***
— Здорово, да? — широко улыбнулся Джонатан, заканчивая рассказ о недавно вышедшем в прокат фильме, дожевывая очередное яблоко. Шервин узнал в первую неделю их близкого знакомства, что, оказывается, Джонатан очень любит яблоки. Особенно красные и сочные, какие в их небольшом городке найти практически невозможно, но Джонатану повезло: отец его нового друга слишком часто ездит по работе в соседний городок и вполне может исполнить заказ сына в виде пары килограммов этих самых яблок, являющихся там чуть ли не местной достопримечательностью. Кивнув, Шервин потерянно улыбнулся. Раньше он редко общался с кем-то помимо семьи, поэтому еще не привык к столь долгому контакту глаз, а сегодня вообще с самого утра волновался и беспричинно краснел. По крайней мере, для Джонатана. Он-то не знает, что сегодня Шервин воплотит в жизнь то, к чему готовился столько недель, заперевшись в собственной комнате. — Итак, описание цепляет, согласись? — продолжил Джонатан. — Но стоит ли нам пойти на него? Пожав плечами, Шервин вздохнул. Ему совсем не до обсуждения новинок кино. Большая перемена закончится уже через двадцать минут, и если он не предпримет что-то сейчас, то непонятно, сколько времени он будет собираться с духом в будущем. — Думаю, стоит рискнуть. Это первая картина данного режиссера, а новичков принято поддерживать, — продолжая напряженно взвешивать все «за» и «против», Джонатан, кажется, совершенно не замечал потерянного состояния своего собеседника. — Что-то ты не слишком активный сегодня… Шервин глубоко вздохнул. Если не сейчас, то гори синим пламенем все неуды, что он получил ради этого момента. — Джон, — тихо просипел он, боясь, что парень просто не услышит. Но запнувшись, приоткрыв рот, и, не закончив мысль, Джонатан замер. — Что ты сказал? Повтори еще раз. Глаза Джонатана были широко распахнуты, а в голосе сочилось сплошное непонимание, да такое, что Шервину стало не по себе. А вдруг не понравилось? Вдруг он разозлится? Набрав в грудь как можно больше воздуха, Шервин изо всех сил напряг голосовые связки: — Джон, — повторно просипел он, понимая, что на третий заход его вряд ли хватит. — Шервин, — как зачарованный, в ответ прошептал Джонатан. — Я не могу поверить… Медленно, словно взвешивая каждый шаг, он заключил парня в тесные объятия. Уложив подбородок ему на кудрявую рыжую макушку. — Я так счастлив, — горячо выдохнул он. — Еще никто не делал такого для меня. Шервин зажмурился, утыкаясь носом в загорелую шею. Теперь у них все будет хорошо, и даже еще лучше, потому что он знает, какую фразу скажет следующей..
13 августа 2017 г. в 09:44
А у Вас когда-нибудь случалось такое, что речь Вы понимаете, рот открываете, но не можете издать ни единого звука? Если причина этому кроется в скованности или элементарном волнении, Вы уже можете назвать себя полноценным и относительно счастливым человеком. А вот Шервин не может, потому что с самого детства на нем висело смущающее, позорное клеймо.
«Не такой» — это более мягкая формулировка клейма «Ограниченный». Оно обычно прививается в юном возрасте, когда трава кажется зеленее, деревья выше, а дети беспощаднее. Шервину двенадцать, и он до последнего не понимает, почему отсутствие голоса ставит его на место, на котором не хотел бы оказаться ни один школьник. Он кажется себе неплохим человеком, всегда готовым прийти на помощь. Шервин думает, что появись у него хотя бы один по-настоящему близкий друг, жизнь сделает поворот на сто восемьдесят градусов. Но сезоны продолжают сменять друг друга, старые журналы выцветать, а мир Шервина никак не
меняться.
Родители могли только гадать, а психологи пожимать плечами, но сам Шервин знал наверняка, от чего потерял голос. Это произошло давно, но Шервин не берется считать года, он просто вынашивает в своем подсознании каждую мелочь, каждую деталь момента, изменившего его жизнь.
Их город всегда казался достаточно спокойным, чтобы не волноваться за ребенка, оставленного в одиночестве. Шервина уже тогда, давным-давно, считали удивительно смышленым мальчиком, поэтому в очередной раз он беззаботно резвился на детской площадке недалеко от дома. Это был обычный похожий один на один вечер, если бы не то происшествие…
Ни разу, даже в детстве, Шервин не мог похвастаться большим количеством друзей, однако один у него все-таки был. Даже спустя много лет Шервин помнил, что его детского друга звали Эйкен. Странный паренек со странным именем и очень светлыми, выгоревшими волосами. Сейчас кажется, что у него даже ресницы с бровями были почти белыми. Это был удивительно милый и приветливый мальчишка, имеющий домашнего любимца под стать себе. В этом Шервин всегда ему тайно завидовал. Да любой бы позавидовал золотистому Ретриверу с умными, понимающими глазами. Это была чудо-собака. Самая верная и самая добрая. Шервин мечтал о такой же, но родители были против «лишней нагрузки», поэтому приходилось довольствоваться нечастыми визитами к другу.
