Aki no Omoide

Спокойный взгляд. Первым, что я увидел, открыв глаза, был этот спокойный взгляд. Умиротворенный, задумчивый, проницательный. Вот каким был он, владелец этого взгляда. Только неудобно было смотреть на него, лежа на спине. Я привстал на локтях, тело отозвалось такой привычной болью. Не найдя другой опоры, я прислонился спиной к стволу клена и огляделся вокруг. Красные листья на черных ветвях закрывают холодное небо, а замерзающую землю покрывает желтый ковер. Осень. Безразличная прохлада пробуждает воспоминания, только душа не впускает их, оставляя на поверхности подсознания. Кончики пальцев начинают дрожать… — Хочешь чаю? – спрашивает задумчивое существо передо мной, протягивает маленькую чашку, от которой вверх плетется дымящийся узор. — Нет, спасибо. – Отказываюсь я, продолжая разглядывать таинственного собеседника. Растрепанные золотые волосы уложены в причудливую прическу, глаза черны, словно тушь, и достойная мудреца мимолетная улыбка на губах. Изящная шея, тонкие запястья, длинные заостренные коготки. Он полулежит прямо на земле, и кажется ему совсем не холодно в одном алом кимоно. Расшитый золотом шелк волнами распадается по желтому ковру из листьев, а подол совсем сливается с ним. В одной руке – чашечка с чаем, в другой – нитка нефритовых четок. Он до боли спокойно смотрит на меня, не отводя глаз и не моргая. Завораживает. Тихий шелест листопада, размеренный стук моего сердца, этот взгляд. Словно это где-то рядом, но не реально. Как будто сон. — Это реальность. Голос сидящего передо мной разрезает это осознание. — Твоя реальность и моя на некоторое время. Наша осень. Он доливает из чайничка воду в чай, ставит его на прежнее место и снова смотрит на меня. Неспешность, плавность движений, кошачья грация. Некуда торопиться… — Верно, торопится некуда. Скажи мне, кто она? Он читает мои мысли?.. — Кто «она»?.. – отвечаю вопросом на вопрос. — Та девушка, из-за которой ты сейчас сидишь передо мной, а не в маленьком замке на северо-западной окраине Нары. Из-за которой ты почти не можешь двигать левой рукой и можешь умереть со дня на день. Но из-за которой ты жив до сих пор. Кто она, Таканори? Сердце заходится в бешеном ритме, словно барабан жреца. Откуда?! Откуда он знает мое имя?! Откуда он знает о Тсукибара-химэ?.. — Я скажу тебе, только не сейчас. Всему свое время. Хотя для тебя оно застыло, не так ли? Застыло?.. Скорее остановилось, умерло… Душа отзывается болью, еще мучительней чем та, что терзает тело… — Больно? Отпусти воспоминания и станет легче… Если ты их не отпустишь, не простишь самого себя, я не смогу вылечить твои раны. — Вылечить мои раны? Ты что, колдун? – мои губы искривляет саркастическая улыбка. Он все так же спокойно кивает мне в ответ: — Да. Но я больше предпочитаю слово волшебник. На миг его глаза становятся изумрудно-зелеными и я понимаю, что он не врет. — Но зачем? Зачем ты говоришь мне это? Ты ведь знаешь, что император запретил колдовать и дозволил убивать тех, кто продолжает этим заниматься! — Знаю. Но ты меня не убьешь. — Почему ты это так решил? — Потому, что я единственный, кто знает о тебе все. Я единственный, кто может излечить тебя. Кто может дать тебе то, чего у тебя никогда не было. Ты не станешь меня убивать. Все? Разве можно узнать все о человеке?.. — Все возможно. Если только не верить, что оно невозможно. Это и препятствует исполнению наших желаний. Если ты веришь, что они несбыточны, они и остаются такими. В этом мире ведь все зависит от наших помыслов и желаний. Они и есть реальностью. Какой бы сложной не была система мотивации наших поступков, в конечном итоге все сводится к «хочу – не хочу» и «нравится – не нравится». Все просто. Достаточно четко понимать, чего ты хочешь, и все дороги открыты перед тобой. Даже пусть впереди уйма препятствий, но если ты видишь перед собой ясную цель, ничто не сможет свернуть тебя с намеченного пути. Мы сами творим свое будущее. Или хотя бы живем этой иллюзией творения. Ведь все это уже давно предопределено. Единственное, что мы не можем изменить – это прошлое. Тут три пути. Первый – забыть и никогда не вспоминать, при этом допуская точно такие