***
— Себастьян! Мерлин, что ты творишь?! Джим загнан в угол собственной спальни кончиком палочки, направленной прямо меж его глаз. Мориарти осторожно отшагивает к тумбочке, на которой лежит палочка, но короткий взмах рукой Аврора заставляет ее отъехать в сторону. — Ты перешёл все границы. Что делать с твоей шкурой будет решать суд, — безразлично цедит сквозь зубы Моран, делая шаг к Джиму. Мориарти лишь ухмыляется. Так словно знает, что Себастьян уже проиграл. Словно его проигрыш настолько очевиден, что даже сильные пальцы, сомкнувшиеся на его локте перед тем, как трансгрессировать, не меняют его уверенности. — Чему ты ухмыляешься? — Тебе. Моран вопросительно смотрит на Джима, не ослабляя хватку. — Я снял заклятие ещё неделю назад, — Джим смеётся, глядя в серые глаза, — Но ты не остановился, — облизывает губы, — Хочешь я скажу, почему? — Закрой рот, мне глубоко плевать, — Моран сжимает зубы и грубо дёргает Джима за локоть. Мориарти щерится, бесцеремонно нарушая все рамки личного пространства и опаляя дыханием подбородок. Картинка искажается, принимая вид камина в министерстве магии. — Ложь.***
Где-то внизу волны с грохотом разбиваются о скалы, разлетаясь на сотни пенящихся осколков, перемешиваются солёными брызгами с ледяным дождём и слепящими всполохами молний, утопающими среди вздымающихся волн. Среди звенящей тишины камеры можно сойти с ума, поэтому Джим продолжает пропускать через себя шторм снаружи, продолжая слышать его даже тогда, когда наступает штиль и вода вытягивается в непоколебимую черную гладь. У него отобрали палочку, заперли в самом сердце Азкабана и теперь пытают самым страшным способом из известных, как волшебникам, так и магглам. Одиночеством. В его камере не появляются даже дементоры. Джим уверен, что они его боятся. А иногда, когда кто-то из них вдруг приближается, думает, что они принимают его за своего. Наверное, потому что общество Джима нагоняет точно такой же неуютный пробирающий до костей холод, а может потому что в нем нет счастливых воспоминаний. Ни одного. Щёлкает замок, дверь скрипит, отворяясь, и первое, за что цепляется уставший взгляд угольных глаз — это пшеничная макушка, просунутая в дверной проем, и сжатые в тонкую полоску губы. — Джеймс? — Себастьян выглядит чересчур сосредоточенным и напряжённым, в то время как Мориарти выглядит слишком расслабленно для узника тюрьмы. — Ты принёс мне эрл грей? — Что? Нет, я… — Тогда проваливай. Сначала Моран думает, что Джим шутит, но через пару секунд он понимает, что вовсе нет. Этот наглый, дерзкий ублюдок лишенный палочки и запертый в одиночной камере, тот, чью шею Моран может свернуть не прилагая особых усилий — вовсе не шутит. — Я по-твоему пришёл выслушивать твою клоунаду? — Рычит Себастьян, настигнув Джима в считанные секунды и грубо схватив его за грудки. — Нет, ты пришёл вытащить меня отсюда. Хочешь на меня работать, так? — Джим ухмыляется, абсолютно уверенный в своих словах. Однако Моран не выглядит ошарашенным или раздражённым. Теперь среди них двоих — насмехаются над Джимом. И последнему это не нравится совсем. — Нет, Джимми. Это ты будешь работать на меня. — Я? На тебя? — Джим пренебрежительно усмехается и упорно пытается выглядеть спокойным, но от оскала Морана все внутренности скручивает в тугой узел. А кончики пальцев начинают предательски холодеть. Себастьян грубо смыкает пальцы на подбородке Джима, пока кончик его палочки упирается в шею брюнета чуть ниже кадыка. Джим чувствует, как сердце готовится проломить клетку из рёбер и выбраться наружу. — Умный мальчик. Джим дёргается, пытается оттолкнуть, но ему не дают пошевелиться, опаляют дыханием шею и совсем тихо шепчут на ухо непростительное заклятие, после которого все вспыхивает алыми искрами боли. Потому что теперь все принадлежит не ему. Потому что теперь принадлежит он сам.