Лунные детишки

И вот ты снова жива. Я не знаю, радоваться мне или печалиться. Ты мать моего ребенка, в конце концов. К тому же, нам было так весело вместе… тогда. Когда-то. Когда-то слишком давно. Теперь ты с ним, с Кеем, с моим Кеем, а я все еще настолько слаб, что могу в любой день умереть от какой-нибудь царапины, куда попадет инфекция. От пули, предназначенной для кого-то другого. Люди так легко умирают, словно только и ждут возможности стать кормом для таких, как вы. Знаешь, Ю Чи. Чего бы мне это не стоило, я обязательно уведу тебя с собой. Придумаю какую-нибудь причину. Если потребуется, уведу силой. Не обижайся, но это будет самый теплый и солнечный день этого лета… Другого такого ты больше не увидишь. Самой большой ошибкой было просить Кея спасти тебя. Я хотел, чтобы ты выжила для другого. Какой вздор. . . . Вокруг тебя – каменный колодец, пронзенный смертоносными лучами солнца. Это почти как ящик фокусника, куда вставляют мечи. Мертвенно-бледный свет проникает сквозь прорехи в стене, а ты просто дрожишь всем телом и молишься о том, чтобы там все-таки оказалось двойное дно. Твой друг, которого ты помнишь еще ребенком, лежит перед тобой неожиданно взрослый, неожиданно окровавленный и неожиданно прекрасный, а ты сходишь с ума от запаха его крови и режущего глаза света и просто не знаешь, что говорят в такие моменты. Все будет хорошо. Мне очень жаль. Зачем ты к нему полез? Почему ты не стрелял? Шо, не умирай! Все звучит так неимоверно пошло и шаблонно. Ты должен подойти. Белые смертоносные щупальца света все тянутся к твоему несчастному телу, прожигая твою кожу до вспенивающихся тканей, откуда сочится кровь и лимфа. Ты должен обнять. Ты говоришь какие-то слова, какие-то непонятные тебе самому слова, которые должны утешить Шо, но ты не можешь утешать, ты сам ужасно напуган. Ты просто дрожишь всем телом и молишься о том, чтобы у тебя нашелся путь к отступлению. То, что сейчас важно – его жизнь. Превозмогая слабость, ты тянешься ртом к его шее. Кажется, она еще трепещет, по ней все еще ходит кадык, его губы безвольно движутся. Еще секунду назад. Это просто листва, проглядывающая откуда-то сверху, сквозь очередной провал, дрожит в легком дыхании ветра. Она отбрасывает тень. Ты прикасаешься губами к его шее. Ты раскрываешь губы. Поздно. . . . Выжженный солнцем воздух Маллепы дрожит в жаре раскаленного июньского дня. Мириады пьяных огней ползут по телу города. Никто не знает, куда деться от навязчивого зноя, поэтому остается только лениво потеть, изредка вздыхая с истомой и усталостью. Чертовски не хватает какого-нибудь пива или, на худой конец, холодной воды, можно даже негазированной. Черт, когда же настанет ночь? Ночную духоту разрывают пульсации множества звуков: кого-то убивают, кого-то трахают, где-то надо всем этим грохочут выстрелы и играет музыка, как нарочно бездарная. – Каждый вечер одно и то же. Этот город не изменится и в ближайшую сотню лет. Что я вообще забыл в этой дыре? – нечетко звучит где-то в приторной вязкости ночи. – Как можно быть таким недовольным? – раздается в ответ. Голос скорее подростковый, чем женский. Но его обладательница очень мила. – Без тебя я бы тут со скуки подох, Хана, – отзывается бархатный голос, и мужчина грабастает свою спутницу во влажно-расслабленные объятия. Если сейчас он скажет ей, что она также красива, как ее мать, она ударит его по щеке и уйдет. Если сейчас он скажет ей, что она также хорошо целуется, как ее отец, она спустит его с лестницы. Кей был достаточно умен, чтобы промолчать.

[06.2009]