А небо теперь красное

День близится к вечеру. Нейто сплевывает на асфальт алую, почти как чертов закат, кровь. Соседские мальчишки расходятся по домам, все еще смеясь. Кто-то из них говорит, что Монома никто, и причуда у него ненастоящая, и еще, и еще... Никто этого не говорит. Все уже ушли, и только Нейто остался. Упал на траву, смотря в небо. Оно прекрасно и все любят его. Монома хочет быть таким же, как небо. Но пока что он еще ребенок с побитыми костяшками и рассеченной губой. Нейто не умеет драться. Не может постоять за себя, когда снова говорят, что причуда у него ничтожная, не его вовсе. Нейто хочет вырасти и стать небом. Звездой там, облаком, ярким солнечным светом и дождем. А еще все любят героев. Смотрят на них с восхищением, мечтая стать такими же, как они. Герои сияют ярче всех, небо — их фон. И никто из них не мечтал о том, чтобы однажды стать безупречной синевой, темной тучей, первым рассветом и последним закатом. Нейто отбрасывает эти пустые, ничтожные мечты. Смотрит, как они горят в пламени лет, и пытается избавиться от мысли, что огонь пожирает и его. Времена детских драк, в которых Нейто всегда проигрывал, заставляя мать рыдать, позади. Кулаки — неподходящее для него оружие. Лучшее оружие — это нападение. Монома физически слаб, не может никого ударить. Вместо этого он разбрасывается сарказмом и колкостями, словно кислотой, отгородившись от мира. Или заперев себя в клетке. Но здесь никто, никто не видит, насколько он на самом деле слаб. Не физически. В первом классе старшей школы у Нейто появляются друзья. Кендо, правда, все время бьет, надеясь таким образом снизить уровень сарказма, и на время вывести источник раздражения из строя. Итсука следит за ним, словно за маленьким ребенком. И, наверное, все это — тайная часть дружбы, в которую Моному не посвятили. В первом классе старшей школы Нейто впервые пробует курить. Герои, вообще-то, этого делать не должны. Но Монома не герой. Он не знает, чем заполнить эту пустоту внутри, и пробует наполнить ее горьким дымом, который по идее его убьет. Но Нейто уверен, что умрет раньше, чем рак доберется до его легких. Надеется на это. Потому что герои не умирают от рака. Нейто не герой. Но отчаянно хочет им стать. Монома давится после первой же затяжки, закашливается и пускает немного дыма через нос. Он неприятно щиплет, а глаза начинают слезиться. Горько, гадко, противно. Но Нейто не собирается останавливаться на достигнутом. Он должен хоть чего-то в жизни достичь. Курить научиться, например. Вторая затяжка получается чуть лучше, но все еще до кашля и слез. И Нейто наконец-то начинает понимать, как надо вдыхать дым. Дальше все идет гораздо лучше — Монома вдыхает, дает яду сполна настояться в его легких и очернить алую кровь, затем выдыхает. Все довольно просто. Главное, как при аэробике — правильно дышать. А над головой неспешно проплывают облака, исчезая в закатном мареве. Нейто не герой, но уже часть неба — так ему кажется. Парень лежит не на траве, истекая кровью, а на крыше, эту же кровь отравляя. И совершает привычный в жизни ритуал, смотря на такое спокойное небо. В голове священная тишина, пустота, небытие. Мелкие и незначительные проблемы, придурки А класса, собственная слабость — все отходит на второй план. Есть только небо и тихий шепот ветра. Это дзэн, нирвана, долгожданный рай. Если Кендо поймает его здесь, на крыше, да еще с сигаретами, Нейто так и скажет — прости, милая, но я познал дзэн, не мешай. Итсука не ловит его, но Монома все равно больше не вдыхает никотин. Слишком горько для него, а выдыхаемый дым загораживает вид, заставляя смотреть на тающие, безликие, серые силуэты. Песчинки лет проходят сквозь пальцы, и Нейто завороженно наблюдает, как время оставляет его. Наблюдает, пока не понимает, что песчинок в его руках не осталось. Ладони, абсолютно чистые, тут же пачкаются в его крови. Монома рад, что она ни капли не почернела, оставшись такой же ярко-красной, как и в тот день, когда мальчишка впервые разбил коленку. Прошел всего год после окончания Юэй. Какая трагедия — умереть, даже не дожив до двадцати. Зато умирает, как настоящий герой. Пожертвовав собой. Не дав погибнуть невинным людям и своему напарнику. На ладонях Мономы нет чужой крови, о которой пришлось бы помнить всю жизнь — только его. И, наверное, не такой уж это плохой расклад. У Нейто в глазах темнеет, перед глазами точки-звезды разноцветные и слишком