Теперь, став старше, Шервин мечтает совсем о противоположном: лучше бы он никогда не знал того милого мальчика Эйкна и его добрейшую собаку Киру.
Шервин всегда был немногословным ребенком, однако трогательно добродушным и улыбчивым, поэтому, вернувшись домой с той злополучной прогулки, родители моментально заметили изменения, произошедшие с мальчиком на психологическом уровне. Он не хотел расстраивать родителей, правда не хотел, но пережитый ужас стоял перед глазами настолько четко, что дрожали колени. Шервин не мог. Не мог заставить себя вымолвить хотя бы словечко. Объясниться перед семьей казалось сложным, абсолютно непреодолимым испытанием.
Шервина водили к психологам и различного рода специалистам. Каждый настырно пытался оправдать потраченных денег, поучаствовав в судьбе мальчика. Может быть как-то разговорить его. Попытки продолжались не один месяц и даже не один год, но для себя маленький Шервин уже давно решил, что произошедшее с ним навсегда останется тем камнем, который он продолжит прятать глубоко-глубоко в себе. Если понадобится, то хоть всю жизнь.
Сейчас шестнадцатилетний Шервин, новичок в очередной школе, понимает: в детстве он воспринял все слишком глубоко. Подобное случается каждый день и не один раз, просто на тот момент он оказался случайным слишком эмоциональным свидетелем. Да, умом Шервин понимал это как никогда хорошо, но от психологического барьера, возведенного в такое непростое для него время, так просто не избавиться. Не избавиться от тех леденящих душу воспоминаний, происходящих словно в замедленной съемке. Вот он, совсем малыш, сидит на невысокой качели, вопреки всему, все равно не доставая до земли, и на противоположном тротуаре видит знакомый силуэт с отливающим золотом шерстью. После несчастья Шервин избегал любой встречи с хозяином собаки, поэтому так и не узнал, что Кира делала совсем одна так далеко от дома. Может гуляла, а может потерялась. Сейчас Шервин этого никогда не узнает, потому что Эйкен вместе с семьей давно переехали, но в тот солнечный погожий вечерок Шервин совершил ту роковую ошибку, разделившую его короткую жизнь на «до» и «после».
Джонатан сразу показался Шервину воплощением совершенства. В тот день он читал на одной из школьных скамеечек, и сам того не подозревая, преступно влюблял в себя. Шервин чувствовал себя последним извращенцем, наблюдая из-за своего прикрытия в виде густых зеленых кустов. Ох, Джонатан был так хорош, что лицо припекало, а дыхание, как банально это не звучало, сбивалось. На самом деле Шервин почти не удивился, когда встретил «мистера совершенство» именно здесь, в этой абсолютно прекрасной школе.
За последние три года, Шервин сменил уже несколько учебных заведений, но вот здесь, пожалуй, предпочел бы задержаться. Привел себя в порядок и даже сделал модную прическу: здесь на него просто не обращали особого внимания. Шервин понимал, что относиться предвзято не перестали, но не задирали и не запирали в кладовой — уже хорошо. С некоторыми ребятами из своего класса Шервин умудрился познакомиться. Они были дружелюбны и даже если не желали принимать странного немого паренька в свою компанию, то хотя бы просто здоровались. Это очень грело душу. С Джонатаном они учились в разных параллелях и, говоря откровенно, Шервину это было только на руку. Он очень сомневался в собственной выдержке не пялиться, когда за соседней партой сидит кто-то настолько красивый и обаятельный.
Все произошло само собой. Просто в один момент они познакомились. Так глупо и неловко, что Шервин краснел лишь от одних воспоминаний, но все-таки познакомились же, да? С того дня Шервин впервые чувствовал себя так счастливо и полноценно. Их времяпрепровождение почти всегда было забито разговорами Джонатана. Удивительно, но он оказался на редкость болтлив. Джонатан никогда не требовал ответа, кажется, ему хватало простого кивка, что его слушают; записками же они почти не пользовались. А Шервин всегда слушал. Впитывал новую информацию как губка и кивал, пока шея не начинала болеть. Шервин был счастлив, хватаясь за каждую минуту совместной беседы, как за последнюю. В конце концов, когда-нибудь Джонатану надоест односторонний разговор, даже если Шервин будет очень стараться, чтобы он не казался таковым.
Джонатан был первым человеком, рядом с которым Шервину безумно хотелось начать говорить. До побелевших костяшек и звездочек перед глазами — так хотелось говорить, что он уже несколько недель изводился в собственной комнате, тренируя голосовые связки. Даже если Джонатан не любит так же сильно, ему будут приятны усилия Шервина.
С Джонатаном Шервин забывал обо всем. Забывал о невыполненной домашке, на которую из-за тренировок голоса просто не оставалось времени; забывал про одноклассников, в последнее время подозрительно косящихся на них с Джонатоном; забывал даже о Кире. Его звонкий голос, когда он позвал собаку к себе; радостный лай и светившаяся на солнце шерсть, а потом визг шин и оборванный собачий плач. Все это приобретало все более сюрреалистичный характер. Словно трагедия произошла не с ним, а с каким-то другим Шервином. Этот Шервин потерял голос не так. Он радуется каждому дню и упорно идет к выздоровлению. Этого Шервина можно назвать счастливым человеком.