По душам

Быть наивной идиоткой – преступление. И насилие над здравым смыслом в чистом виде.       – … Дай мне посмотреть.       – Не наводи панику, Дейз. Собой займись лучше. Подумаешь – нос сломал. А вот быть наивной идиоткой, которая добровольно следует за теми, кто идёт на верную смерть и постоянно рискует жизнью, потому что: «Кто, если не я, будет латать этих придурков после того, как один из них решит, что умрёт, если не будет геройствовать один грёбаный час?» – это уже часть врачебной этики. И одна из тех незавидных причин, по которой Дейзи Белл всё ещё упирается и не подаёт рапорт о переводе, хотя иногда очень хочется.       – ... Послушай, мы все устали, – она вымучено смотрит на Жана снизу-вверх, но затем вялым усилием заставляет его – тоже неимоверно уставшего – сесть на табурет у окна, поэтому и ракурс взгляда меняется. – Поверь, ты не облегчаешь мне работу, пытаясь самоотверженно терпеть боль. Так что дай посмотрю по-хорошему и мы разойдёмся отдыхать, ладно? Выбора, как такового, не дают. Потому что да – чертовски больно, и да – он задолбался терпеть. В ситуации, где их компания отрезана от населённых районов, а среди них всех она – единственный нормальный врач, а не корявое подобие, слепленное из обычного солдата, не очень-то хочется быть упрямым и мужественным. Жан молча сдаётся и убирает руку от лица. Дейзи подтаскивает поближе второй табурет, чтобы сесть, и в свете от пламени зажжённой свечи и предрассветных сумерках получше всё рассмотреть.       – Голова кружится? Она совсем невесомо касается ледяными пальцами его переносицы и внимательно присматривается, щуря слипающиеся от усталой рези глаза.       – Немного. Затем всматривается в покрасневшие то ли от недосыпа, то ли от перелома (хотя надеется, что это не так) глаза и заботливо прощупывает голову: затылок, темечко и виски. Правда ничего ожидаемого и уж тем более неожиданного не находит, поэтому с облегчением выдыхает.       – Тошнит?       – Разве что только от самоотверженности Эрена.       – Я всё слышал! Дейзи вяло улыбается на глухой крик, который раздаётся из соседней комнаты: Эрен, осмотренный ею раньше всех остальных, пытается улучить момент и впасть в спячку, хотя бы на пару часов. Она предостерегающе качает головой, когда замечает мигом набухшую от ярости вену на лбу Жана, и стирает указательным пальцем остатки засохшей крови с его подбородка, после чего поднимается со стула со словами:       – Что ж, тогда у меня хорошие новости, – и сильно давит большим пальцем ему на переносицу с правой стороны, пока не слышит немного мерзкий щелчок и сдавленное от неожиданности и боли оханье, чтобы в следующее мгновение как ни в чём не бывало продолжить: – Тебя, как и всех нас сейчас, спасёт только отдых – проспишься и будешь как новенький. Дейзи отходит от него, накрывшего ладонью вправленный нос, буквально на шаг, но перегруженный организм, державшийся на одной лишь силе воли всё то время, что они добирались до этой богом забытой глуши, наконец-то даёт сбой: колени – предатели – подгибаются, а тело беспомощно валится на пол, поднимая грохот и пыль до потолка. Из-за угла тут же с практически нечитаемым выражением лица высовывается растерянный и полусонный Армин. Хотя его расфокусированный от морального и физического истощения взгляд всё равно не замечает ничего особенного, поэтому Арлерт без единого слова исчезает туда, откуда появился, и через секунду слышно только грузные, отягощённые усталостью шаги вверх по лестнице.       – Если тебя тоже спасёт отдых, то пора бы им заняться, – Кирштайн беззлобно цокает языком и принимается поднимать распластавшееся на полу тело, которое обессиленно кряхтит и какое-то время даже не пытается подняться. – Давай, Дейз, приложи усилия.       – А можно не буду? – Белл невесело смеётся и всем своим весом опирается на его руки. Правда недолго – становится неловко. – Наверное, стоит праздник какой-нибудь организовать – мы снова выжили. Везёт. Жан сосредоточенно хмурит брови и угрюмо молчит – в гробу он видал такое везение на самом-то деле.       – Не смотри так, – Дейзи нетвёрдо встаёт на ноги, но уже собирается идти дальше. – С некоторых пор чувство юмора у меня мрачное. Да и было ли оно вообще? Она прихрамывая ковыляет мимо прикорнувшего на лавке у входа Конни, еле переставляя ноги и шаркая подошвами сапог по полу, и Кирштайн зачем-то плетётся за ней, чтобы застать уже сидящей на каменных ступеньках крыльца. Слабый ветер, несущий с собой свежесть утренней росы вперемешку с запахом дикого леса, обдувает её бледное лицо, но не бодрит ничуть, а даже наоборот – вгоняет в сон. Вокруг царит молчание – не тишина – и Дейзи от этого становится так уютно, что спокойствие мало-помалу унимает дрожь в руках и мёрзнут они уже не от страха и ужаса, но от прохлады. Белл медленно смыкает веки и соединяет ладони, переплетая пальцы в молебном жесте, и впуская в голову осознание всего случившегося и страх не выдержать всё, что сыплется на них как с рога изобилия. Жан понятия не имеет, о чём она думает. Пусть он уже видел не раз и не два, как Дейзи о чём-то молилась, ему и в голову прийти не могло спросить, чем именно были наполнены её мысли в эти тихие, полные скромности и уединения моменты. Даже не так – ему никогда не было интересно по-настоящему. Так, как сейчас. Жан не знает, чего она просит, но ловит себя на мысли, что хочет это понять. И в этот единственный раз ответ находится совсем рядом – стоит ему лишь присесть рядом, на ту же ступеньку, как вместе со своим едва-слышным завыванием ветер доносит до слуха отчаянный шёпот:       – Боже, дай мне сил спасти кого-нибудь ещё. Хотя бы ещё одного. Слова пронзают ледяной иглой одновременно затылок и сердце. Дейзи крепко жмёт ладони и жмурит сухие глаза, чтобы не было больше видно этой бесконечной тупой усталости от всего на свете.       – Никак не пойму – святая ты, Дейз, или просто идиотка, – почти восхищённо говорит Жан, взглядом цепляясь за царапины на шее, уходящие вниз, под ворот рубахи и заканчивающиеся где-то под лопаткой, судя по тонким кровавым полоскам, проступающим сквозь испачканную в пыли и грязи ткань. Форменный плащ она потеряла во время операции по возвращению Эрена. И к лучшему, наверное. Вряд ли их – Легион Разведки – считают сейчас героями. Дай бог в объявления «разыскиваются» не попасть.       – Святость ищешь? Тогда не туда пришёл – Криста в доме, – Белл в совсем несвойственной ей манере угрюмо бурчит, неловко жмёт плечами и подтягивает колени ближе к груди, обнимая их – словно бы стараясь защитить себя от чего-то. – Или как её там теперь зовут. Она устало клонит голову к поникшему от досады плечу. И, если честно, ещё бы не сникнуть.       – Боишься? – Жан подпирает голову ладонью, глядя на Дейзи из-под полуопущенных ресниц. В последний раз они разговаривали вот так – без лишних ушей – ещё до своей первой вылазки, и ему кажется, что с тех пор миновало бесчисленное количество дней и ночей.       – Я простой человек, Жан. Даже в том, что касается силы воли и прочих чувств... – Дейзи не пытается маскировать усталость или запутанность, и поэтому, когда она оборачивается, Жану хочется лезть на стену от осознания того, что порой Белл с пугающей точностью отражает на своём лице его собственные чувства и мысли, толком не зная об этом. – Поэтому да – у меня много страхов. Мы три года подряд делили кров и хлеб с теми, кто лишил нас дома, а десятки тысяч людей за стенами – жизней. Мало того, теперь мы прячемся в глуши, как преступники, и вынуждены подозревать всех и каждого!.. Чем дальше всё это заходит – тем больше серьёзных оборотов оно принимает. За последние два месяца жизнь буквально встала вверх тормашками, а внутри всё вывернулось наизнанку от осознания того, что мир вовсе не такой, каким я привыкла его видеть... И если ты сейчас скажешь, что здесь нечего бояться, то, богом клянусь, прибереги этот бред для того, кто станет его слушать. Несмотря на измотанность, голос девушки отчётливый и местами звенит от злости, которая переполняет её лёгкие, стоит лишь на секунду отмотать воспоминания до точки соприкосновения всех этих слов. Мир. Какой к чёрту теперь может быть "Мир"? Это хаос. И в нём больше нет ничего правильного.       – Слова сварливой старухи, Дейз. – Жан пытается пойти на попятную, чтобы не выводить ещё один жуткий вектор в сторону смерти всего человечества. Он почти шутит. "Почти".       – Возможно я скоро ею стану. – Она сперва даже пытается улыбнуться, захватывая между пальцами прядь выгоревших на солнце волос. И он криво улыбается в ответ. Поначалу. – Хотя хотелось бы позже. Потому что это не солнце сделало её блёклые, холодные кудри белыми, будто пудрой присыпанными – это седина. Седина, чёрт возьми! Ей, совсем ещё юной девчонке, старость сыплет у лба свою бесцветную пыль.       – Зачем ты пришла? Серьёзно, ну зачем ты здесь, в Разведке? Кто тебя сюда притащил? Кого нужно убить за этот бесчеловечный поступок?       – ... Кто тогда будет вас, дураков, лечить? Жан не успевает подумать об этом как следует или же придумать достойный ответ: приступ пульсирующей боли, дёрнувшийся где-то в затылке и метнувшейся в лобные доли, обрывает всё здравомыслие, вынуждая болезненно скривиться. Дейзи реагирует быстрее, чем он успевает открыть глаза и проморгать секундное помутнение.       – Говорила же: отдохни, – передразнивает однокурсника Белл, глумливо искажая интонацию и только лишь спустя несколько секунд возвращая привычно-мягкий, снисходительный тембр: – Сколько пальцев я показываю?       – Три, – недовольно бурчит Кирштайн.       – Если хочешь, чтобы мои рекомендации тебе помогали, их следует соблюдать.       – На себя лучше посмотри, – он мигом переводит стрелки: – Плечо разодрано, с ногой тоже не пойми что, держу пари, что у тебя и под рубашкой сюрпризов немерено. На что, впрочем, Белл лишь иронично вскидывает левую бровь:       – Под рубашкой я, Жан. Гарантирую – без сюрпризов.       – Не переиначивай. – Он кривится. – Ты знаешь, что я прав. Наверное, с ней что-то не так. Иначе как объяснить то, что Дейзи не стоит никаких усилий смазано и мимолетно совсем поцеловать Жана в щёку. Её не коробит, не смущает и даже не волнует.       – Спокойной ночи, – и не имеет значения, что занимается рассвет. Иногда Дейзи Белл думает, что прикидываться дурой полезно. Ведь чего ей стоит поступать так опрометчиво?