навязчивые, но он еще не потерял способность мыслить. Монома не хочет умирать. Он хотел быть героем, спасать людей и вызывать восхищение. Но кто помнит мертвых героев? Тем более таких юных. У Нейто в голове сформировывается список: «Все, что не успел Монома Нейто в жизни и уже никогда не успеет, потому что он мертв». Хочется разреветься. Оплакать самого себя. Но нет сил даже на то, чтобы заплакать. Душа медленно покидает надоевшее ей бренное тело, стремится ввысь. Стать небом. Как Нейто в детстве мечтал. Зато он умирает не на холодном асфальте, а в тепле чужих рук. Даже если это руки Тетсу, его напарника. Даже если он все время орет в ухо, а Нейто слов почти не разобрать. Но он почему-то верит, что не ушел только благодаря этому крику и крепким рукам. Страшно посмотреть вниз и увидеть дыру под ребрами, а она там точно есть. И Тетсу весь в крови — в его, Нейто, слишком яркой крови. Умирать, оказывается, не больно. Душа уже почти отправилась в другой мир, ей не до мук плоти. Небо, наверное, очень красивое. Нейто не смотрит на него, ему не до этого. Он смотрит на взволнованное лицо Тетсу. Слишком большая гамма эмоций, словно это он тут умирающий. Но волнение и страх за Моному в глазах Тетсу — это красивее, чем все облака, звезды, солнечный свет, безупречная синева. — Тетсу... — говорить тяжело, получается слишком хрипло и как-то отчаянно, но Нейто не сдается, продолжая пытать свое горло. Ведь должен он в этой жизни хоть чего-то достичь? — Да заткнись ты! — рычит Тетсу, но получается совсем беззлобно. — Только силы зря тратишь! Скоро приедет помощь! Он бы, наверное, сам бы добежал до больницы, по пути снеся половину города. Но городу сегодня повезло — сам Тетсу ранен в ногу. Не сильно, конечно, и жить будет, но сейчас он и шагу сделать не может. И, наверное, ему ненавистно от того, что он ничего не может сделать. Нейто уйдет, станет пылью на полке, а ему, Тетсу, придется жить с этим. С тем, что Монома уходит вместо него. Потому что так поступают герои — рискуют собой даже тогда, когда их об этом не просят. — Тетсу, — Нейто словно удачно пропускает все слова напарника мимо ушей, — я... никогда в этой... жизни не целовался. У Тетсу, обычно такого непрошибаемого, столько эмоций отражается в глазах — это еще прекраснее, чем лунное затмение. Наверное, это жестоко со стороны Нейто. Эгоистично и просто глупо — как раз в его стиле. Монома не плачет, ведь сил уже нет на слезы. Но он усмехается также привычно, как делал это каждый день, почти всю свою жизнь. Монома вполне может ожидать, что Тетсу его просто не поймет. Или, что еще более вероятно, его, умирающего, пошлет. И придется умирать не в тепле рук, а на холодном асфальте, смотря в ставшее вдруг безразличным небо. Но Нейто нравится рисковать — его тайная страсть, мания. Такая же, какой было и небо. Последнего теперь слишком много, хочется спрятаться. Тетсутетсу несмело поддается вперед, опасаясь, осторожно и со странной нежностью касаясь чужих губ, придерживая голову умирающего Нейто, словно головку только что рожденного младенца. Губы у Тетсу слегка сухие, с маленькими трещинками. Вкус крови, отчаянья и чего-то еще, что для Нейто навсегда останется непонятным. Зубы у стального парня действительно острые, как клыки хищной акулы. Но Мономе нравится. Он не хочет углублять поцелуй, поэтому просто водит языком по чужим зубам. Тетсу отстраняется, покраснев, когда воздуха становится недостаточно. Сильнее прижимает к себе Нейто и больше не орет. Смотрит куда-то в небо — боится опустить взгляд, зная, что увидит там белое, как полотно художника, лицо, закрытые глаза и слегка приоткрытые губы с застывшими на них словами, которые никогда не будут произнесены. Тетсу сильный. Сильный, и поэтому плачет — силы у него на это есть. Соленные капли смешиваются с потускневшей кровью. Весь мир отходит на второй план. Тетсу не замечает ничего, пока кто-то не пытается забрать у него Моному. Но у Тетсутетсу сильные, крепкие руки. Небо окрасилось в закатный алый, слишком яркий цвет, с примесью золотого — словно кто-то небрежно провел кисточкой с золотой краской. А Нейто, на самом деле, уже целовался. Даже перед смертью не смог стать честным человеком. Вот только Тетсу уже никогда не узнает правду — горькую ли, сладкую ли. Но лучше бы Монома продолжал врать. Всегда. Каждый день. До конца его, Тетсу, жизни, в которой у него не осталось ничего. Только алое небо над головой.