их место (а не место при них), омега должен быть в два раза лучше во всем. Всегда.  На вторую чашу весов мне следовало поставить последние дни и то, что за ними скрывалось, но я не хотел принимать взвешенное решение, я боялся того, каким оно будет. Поэтому вторая чаша пустовала. Я механически оделся и покинул дом Щелковского. В родном убежище я принял душ, вылив на себя полбанки шампуня, бесполезно - сквозь обещанный "морской бриз" все равно пробивался запах Алекса. Стоило мне прикрыть глаза, как всплывали сцены из минувших суток.  - И откуда ты такой взялся? - Щелковский задумчиво перебирает мои волосы, отросли ж, блин, патлы.  - Какой "такой"? - Злой, красивый, - пальцы скользят по щеке, пощекотав шею, спускаются к острым ключицам, - еж наизнанку, все иглы внутрь, у тебя там постоянно болит...  Я приподнимаюсь и целую его - напористо, взатяг, грубо толкаюсь в рот языком, так чтобы альфа встрепенулся, мгновенно  перехватывая инициативу, чтобы он заткнулся и не рвал меня на куски своим обжигающим пониманием.  Выйдя из душа и откопав чистую футболку, я спустился на нулевой этаж, раньше там были морозильные камеры, а теперь хранилище оружия. Сев на корточки, я набил на синем дисплее постоянную Aпери до пятого знака и открыл сейф. В свете голубых ламп на подставке стоял мой самый привередливый питомец  - венгерская винтовка Пантера M-20. Поговорка про плохого танцора и мешающие ему яйца в снайперском деле не работает - место, погода, оружие важны для хорошего выстрела не меньше, чем талант.  Сложив Пантеру в чехол, я выкатил мотоцикл и рванул в Сити, к офису Щелковского. Он сказал, что встреча с фармацевтами назначена на два, значит, из офиса он выйдет около часа, у меня было полтора часа в запасе, чтобы добраться до места, выбрать точку и подготовиться.  Ветер завывал у подбородка там, где заканчивался шлем, я гнал на максимуме, проскакивая на красный, обгоняя по встречке, пригибаясь к земле на крутых поворотах.  Ночью отбушевал ливень, и черная лента, убегающая под колеса моего мотоцикла, поблескивала серебром, небо, взбухшее от молочной влажности, замерло низко, и в ушах звенело древнее "Call me", заглушая визг резины.  разукрась меня, мой милый, в цвет твоей мечты... * Я ловил себя на том, что мне плевать, доеду я или нет.  Небоскреб "Неопрома" возвышался неприступной крепостью с западной стороны площади Альберта Эдисона. Приближалось время ланча, и люди в деловых костюмах сновали по залитому солнцем газону, иногда останавливаясь возле ларьков, чтобы купить сигареты, сэндвич или кофе. С точки, которую я выбрал - крыша дома моды "Мио" - отлично просматривался центральный вход в "Неопром" и большая часть площади. Всю неделю Щелковский появлялся с главного выхода, хотя у него был отдельный выезд из гаража. Так вышло, что последнее, самое удачное покушение произошло именно в гараже и, несмотря на уверения СБ, что светиться каждый день у центральных ворот самоубийственно, Щелковский суеверно обходил офисный гараж стороной.  Я открыл чехол и собрал Пантеру за 10 секунд. Мастерство не бабло, его не пропьешь. Стоило мне взять в руки винтовку, как все посторонние мысли остались за плотным занавесом. Рабочий настрой - то, чему снайпера учат первым делом. Усиленное сердцебиение, учащенное дыхание могут испортить выстрел, поэтому все должно быть доведено до автоматизма: я знал то, слегка истертое место на прикладе, куда прислонится моя щека, знал с точностью до миллиметра, на каком расстоянии от прицела будет мой глаз, знал, сколько времени потребуется для поправок на ветер и дальность, знал, что будет один выстрел и один труп.  Я навел прицел на вход, без пяти минут час все застыло в моих глазах: серые откормленные голуби, люди, машины. Стеклянные двери разъехались, и появился он в сопровождении телохранителей  и трех мужчин-акционеров, заговорил о чем-то с человеком на крыльце. Тем временем краем глаза я заметил нечто странное на площади, то, что можно было заметить только сверху. Люди внизу двигалась беспорядочно, сталкиваясь, огибая друг друга, притираясь, проталкиваясь, но две темные фигуры шли быстро и целенаправленно с разных сторон, они пробивали толпу, как два волнореза, образуя что-то вроде клина, который сходился на Щелковском. Азиаты, китайцы.  Китайские киллеры никогда не работают в одиночку, всегда парами, реже тройками, четверками - нет, четыре у них несчастливое число. В работе китайцы используют, так называемую, "лентяйку". "Лентяйка" - это близкострельная самоделка с "умными" пулями, хороша тем, что позволяет особо не целиться, куда бы пуля ни попала, она найдет путь к жизненно важному органу, мучительный путь, во время которого жертву корчит от разрывающего внутренности куска железа.  Ничего. Ничего, я успею первым.  Ветер под сорок градусов, скорость четыре км/ч, расстояние до цели... Как там? "Ты больше не на моей стороне, милый..." * Блять, блять... Дистанция более тысячи, возможен снос вправо на 0,7 угловых. Все будет хорошо, малыш, теперь я буду рядом, Марк, это ничего, поплачь... Глубокий выдох, звуки исчезают. Раз. Два. Три. Я нажимаю курок. Китаец, подбирающийся слева, падает, суматоха, крики. Второй остановился, удивленно крутит головой. Ну да, снайперский выстрел из ниоткуда - это не то, что можно ожидать.  Прицел, выдох, счет на четыре, щелчок, и второй отправляется вслед за напарником в лучший мир, если, конечно, не был атеистом. Я уже не вижу, как телохранители уводят Щелковского, отступая обратно в здание. Сдернув винтовку со стойки, я бухаюсь на пол, прислонившись спиной к бетонному парапету.  В смертельном треугольнике заказчик-жертва-киллер всегда умирает хотя бы один. Это первая заповедь. Только что я исключил нас с Алексом.  Скоро я объясню ему, что бороться надо не с последствиями, а с причиной, а значит, не от киллеров спасаться, а убирать главного врага. Алекс возразит, что он бизнесмен, политик, да кто угодно, но не убийца, на что я отвечу: "Ну и прекрасно, одного в нашей паре более чем достаточно". Алекс пообещает улучшить охранную систему, я скептически хмыкну: "Твою охранную систему надо не улучшать, а создавать, и я займусь этим лично". Он поломается, поломается и уволит к херам всю свою СБ в полном составе. Часть киллеров, узнав, что "Ангел Смерти" теперь стоит за спиной Щелковского, поместит Алекса в черный список "не принимаемых заказов", мне же понадобится три месяца, чтобы вычислить и устранить заказчика, после чего жизнь наша устаканится, и я смогу вернуться к родному ремеслу, Щелковский, назвавший меня когда-то "ежом наизнанку", в быту окажется самым настоящим дикобразом, впрочем, я буду прощать и даже полюблю все его тараканы, потому что он так никогда и не спросит меня, зачем я в тот день пришел на крышу.  Но все это будет потом, через час, неделю, год, а пока я сижу на крыше "Мио", сжимаю в руках еще теплый приклад и медленно вдыхаю и выдыхаю.  * "Call me", испол. Blondie, пер. Дмитрий Гришаков * вспоминает слова из песни "Historia de un amor", которая звучала во время танца.