Отираю лицо свое от следов реальности

      Долгое путешествие сделало свое дело. Когда Иоланда и Уилан ступили на сушу, они уже не мыслили жизни друг без друга.       Будь это баллада или легенда, они бы искали пути побега. Они бы считали, что у них действительно есть право любить друг друга.       Но — нет. Это была реальность, и оба, и воин, и королевна, видели только один выход: подчиниться долгу.       Уилан провел Иоланду по дружественным землям и доставил к становищу ярла. Владыка щедро наградил воина и отпустил того восвояси — до поры, пока в нем снова не возникнет нужда. Иоланда осталась со своим новоиспеченным мужем и признала в нем правителя и господина, как того требовали закон и боги.       Боги…       Там, на корабле, Уилан спросил ее, во что она верит: в Одина, в Иисуса? Иоланда вместо ответа достала из-за пазухи камешек на нитке и поднесла его к самому лицу воина.       — Что же это?       — Моя религия.       Не крест и не молот, просто — камешек, хоть и необычайно красивый. Свет преломлялся на искусно отполированных гранях, в сердцевинке что-то матово мерцало… Уилан щурился, но не мог понять, что же именно там сияет.       — Моя религия куда древнее и Иисуса, и Одина. — призналась королевна. Но больше она ничего не сказала. Уилан не узнал о ее вере и не жалел о том. Он догадывался, что все равно не понял бы ровным счетом ничего. Тем более, что его не волновало, кому молится эта дева с лицом феи, силой воли ярла, телом прародительницы Евы. Он был уверен, что она его не околдовала, а ничего другого знать не хотел.       Королевна не забыла Уилана, хотя и стала ярлу прекрасной и верной женой. Меньше, чем через год, она родила здорового сына — и то действительно было ярлово дитя. С Уиланом королевна едва ли дважды соприкоснулась пальцами, хотя они провели в пути девять месяцев. Можно было родить другого ребенка и подарить отцу на память.       Иоланда иногда смеялась, оставаясь одна, и повторяла про себя: можно было так, а можно было и эдак.       Она думала об Уилане постоянно, хотя не видела его вот уже почти год.       Ярл души в ней не чаял, Иоланда же платила ему искренней благодарностью. Ярл не был стар — всего на пять лет старше Иоланды, тогда как Уилан обогнал королевну на двенадцать лет. Ярл не был уродлив — напротив, о его красоте можно было слагать легенды, если б его бранные подвиги не затмевали столь тщеславной малости, как красота. Уилан же носил шрам поперек щеки, поверх которого не росла борода.       Иоланда думала об Уилане, даже когда возлежала с ярлом на брачном ложе.       Иоланда жарко молилась.       Она знала, что в этой жизни они с Уиланом не могут быть вместе. А если попытаются — это принесет и им, и всей стране только беды.       И потому Иоланда молилась, чтобы они смогли быть вместе в следующей жизни. Хотя бы одной из.       И боги, богини ее древней религии услышали ее.       Услышали, когда Уилан испустил свой последний вздох на бранном поле.       Услышали и откликнулись, когда она сама, согбенная старуха, не закрыла глаза в последний раз.