С безвучием

Она была огненной строкой в его последней беззвучной игре на клавишах. И не стоило говорить, что она была/является/будет его паскудной, никудышно до омерзения паршивой музой, чей горячий образ сжигает намертво и воскресает в прямом смысле этого слова. Сжигает, чтобы сгореть вновь от ее избитых касаниями горячих, почти воспламеняющих губ о другие не менее теплые губы. Сжигает до размеренного, почти холодного пульса и дикого ужаса в глазах, удушливых в груди объятий, когда на ее ключицах россыпью виднеется цепочка падких поцелуев, как эта сумасбродная, глупая, до наивной тупости, но при этом с привкусом терпким -как горькое, горячее вино вскипевшее на солнце- реализмом падкая до "нежных" сладостей девочка. Девушкой ее язык не поворачивается назвать. О, да, она не раз доказывала ему, что она уже не девочка, что она до стервозной взрослости взрослая, что она не наивный до пустоты душевной ребенок, что она черт ее подери может принимать решения своей головой. О, да, не раз доказывала. Только без толку. Без смысла. Без ебучего бессмысленно пустого, не имеющего места быть смысла. Все потерялось или вернее было закапано, покончено так же как с ее девственностью. Как с образом наивного до глубины цепляющей искренности ребенка. Покончено как с ее премерзкой одеждой тихой отличницы и доброй паиньки, что каждый раз душила парня своими глазницами в очках, в ужасающей, но такой притягательной своей неуклюжестью оправе. Закапано как в гроб ее покойной матушки до прекрасно нарисованных, крупных солености капель слез. Покончено, уничтожено, разбито, зарыто в тебе. А я цепляюсь за розовые до сладости пережитки прошлого с твоим бурным, ненужным до пустого участием-шептал сам себе парень, смотря как ее хрупкие плечи вздыхают порывы холодного воздуха в его единственной комнате. До мрачной бедности обставленная всяким дешевым хламом, до мрачной белизны привычная глазам своей меланхолией, до мрачного мрачная по-моему. И слишком загнанная, дикая, необъятная, до серого пепла пустая- такая комната под стать ее хозяину - до грязности словечек грубому, почти неотесанному, но с такими лживыми, до прекрасной изящности лицемерия манерами, что на секунду захватывает дух,от переизбытка злых чувств. Но да, признаться, в его дешевой драме ему нет равных. Смотря на хрупкие плечи открытого черного платья, чья скользкая ткань скользит неприятно шурша по длинным пальцам сквозь, как холодная вода, как нагретый песок, как бумаги в порыве неудержимого отчаянья, как его безмолвное безумие пронесенные через года - ему хочется отрезать, выколоть глаза от увиденной картины, от которой словно вспороли брюхо, лезвием ледяного ножа. На красивых ключицах, включая белесую кожу плеч и зажилки вен на шее - россыпью виднелись синеватые пометки удручающий и до смешных колик в животе собственности. Шатену еще никогда так не было до бессильных слез в застывших глазах смешно. Шатену еще никогда не было так до злой обиды неприятно, колюче больно. Шатену еще никогда не было настолько противно от горячей кожи девушки, что одним касанием сжигала и воспламеняла, неосознанно выворачивая его наизнанку, заставляя корчиться на карачках в всепоглощающих муках, выплевывая эти ебанные бабочки. И, да дохляки-романтики правы, появляются эти до легкого головокружения бабочки внизу живота, только потом они корчатся в безудержной муке безудержного веселья с адской примесью названия "Любовь". И если не это второй личный Ад, так что же это? Шатен не знал. Девушка же во сне недовольно поерзала на месте, смешно корча носик и натягивая колючее, но такое теплое одеяло по самые крохотные ракушки-уши. Парень же невольно усмехнулся отодвигаясь от нее и вовсе спускаясь на холодный паркет. Было морально тяжело находиться вместе с ней, про физический контакт парень и вовсе с тихим смущением на дне черной мглы глаз умалчивал. Ее до безумия и до рваных выдохов хотелось. И тела хотелось. И души- так для несуразного разнообразия, больше в коллекцию разбитых, сломанных, пригвожденных бабочек. Но первого хотелось больше, ведь на второй фактор было попросту до тщедушного равнодушия почти наплевать. Почти,- и это резало не хуже спасающего "Люблю".

***

Наверное стоило перетерпеть. Наверное стоило подождать. Наверное, черт возьми стоило глотнуть этот ком привычной грязи дерьма, но не срываться внутри, не тем более снаружи, заставляя себя корчиться в издержках слов о признании, в утративших суть и чувств словах до тошноты серости поганой любви. И шепчешь, потерянно целуя в уши-ракушки, в курносый нос и в россыпь чужих поцелуев на нежной кожи шее и красивых до изнеможения ключиц: -Ты не виновата, что я люблю тебя, милая. С тихим воплем безумия, с беззвучием ломались дробленные в месиве кости, а точнее холодное могильное сердце,которого не было в груди. С беззвучием терялись зачатки огненной любви. С беззвучием она перестала быть и являться огненной строкой в его последней беззвучной игре на мягких клавишах. - Люблю тебя с безмолвным беззвучием до переизбытка ебучих чувств. Паренек сломался. Тихо. Почти отчаянно. И самое страшное- с беззвучием.