better than drowning in a burlap sack

Люди всегда говорили «конец света», будто каждый говоривший пусть и где-то глубоко внутри, но надеялся, что это будут какие-то невероятные разрушения, изменения окружающей среды, какая-то ещё подобная поебень, главное, что в результате вместе с людьми исчезнет и всё остальное. Или без людей. Но ни один не хотел думать, что возможно «концом света» окажется банальное уничтожение людей. Даже смешно. Никто не знает, откуда пришла эта дрянь. Можно было строить множество версий, но это слабо помогало спасать собственную задницу. Мёрфи истекал кровью фактически на руках брата, которого он и заслонил собой, получив вместо Коннора ранение от гигантского плотоядного цветка (и от этой мысли ему становится ещё смешнее, потому что умирать вообще ему сейчас кажется охуенно забавно), а Коннор орёт что-то – совершенно точно матом – и пытается остановить кровь. Мёрфи не уверен, что умрёт, - зато совершенно точно уверен, что, когда очнётся, ему влетит от брата. Даже если не очнётся. *** - Мёрф. Ты. Тупой. Ублюдок. Голос Коннора доносится словно сквозь кастрюлю на голове маленькими горошинами, и Мёрфи усмехается сухими губами. Вокруг пусто, просторно, гулко и не светло, и за это он готов благодарить Бога. Или лучше Коннора. - Буду расценивать это как благодарность за спасение твоей задницы. Впрочем, за то, что от этого не откинул копыта я, спасибо уходит обратно тебе. Мёрф совершенно отстранённо думает, что веселее всего в этой заварушке вегетарианцам, облизывает губы медленно и пытается успокоить жужжащий рой в голове. Хочется пить. - Есть у тебя что-нибудь выпить? Жажда такая, что лучше бы действительно сдохнуть. Коннор зло хмыкает, но достаёт всё же бутылку воды, судя по звукам, и подходит к брату. Мёрфи приподнимается, чувствуя тянущую боль в прокушенных правых предплечье и боку и стараясь опираться на левую сторону тела. И у него получается, пусть и совсем чуть-чуть, но он лишь стонет коротко и жмурится, поднимает глаза на уставшее лицо Коннора, ухмыляется ему и, через небольшую паузу, получает такую же ухмылку в ответ. Ухмылка Коннора такая же, как и день, неделю, месяц и годы назад, и от этого спокойнее. И от этого увереннее. И от этого он продолжит ухмыляться в знакомое до последней черты лицо и завтра. *** Это всё равно называют апокалипсисом. В принципе, ничего странного тут нет – почти полный переворот предыдущего мироустройства всё же подходит под это определение. Но выжившие продолжают выживать, и у каждого свои причины, но братья МакМанусы выживают просто потому, что они – живучие пидарасы. И ради друг друга. Сначала они направляются к центру материка, к степям; там их не пытается сожрать осатаневшая живая природа. Чуть позже они бросают старенький Форд «Англия», найдя небольшой, но вполне сносный фургон. Не то, чтобы у братьев был план, самым основным положением действий до сих пор было «спасать свои задницы и животы максимально долго и вообще в идеале умереть лет через сорок», но пока было ясно только одно: «бежать, бежать, здесь небезопасно». Ни один из них не претендовал на героическую смерть. Вообще мало кто претендует на то, чтобы умереть героем. Не говоря уже о претендентах на добровольную смерть. Они не заглядывают в оставленные посреди дороги машины, но обшаривают брошенные дома и Коннор старается не упускать Мёрфи из глаз так же, как Мёрфи – Коннора. Они не могут сказать, что сейчас беспокоятся друг о друге больше – больше, наверное, всё же уже нельзя, - но с увеличением риска умереть оба дышат так же синхронно, но чуть менее ровно. *** Со временем фургон становится более пригодным и привычным местом для жилья. Они не ищут других выживающих, как они; помогают, чем могут, случайным встречным, но не остаются ни с кем. Так комфортнее, так удобнее, так проще (жить вот так). Сначала новый образ жизни воспринимается, как необходимая, но кратковременная мера, нежели реальная опасность, потом – тяжёлые времена, а потом всё, что было до конца света отходит на задний план, пока не становится сном. Братья не говорят об этом, но каждый точно знает, что думает другой по этому поводу. Решение пересечь океан приходит абсолютно спонтанно. Здесь небезопасно, это ясно всем, и они обсуждают возможные планы, стараясь уложиться в ограниченное время, сделав небольшую остановку и тщательно замаскировавшись. В итоге путь так и не был найден. Неизвестность представляет собой куда большую опасность. Ни один не хочет так рисковать другим. *** Первый раз они трахаются спустя 81 день после того, как они покинули Бостон, и 57 – после того, как сменили транспортное средство. Мёрфи считает дни и различает среди них события. Коннор считает ночи, и все они для него как одна. Когда они трахаются впервые, это выходит до ужаса нелепо, у каждого по паре свежих ещё ранений, ночь невероятно душная, и Коннор первым залезает в чужую постель. Одноместная кушетка узка даже для одного человека, простыни неприятно липнут к мокрой от пота коже, и они больше похожи на подростков, но когда Коннор входит, закусив губу, а Мёрфи, закусив губу точно так же, льнёт к нему ближе, сжимает пальцами предплечья, шипит тихо и обхватывает ногами поясницу, всё становится очень правильно – но им уже плевать. Это лечит и объединяет. Каждый раз, когда одного из братьев ранят, в другом словно отмирает что-то, а на следующую ночь он вцепляется в чужие плечи чуть отчаяннее, пытаясь сказать «не бросай меня одного и больше никогда не смей меня так пугать». За это нельзя винить. Коннор иногда думает, что физический контакт только видимость; это самый настоящий секс душами. Мёрф иногда думает, что это пугает ощущением такой правильности, словно ничего нет больше на этой Земле правильнее. Прекращать ни один не собирается. *** Сейчас МакМанусы направляются на восток; надежда на Хьюстон ещё не угасла. И Коннор почти начинает сомневаться, но Мёрфи смотрит на него и ухмыляется. Коннор ухмыляется в ответ.