же ошибки. Второй – забыть, но вынести какой-то урок из прошедших событий. Третий же – жить этим прошлым, никогда не забывая и вечно храня его в сердце. Ты, как я вижу, избрал третий путь. На то твоя воля. Но если так будет продолжаться, ты умрешь на закате этого дня. Если он, конечно, наступит. Если я и ты разрешим ему наступить. Скажи, чего ты хочешь: жить или умереть? Жить или умереть?.. Какой простой вопрос. Но насколько он простой, настолько же сложно на него ответить. — Долго лучше не думай. Ведь в конечном итоге ничего не решишь. Вот здесь и сейчас ответь мне, чего ты хочешь? – в его голос проскользнули нетерпеливые, повелительные интонации. Где-то я уже такое слышал… Только не вспомнить где именно. А может, я просто не хочу вспоминать?.. Действительно, все завязано на наши желания. Так чего же я хочу? Жить, умереть или вспомнить? Позволить себе вспомнить?.. Тогда я точно умру… Эта боль окончательно добьет мою волю жить. — Я ей не позволю… — впервые я слышал его голос несколько неясно, словно он шептал про себя. Я уже свыкся с тем, что он читает мои мысли, как раскрытую книгу. — Она закрыта, твоя книга. Я могу лишь читать надпись на ее обложке. Ты спрятал свою боль очень глубоко, ты буквально вживил ее в себя. Ты живешь этой болью, и если все вспомнишь до конца, она действительно может тебя убить. Изнутри. Поэтому мне тебя не излечить, пока ты сам этого не захочешь. Но для этого ты должен вспомнить… Но хочу ли я?.. Действительно ли моя память настолько сильна? Что я ищу в себе?.. Вопросы. Мне не найти на них ответа… — Ответ скрыт. Но он существует. – произнес он, поправив растрепавшуюся на несуществующем ветру прядь волос. Настолько простым, неосознанным и до боли знакомым движением… Что мне захотелось схватить его за руку и проверить настоящий ли он. В памяти против моей воли тут же всплыла тонкая белая рука с резным деревянным гребешком. Гребешок словно впился зубцами в мое сердце и… Я поспешно отогнал виденье и заметил неожиданную перемену в собеседнике – из рук его исчезли чашечка и четки. Теперь они были просто сложены на коленях, а бледное лицо его повернулось к небу. Глаза наполнились серебряным блеском грусти, какой-то давно забытой тоски. Вся его фигура источала меланхолию, молчание и хрупкость момента. Захватывающие и пленяющее зрелище... И снова это чувство чего-то знакомого. Словно я здесь бывал однажды… Словно я уже встречался с этим волшебником. — Когда-то… — его чуть охриплый голос влился в тишину. – Когда-то давно… Она при свете свечи расчесывала волосы деревянным гребешком… — Какой красивый у вас гребешок, принцесса. — Да, это Нао-хико мне его подарил. Таканори, но ты ведь не любишь эти все женские штучки… Воспоминания, как звездопад…. И этот тихий девичий голос… В продолжении его хриплого… — Эти крики внизу… — Таканори, что там за шум?.. — Не волнуйтесь принцесса, это просто очередная самурайская заварушка… Но на сердце неспокойно, ведь к тонкому лязгу металла примешиваются предсмертные крики. — Преданность… — Таканори, может я девушка, и ничего не понимаю в ваших мальчишеских играх, но я не дурочка. Это не просто заварушка. Иди же, сражайся! — Я доверяю своим воинам. Они справятся и без моего приказа. Я должен защищать вас. Для этого я живу. Будет глупо, если я умру в бою, а вы останетесь беззащитной. Действительно… Это звук вражеского оружия. Куроаме… Этот подлец таки выполнил свое обещание и послал войска на наш маленький замок. — Распахнувшаяся дверь… — Таканори-доно, их очень много… Мы не можем больше сдерживать осаду. — Макото, в этом нет ничего зазорного. Все мы люди. Вы и так герои – сдерживать недруга, в два раза превосходящего в количестве. — Вы очень добры, Таканори-доно. — Я полагаюсь на вас, Макото. Сражайтесь до конца. — Слушаюсь! В его глазах невыразимое доверие и покорность… А я посылаю его на верную смерть… Не может быть иначе. Это война. Но я это так просто не оставлю. Я отомщу. Непременно… — И вновь дверь распахнулась… — Тсукибара-химэ! Я пришел за вами! Я же обещал, что если вы не отдадитесь мне добровольно, я возьму вас и ваш замок силой! — Не смей приближаться к ней, Куроаме! В глазах