Художница и её тень

      «Я не Лили» – после того, как главные слова прозвучали, дальше говорить стало легче. Эшли даже ощутила некоторое воодушевление, почти радость от того, что не нужно больше притворяться. Она вкратце рассказала всю свою историю – как попала под машину и думала, что умирает, как очнулась в незнакомом доме, как поняла, что находится в чужом теле и, более того, в чужом мире. Умолчала только о книгах про Гарри Поттера, решив, что для друзей Лили сейчас и так достаточно потрясений. Упоминание о том, что в её мире все они являются героями сказочной истории, вряд ли прибавило бы её рассказу убедительности.       А ещё Эшли не стала рассказывать о сиреневом «мотыльке», убедив себя, что сейчас это не важно. На самом деле она и сама до конца не понимала, почему не хочет об этом говорить – словно это было чем-то личным, чем-то, что она хочет оставить для себя. На протяжении всего рассказа Эшли смотрела на огонь в камине и, только закончив, осмелилась поднять голову. И сразу поняла, что ей не поверили. Лица ребят выражали удивление, тревогу, но никак не отчуждённость.       Первой дар речи обрела Марлин:       – Странная шутка, Лили. Ты что, заразилась чувством юмора Поттера? Питер Петтигрю захихикал, но никто его не поддержал, и он сконфуженно смолк.       – Да нет же! Я говорю совершенно серьёзно! Неужели вы сами не замечали, что я веду себя не как Лили?       Сейчас Эшли чувствовала злость, глядя на эти доброжелательные обеспокоенные лица. «Так не просто было решиться на это признание, а им теперь ещё и доказательства нужны!»       – Ты ведёшь себя, как Лили, которая сильно стукнулась головой. Осталось выяснить, как это произошло. Нора, что думаешь? Нора барабанила пальцами по подлокотнику кресла – похоже, она делала так, когда нервничала. И сейчас она ответила без тени улыбки:       – На сумасшествие вроде не похоже. Может, магия? Что-нибудь с созданием мнимой памяти? Люпин нахмурился:       – Никогда не слышал о наваждении таких масштабов. Если это сделал волшебник, то он, должно быть очень могущественный. Вот только зачем?       – Как зачем? Чтобы развлечься! Ты будто не знаешь, кто у нас развлекается игрой с людьми? – Джеймс сейчас был похож даже не на оленя, а на быка, который бьёт копытом и рвётся в бой. Нора положила руку ему на плечо, стараясь успокоить.       – Я знаю, о ком ты говоришь, но одно дело превратить кого-то в черепаху – прости, Мэри, – и совсем другое – создать человеку целую вымышленную жизнь.       Эшли опустилась на диван. Это разбирательство затягивалось, и она ощущала себя пациентом перед консилиумом врачей. А ещё она вдруг ощутила ужасную усталость.       Люпин внимательно посмотрел на Эшли и нахмурился ещё больше:       – Мне, как и вам, не хочется верить, что Лили больше,… что Лили не с нами. Но что если вся эта история – правда?       – Ты серьёзно, Рем? – воскликнул Джеймс с явным раздражением. – Переселение душ? Двойник из параллельной реальности?       – Согласен, звучит чудно, но ведь на свете не мало чудных вещей. Для какого-нибудь маггла весь наш мир – небывальщина.       – Но мы ведь говорим о Лили!       – Вот именно, – вступил в разговор Сириус, – и ты сам отмечал, что в Косом переулке она вела себя странно. «Не похоже на себя» – твои слова. На замечание Сириуса даже Джеймс как-то сник.       – Насколько ясно ты помнишь свою прежнюю жизнь, как ты говоришь – в другом мире? – Сириус обратился к Эшли.       – Совершенно ясно, со всеми подробностями. Не думаю, что кому-то под силу создать такое количество поддельных воспоминаний.       Говорила Эшли уверенно, но где-то в глубине души шевельнулось сомнение. Гибель близких, приют мисс Хиггинс, скучный обыденный мир, в котором лишь кисть и краски дают какое-то подобие волшебства. Что, если всё это – лишь созданная чьей-то злой волей иллюзия? Кошмар, от которого она, наконец, пробудилась? Как бы это было замечательно!       Но Эшли знала, что это не так. Нет, не из-за собственных чувств – как художник она знала, как реалистичны бывают фантазии. А из-за чувств других людей. Она помнила глаза матери, когда та смотрела на фотографию отца. И лицо малыша Билли, приютского мальчика, когда он показал Эшли своё первое стихотворение. Стоило только напрячь память, и перед ней расстилался мир, живущий своей отдельной, не зависимой от неё жизнью. И если бы кто-то мог создать такой мир в чужой голове, он был бы богом. А Эшли не верила в богов.       Пока Эшли предавалась воспоминаниям, друзья Лили успели прийти к общему решению – идти за советом к Дамблдору. Эшли собиралась попросить ребят подождать хотя бы до утра (очень ей хотелось посмотреть ещё немного на удивительный замок, может быть даже добраться до Выручай-комнаты), но не успела: в окно башни решительно постучали.       