песчинками

Чонин возвращается домой бесконечно усталый. Все тело ноет, а пот все никак не высохнет на коже, ему непрерывно жарко даже в такое позднее время суток. Потертые кроссовки разлетаются в разные стороны по прихожей, пока он опирается на стену и мечтает разлечься прямо у двери. Сехун как-то предложил Чонину такое, но тот сказал, что ковер слишком пыльный и ворс у него жёсткий. — Вот пропылесосил бы вчера, я бы подумал. Сехун только фыркнул на это прежде чем стащить с ног кеды и швырнуть их подальше. Чонин эту привычку у него и перенял. В квартире темно и черт ногу сломит, но свет он не включает и тащится на ощупь до ванной. По дороге скидывает с себя футболку и дурацкие джинсы (он ведь знал, что будет жарко, спрашивается, зачем надевал тогда?), издает что-то между поскуливанием и стонами, если честно, он мог бы сейчас заплакать от усталости. Как-то он пустил слезу, пока они смотрели Короля Льва. Сехун заметил не сразу, он сам был увлечен смертью Муфасы, но когда увидел Чонина, то прыснул со смеху. Тот хотел было обидеться, но Сехун вовремя заметил, что раз Чонин плачет над Королем Львом, Сехун может смело на нем жениться. Перед душем все же приходится включить свет, и он морщится несколько секунд, привыкая. Было бы неплохо лечь в ванную, но тогда он уснет и утонет… что, впрочем, тоже сейчас пригодилось бы. Чонин все же выбирает душ, потому что ему слишком жарко и надо избавиться поскорее от пота. Сехун всегда заставлял его принимать совместные ванные. Они опускались в воду напротив друг друга, сталкиваясь коленками и едва помещаясь. Чонин выбирал музыку или они просто разговаривали. Такая вещь поначалу казалась странной и непривычной, но с Сехуном ожидаешь чего угодно и Чонин все же нашел в этом свои плюсы. Экономия воды или как там? В душе он стоит много дольше, чем требуется. Усталость мешает двигаться поживее и двигаться вообще, если на то пошло, а Чонин теряется в своих мыслях и чувствует себя бесконечно несчастным. — В бесконечность входит так много, что в итоге остается целое ничего, — говорил Сехун. — Для величины такого масштаба все, что в нее входит, — всего лишь песчинки ее пустыни в еще большей пустыне. Его бесконечность уныния состоит из крупиц бездействия, безразличия, без-Сехуна. Отключают горячую воду, и Чонина обжигает ледяными струями. По крайней мере, успел смыть с себя все, что намылил. Он вытирается и обматывает полотенце вокруг бедер. После душа на коже чувствуется прохлада воздуха — дышать получается уже проще. Как только он щелкает выключателем на кухне, лампа тускло мигает несколько раз и на третий раз так и не вспыхивает снова. Чонин экраном телефона освещает свои поиски свечей в забитых хламом ящиках. На глаза попадается цифра три — белая с медвежонком, кусающим верхний ободок, — она и есть последняя в квартире. На его прошлый День Рождения Сехун зажег ровно 23 свечи, по одной на каждый знак: HAPPY BIRTHDAY KIM KAI! ♡ 23. Он всегда использовал это имя, когда флиртовал с Чонином, и это стало чем-то вроде его фишки. — А ты тогда Герда или Снежная Королева? — Я — укравший тебя Питер Пэн. Они жгли по одной свече каждый раз, когда Сехун удосуживался приготовить ужин. Двадцать два раза. Чонин не очень рад такой точной информации. Пока греется еда, полотенце заменяют зелёные домашние штаны. К ним присоединяется растянутая белая футболка. На ужин сегодня — остатки вчерашнего обеда. Он жует медленно, периодически «западая», так что к концу трапезы во рту все остывшее, впрочем, сейчас это не имеет значения. Чонин случайно капает маслом на одежду, но даже не обращает внимания. Он хочет спать. «Хочешь спать раньше времени, потом не уснешь», — девиз полуночника Сехуна. Чонин жаворонок, но на часах уже 2:14. Он включает телевизор. Там идет повтор популярной дорамы, на другом канале попадается весьма рейтинговый отрывок какого-то американского фильма. Чонин досматривает его до конца, сглатывая, и после выключает все. Рука стягивает ткань на бедре в кулак, он облизывает сухие губы. В квартире все еще жарко. Чонин все еще устал. Пульт тихо шлепается на диван, ладонь накрывает пах. Тишину разрывает первый стон, и Чонин закрывает глаза. Сехун как-то застал его за этим делом в душе. Услышал звуки из-за двери в ванную и бесстыдно ввалился внутрь. В тот день он должен был вернуться домой поздно, а Чонину дали отгул. Было сначала неловко, потом стало очень хорошо. Сехун редко стеснялся всего, что хотел сделать с телом Чонина, и всегда брал/давал все, что приходило в голову. У него перед глазами образ Сехуна, а по коже пробегают мурашки при мысли о том, как хорошо было, когда его трогали, а не он сам себя. Везде пишут, что мастурбация — отличный способ снять стресс. Чонин не знает, соглашаться с этим или нет, у него в голове чужие губы, чужой голос, чужие прикосновения, и от этого он задыхается. На полке под журнальным столиком у него лежит коробка салфеток. Впервые туда положил такую Сехун, он тогда приходил переночевать. Когда Чонин поинтересовался, зачем салфетки, тот только подмигнул, а позже вечером использовал их по тому же назначению, что и Чонин сейчас. В его голове такой бардак. Сехун бросил (его) ему свое «прости» неделю назад. Может, и не неделю. Может быть, полторы. Или две. Для Чонина будто прошел целый месяц. Месяц, заполненный работой, работой, работой, работойработойработой, раб- Сехуном. Работой по выуживанию из памяти Сехуна. Работой, за которую ему платят ударами по избитым местам и за которую он берется каждый день, потому что сам хочет. Чонин устал себя мучить. Он натягивает штаны обратно и откидывается на спинку дивана. Если бы это был фильм, то сейчас включилась бы серия кадров, где сменялись бы только цифры с указанием даты, а человек в центре оставался таким же каждый вечер. Фиксированное состояние в пространстве, которое длится всего ничего, но Чонину кажется, оно останется на всю жизнь. Он скучает. И ему душно. Когда Питер Пэн забирал мальчиков на свой остров, он не оставлял их там в одиночку. Когда сердце Кая должно было заледенеть, рядом с ним все равно оставался кто-то. Когда Сехун закрывал дверь, Чонин не собирался себя терять. Он смаргивает слезы и улыбается. Ждать изменений глупо, когда сам к ним не готов. Он ляжет спать, он проснется, он продолжит быть чем-то. Сехун сотрется, рассыплется, Сехун попрощается по-настоящему, и Чонин выдохнет. Чонин будет готов дышать воздухом, а не тем, что сейчас. Но пока он живет, чем может, живет, как умеет, как жил последние восемь месяцев рядом с ним. Над ухом жужжит комар, и он умудряется словить его одним движением руки. О чем сейчас думает Сехун? Чонин засыпает на своем диване, надеясь начать сначала, но просыпается к тому же, что было вчера.