подлеца горит самодовольный огонь… Как же хочется погасить его навсегда… — Тот ненавистный смех… — Ты не сможешь одолеть меня в честном бою, мальчишка! — А я и не надеюсь на честный бой! Ты же припас для меня пару грязных приемчиков?! Наши мечи скрещиваются в который раз, и силы не равны… Он прав, в военном искусстве он намного превосходит меня… Но ради Тсукибары-химэ я выдержу все, что угодно! — Старые раны порождают новые… — Сдавайся, мальчишка! Твои раны ведь еще не совсем зажили после последней битвы… Я прав? — Не заговаривайте мне зубы, а деритесь! И он дрался… Так, как подобает подлецу. Улучив удобный момент, Куроаме подбил мою действительно еще незажившую ногу тяжелым носком сапога. И стоило мне на секунду скривиться от боли и потерять равновесие, как он пригвоздил мою левую руку к стене. Горячая кровь потекла вниз, пачкая синюю ткань кимоно… — Отражение на стали… — Ну вот, теперь нам никто не помешает, теперь ты моя! — Нет, лучше умереть, чем быть твоей! — Ты так хочешь умереть? Ну что же, я исполню твое желание… И земля уносится из под ног от того, что я вижу… Холодная сталь второй его катаны уже занесена… А в ней отражается неприступный и презрительный взгляд любимых карих глаз… — Неистовое желание защитить любой ценой… — Нет, не смей!!! Мой крик растягивает это мгновение в вечность. Не чувствуя боли, я вырываю катану из руки, но понимаю, что мне уже не успеть отбить занесенный меч… И бросаюсь к той, кому посвятил эту никчемную жизнь, закрываю ее хрупкое тело своим… И безразличный холод пронзает меня, смешиваясь с алым жаром. …Только что это? Ее тонкие пальцы судорожно хватают меня за шею… — Одна рана на двоих… — Таканори… — Химэ-сама, что с вами?! Сейчас для меня существует только ее бледнеющее лицо и срывающийся голос. Но Куроаме начинает тянуть катану из моего бока, я стискиваю зубы, сквозь них просачивается кровь… Но даже сейчас боль уходит на второй план, когда я вижу красное пятно медленно расплывающееся по оби на кимоно Химэ-самы… Это ее кровь, не моя. Он пронзил нас обоих… — Мгновенная месть… — Ах ты, дрянь… Захлебываясь в крови, захлебываясь в ненависти… Все еще придерживая Тсукибара-химэ раненной рукой, я резко разворачиваюсь и бью мерзавца в грудь его же катаной. Всаживаю лезвие по самую рукоятку… Я хочу, чтобы его сердце разрывалось точно так же, как и мое. Еще несколько секунд ненависти, и он валиться на пол, не успев ничего понять… Но мне теперь нет до него дела. И мы лежим на полу, в слабеющих объятьях друг друга. — Таканори… — Химэ-сама… — Таканори, прости меня… — За что?! — Куроаме пришел за мной, а в итоге умираешь и ты… — Мне не за что прощать вас… Это я вас не уберег… И я все равно не смогу жить без вас… — Нет, не говори так… — Я даже благодарен вам. Встретить свой смертный час в ваших объятьях… О таком я даже мечтать не смел… — Таканори! Перестань говорить эти глупости!.. Даже на смертном одре она умудрялась капризничать и командовать мной… — Твоя жизнь такая же ценная, как и моя. Не имеет значения, что я принцесса, а ты мой подданный. Ее голос превратился в едва различимый шепот. — Живи же, Таканори! Ты еще можешь выжить… — Но, Химе-сама… — Это приказ. Помнишь, ты поклялся подчиняться моим приказам, какими бы странными они не были? — Да, но… — Таканори, у нас мало времени. Я и так держусь слишком долго… — Но я не смогу жить без вас… — Сможешь. Иначе моя смерть будет напрасной. Если не хочешь выполнять приказ, просто пообещай мне… — Обещаю. Я принял решение. Пусть это ужасно больно, но… — Вот и хорошо… Возьмешь гребешок из моих волос… Никогда не расставайся с ним… Он остановит твое время, пока ты не найдешь того, кто сможет исцелить тебя… Ее глаза закрываются, пальцы ослабевают… По моим щекам льются слезы, которые я так долго сдерживал внутри… Они все льются и льются, падая на бледное девичье лицо. На нем улыбка… И последние слова… — Таканори, я тебя… Но холодная, безжалостная лапа смерти закрывает ее уста, прежде чем с них срывается последнее слово. Мой дикий крик разрывает тишину мертвого замка… …И врывается в холодный шелест осеннего леса. Мои раны открываются, на алые листья льется алая кровь… Как