Эшли непроизвольно вздрогнула, прикидывая, на какой высоте находится окно гостиной, но для гриффиндорцев этот звук был привычным. Поттер открыл створку и впустил в комнату небольшую серую сову. В лапках она держала скатанный в трубку желтоватый свиток. Поттер забрал у птицы свиток и развернул. Все остальные столпились за его спиной, стараясь в колеблющемся свете камина разобрать витиеватый почерк. Правда, само послание оказалось коротким и не двусмысленным:       « Жизнь вашей подруги зависит от вашего молчания. Всё, что было сказано в этой комнате, должно оставаться тайной. Любая попытка нарушить запрет – и девчонка умрёт».       Эшли подумала, что всё это как-то нелепо, словно неудачный розыгрыш. Она собиралась сказать об этом остальным, когда мир перед её глазами вдруг вспыхнул фиолетовым заревом, а затем начал расплываться. Эшли ощутила сильную сонливость, ей даже пришлось опуститься на пол. Уже слабо, словно издалека, она слышала чьи-то взволнованные голоса, кто-то тряс её за плечи, но это было уже не важно. «Я умираю?» – успела подумать Эшли, но как-то спокойно. Не было ни страха, ни боли, только безграничный покой. Наконец, она сдалась и закрыла глаза.       Очнувшись, Эшли подумала, что отключилась всего на мгновение. Но, ощутив под рукой мягкую обивку дивана, поняла, что её уже успели перенести. Спинка дивана мешала обзору, но до Эшли доносились знакомые голоса. Голос Поттера звучал непривычно напряжённо, как натянутая струна:       – К директору идти нельзя. Нас предупредили о том, что будет, а потом ещё и показали, что они это могут.       – Раз к учителям идти не вариант, придётся нам разбираться с этим шантажистом самостоятельно, – сказал Сириус почти весело. Его, похоже, привлекала перспектива нового опасного приключения. Эшли пошевелилась, и её тут же услышала Нора:       – О, ты очнулась – какое облегчение! Мы все очень волновались за тебя. Как ты себя чувствуешь? Помнишь, как тебя зовут? Эшли невесело усмехнулась:       – Знаю, на какой ответ вы надеетесь, но моё имя по-прежнему Эшли.       – Ну «Эшли» так «Эшли», – вздохнул Джеймс. – Но нам всем придётся делать вид, что ничего не произошло. Для тебя это будет особенно трудно. Просто знай: ты для нас Лили, по крайней мере, до тех пор, пока никто не докажет обратного.       На этом решении и остановились. Все старались выглядеть бодро, но мысль о невидимой силе, способной выключить человека как телевизор с пульта, пугала не только Эшли.       Спальня девочек оказалась менее уютной, чем гостиная. В гостиной обилие ковров на полу и на стенах смягчало суровость каменных стен. Здесь же как-то острее чувствовалось, что они именно в башне замка, древнего и равнодушного к комфорту своих обитателей. Эшли с тоской подумала об уютной комнатке Лили с весёлыми обоями и окном в сад. Большая кровать с красным пологом ассоциировалась у Эшли с палаткой на склоне горы. «Ну что ж – хоть какое-то уединение – уже не плохо».       Эшли уже забралась в кровать, гадая, сможет ли она уснуть после всего случившегося, когда её окликнул тихий голос Мэри:       – Лили…, то есть Эшли, ты говоришь, что ты двойник Лили из параллельной реальности?       – Что-то вроде того, мне так кажется.       – А мы в твоей реальности есть?       – Даже не знаю, наверное, есть, – Эшли удивилась про себя: как эта мысль не пришла ей в голову раньше? «Ведь и правда, если есть я, должны быть и другие. Может быть, я даже кого-то уже встречала в своей прежней жизни». Из-под полога справа послышался звонкий голос Марлин:       – Интересно, какой я была бы в маггловском мире?       – Готова поспорить, такой же ненормальной, как и здесь, – это уже был голос Норы. Судя по звукам, в неё полетела подушка.       Вопреки ожиданиям, уснула Эшли быстро, но спала беспокойно, с чередой ярких, но бредовых сновидений. Хотя одно из них было как будто бы даже не сном, а воспоминанием.       Эшли в своём мире, дома, и это первая ночь после смерти матери – первая ночь в одиночестве. Она сидит одна в пустой квартире. Завтра её заберут социальные работники, но сейчас кажется, что завтра никогда не наступит, что она просто растворится в темноте… Эшли хватает пальто и, даже не заперев дверь, выбегает на улицу. И вот – Эшли уже на набережной, только теперь она не одна. На перилах, прямо над тёмной водой, сидит парень. Эшли ясно видит изображение рыжей собаки на его куртке, но почему-то никак не может разглядеть его лицо. Но это и не важно. Даже от его спины исходит ощущение тепла и безопасности. Они разговаривают всю ночь – так, словно знают друг друга всю жизнь. И Эшли уже не боится, что исчезнет. Вот мальчик поворачивает голову, сейчас Эшли увидит его лицо… Но тут сон круто меняется. Эшли уже не на набережной, она стоит на середине шоссе и на неё летит машина. Нет, не машина – это огромная чёрная птица. Она открывает клюв и кричит:       – Подъём! Подъём! Эшли испуганно открыла глаза и увидела перед собой Нору:       – Вставай скорее, соня. Если ты опоздаешь на урок, повышенное внимание тебе обеспечено. Лили у нас – мисс пунктуальность.       Слова Норы подействовали как холодный душ: Эшли тут же встала и быстро оделась. Но пока она шла в Большой Зал, всё время думала об этом сне. То чувство тепла и дружеской поддержки ощущалось так реально, как живое воспоминание. А между тем, Эшли не только не могла вспомнить лицо мальчика на набережной – в её родном городе вообще не было набережной.