же больно… Словно я снова умираю. Умираю и физически и морально. Я никогда не смогу простить себя за то, что я жив, а она мертва. Я буду вечно разрываться между ее приказом и моим желанием умереть. Боль, кровь, слезы – это все — всего лишь напоминание о том, чего я никогда не хотел вспоминать. Но все же вспомнил… Теперь мое желание исполниться… И в ушах все еще звучат ее последние слова. Я хочу, чтобы они стали последним, что я когда либо слышал. Глаза закрываются, и пусть губы холодеют, на них появляется улыбка… Я тебя… — Люблю, — а вот и мой предсмертный подарок – ее голос. Я захлебываюсь в нем, погружаюсь на дно одного единственного слова, которое останавливает мое сердце. Я постепенно забываю число вздохов… — Так чего же ты хочешь, жить или умереть? Снова ее голос?! В ужасе и изумлении распахиваю глаза и встречаюсь с изумрудными глазами волшебника. — Чего ты хочешь?! Говори быстрее, я не смогу долго держать нас обоих на грани жизни и смерти… Почему из его рта льется ее голос и кровавые капли? Опускаю взгляд и вижу – алое кимоно исчезло, на нем то же, темно-лиловое, что и было на ней… В тот день… И краснота расползается по оби… — Кто ты?.. – хриплю я. — Неважно, — на миг напряженная гримаса исчезает с его (?) лица и во взгляд просачивается безумная нежность, — ведь я люблю тебя. Легкий треск. И время снова останавливается. А сердце наоборот – начинает биться все чаще и чаще. …И лишь когда его мягкие, с железным привкусом губы, накрывают мои, я понимаю. Что лишь на секунду я пожелал жить. Я пожелал жить, ведь я узнал в нем ее. Я узнал в нем всех, кто встречался на моем жизненном пути. Калейдоскоп лиц, круговорот звуков, слов, событий заворачивался в обратную спираль, когда его пальцы неистово хватали меня за плечи, а коготки вычерчивали иероглифы на моих щеках. Я видел их всех, так отчетливо, что хотелось кричать, кричать так, как кричал он от моих безумных поцелуев, от моего шепота… Перешептывая шелест листьев, еле слышно, на ухо – «Isshi, aishiteiru…» Откуда взялось его имя в моей голове? Наверное, оттуда же, куда исчезла наша одежда. Кто он, кто я, почему мы?.. Зачем?.. Куда это приведет?.. В какое время года? Нам было все равно. Мы хотели лишь жить. И любить. Чтобы не окаменело сердце, не заледенели чувства, не замерзла осень в студеных объятьях зимы. Мы отогревали друг друга, отогревали осень. Жаром наших сердец, жаром наших тел. …И время послушно летело вспять. И, когда жар стал просто невыносим… Когда мои раны затянулись, и поцелуи перестали быть горькими… Он открылся мне. И я вошел в эту дверь без раздумий. Чтобы болью экстаза стереть границы между прошлым, настоящим и будущим. Чтобы на мгновенье все перестало существовать. Только мы вдвоем, на всю бесконечность… …И чтобы открыть глаза – и увидеть перед собой мирную летнюю улочку. Птицы щебечут, смеются дети, неспешно прогуливаются взрослые. А я сижу, прислонившись спиной к деревянной стене. Но неужели это всего лишь сон, иллюзия? Нет, ведь мои раны исчезли, и сейчас лето… Нечего удивляться, ведь это может оказаться очередным сном. Поднимаюсь с земли, и замечаю что-то в пыли… Не разобрать… Но рука сама тянется… И, когда мои пальцы почти достигают таинственного предмета, они натыкаются на чью-то руку, тонкую и изящную. Я поднимаю глаза на смутившуюся девушку. Или это парень? — Ой, простите, — говорит он. Ах да, совсем молодой юноша… и где я его раньше видел? – Простите мою невежливость, но позвольте узнать, вы приезжий? — Да… — неуверенно отвечаю я. – Наверное… Матсумото Таканори. Отчего-то мне внезапно захотелось открыться этому незнакомцу… — Очень приятно. А я – Тсукибара Ишши. Сердце почти останавливается, когда я встречаюсь глазами с этим спокойным взглядом. Совпадение?! — Ты ведь знаешь, что совпадений не бывает. Есть только неизбежность. Все это давно предопределенно. – Так до боли знакомо говорит он, чтобы в следующий момент снова стать милым юношей с лучезарной улыбкой. И, пока я пытаюсь отойти от шока, он нагибается и поднимает с земли то, что я хотел поднять. — Вот, вы обронили. …И я мгновенно все понимаю. На его ладони лежал разломанный надвое деревянный гребешок.