Одни грабли на троих

      Больше всего на свете Тони не любил оставаться наедине с самим собой. Что заметно отличалось от того, когда он закрывался в лаборатории: тогда он был не один, их было трое — он, Джарвис и работа. Оставаться же тет-а-тет со своими мыслями было сродни наказанию. В голове творился самый настоящий беспорядок, наружу вылезали тьма и чувство вины: опутывали внутренности черными щупальцами и терзали то, до чего так и не смогла добрать шрапнель; то, чего, по слухам, у миллиардера не было.       Раньше Старк старался как можно больше времени проводить с другими: на сборах, конференциях, благотворительных вечерах. Подкалывал, шутил, разглагольствовал, спорил, лишь бы быть при деле, лишь бы не падать в омут своего сознания. Но порой демон выбирался наружу и начинал грызть сильнее, чем обычно, — и тогда даже самая веселая компания не могла спасти от удушающих самокопаний. Поэтому Тони закрывался ото всех в одном из своих особняков, бродил по комнатам привидением и ненавидел себя. Пересматривал все репортажи с мест трагедий, слушал подсчеты количества жертв, в которых был виновен. Он не смог предотвратить, не смог защитить их.       Он понимал, что все эти люди, присылающие гневные письма, обвиняющие его в потере своих близких, пытаются лишь найти мишень для ненависти, для своей бессильной злобы, и что он по большей части мало что мог сделать, но бывали дни, когда Тони себя ненавидел. За бессилие, за слабость. Тогда хотелось выть и крушить все вокруг. И, чтобы окончательно не рехнуться, он снова занимал себя делами: собирал костюмы, повышал апгрейд оружия членов команды, перебирал свои и отцовские записи, колдовал над костюмом Паучка.       Шла вторая неделя самовольного заточения: Тони разбирал старые файлы отца и пил.       — Зашифрованный файл, сэр, — оповестила Пятница.       — Так расшифруй.       Тони полулежа растянулся на кушетке, устроив на коленях ноутбук, и плеснул себе еще виски на два пальца. Третья за день бутылка подходила к концу.       — Код подобран. Доступен один аудиофайл. Воспроизвести?       Старк махнул рукой и выдал усталое: «Давай». В документации отца, даже зашифрованной, было слишком много мусора. Пару раз попадались интересные записи об экспериментах, в том числе упоминания о разработках Пима, но ничего стоящего обнаружить пока не удалось. Тони безжалостно отправлял почти все найденное в корзину и подливал себе еще лекарства от всех бед.       Из колонок послышалось шипение и стрекотание — запись была старой, Тони закрыл глаза, готовясь снова услышать отцовское бормотание о разработках, планах на будущее и новых проектах.       — Я верну Капитана, Пег!       Тони открыл глаза. Это, несомненно, был голос отца, только таким молодым он его еще не слышал.       — Мисс Картер, я вижу самолет мистера Старка. Мы в одной миле от земли. Мисс Картер, мне пора стрелять? Мисс Картер!       — Нет, мне нужно время.       — У нас нет времени!       Тони отставил стакан и нахмурился. Он слишком хорошо знал оба голоса. Он слишком не понимал, что происходит.       — Не стреляйте, пока я не скажу, мистер Джарвис.       Голоса замолчали, оставив на линии лишь треск и далекие звуки двигателя. Ползунок аудиозаписи еще не добрался до середины, и больше всего Старк боялся, что тишина продлится до конца, не оставив ему ответов. Но послышался тяжелый вздох и разговор возобновился.       — Говард, Стива нет. Он умер больше года назад, — последние слова выходят почти шепотом.       — Я что-то вижу впереди. Это он! — отец воодушевлен и непоколебим. — Я все исправлю.       — Ты ничего не должен исправлять.       — Пег… Всю свою жизнь я творю лишь разрушения. Операция «Перерождение»… Он — единственное хорошее, что я принес в этот мир.       — Говард. Я знаю, что ты любил его. Я тоже его любила, — голос Пегги дрожит, и она выдерживает паузу. Судорожно втягивает воздух и продолжает, хотя Тони физически чувствует, как ее душат слезы. — Но это его не вернет. Говард, ты единственный на этой земле, кто в меня верит. Я не могу тебя потерять.       Она замолкает, уступает место треску и быстрому всхлипу. Затем снова берет себя в руки.       — Стива больше нет. Нам нужно жить дальше. Всем нам. Как бы нам это не казалось невероятным, мы должны отпустить его.       От Говарда нет ответа. Тони почти не дышит.       — Пег, он был хорош еще до того, как я его нашел, да? — голос отца бодр, но полон грусти.       — Да-да, он был… Где ты?       — Похоже, лечу в самолете… прямо на Манхеттен. Думаю, ты все объяснишь мне, когда я приземлюсь.       Слышится щелчок, Пегги переключает связь.       — Мистер Джарвис, все хорошо, не стреляйте.       Джарвис облегченно вздыхает.       — Слава Богу. Скажите мистеру Старку лететь за мной. Я верну его домой.       Ползунок аудио доходит до конца и останавливается, прерывая трескучую тишину. Тони не шевелится. Он пытается понять услышанное. Картинка пока не складывается в паззл, поэтому он раз за разом включает аудио, смаргивает слезы и слушает, слушает, слушает до тех пор, пока не запоминает каждое слово наизусть, пока эта сцена не начинает ему видеться в алкогольном дыму, вставать перед глазами каждую ночь. Тони перерывает все документы Щ.И.Т.а, вламывается в засекреченные архивы СНР, пока не находит информацию о том дне. О той записи. Он узнает достаточно: гипноз, оружие массового поражения, операция предотвращения. Он понимает, что Джарвис, старый добрый Джарвис, который ложился спать ровно в десять вечера, едва не пошел на самый страшный поступок в своей жизни, а Картер спасла жизнь его отцу. Та самая Пегги Картер, которая заботилась о нем после смерти родителей, пока он однажды не накричал, не наговорил гадостей, отправляя ее восвояси со своей помощью. Та самая Пегги Картер, к которой он однажды зашел около года назад — седая и слабая, забывающая все буквально через сутки, но такая же улыбчивая и готовая поддержать. Тони шутливо рассказал ей о своих переживаниях, сотню раз извинился и под конец сбежал, не в силах больше соотносить эту старушку с сильной, волевой женщиной из своих воспоминаний.       Он снова слушает запись, кричит, разбрасывает вещи, ломает заготовки — навязчивые мысли стучат в черепной коробке, и от них никак не отделаться. Он понимает: они втроем — Пегги, отец и он сам — попали в одну ловушку. Наступили на одни грабли и смачно получили по лбу. Они втроем полюбили Стива Роджерса, и от этого нет спасения. Как бы Тони ни старался разглядеть его на дне стакана, спасения нет. И как бы тяжело ни было отцу и Картер с записи — их Стив умер, погиб во льдах больше года назад, — их не предавали, не бросали в заснеженной Сибири с разбитым реактором. Тони больнее, чем им обоим. Больнее, чем от отравления палладием в две тысячи десятом. Тогда он умирал физически, сейчас же умирает морально каждый день, каждый час, каждую минуту, снова и снова возвращаясь мыслями на заброшенную советскую базу.       Он не понимает: неужели он действительно заслужил это? Неужели не имел права знать, как погибли его родители? Неужели именно этот человек говорил ему о честности, жертвенности и преданности, упрекая в эгоизме? Неужели мир так жесток, что из семи миллиардов людей он влюбился в того, кто в итоге разбил ему сердце?       Тони пытается вернуться к прежней жизни. Закрыть сердце и душу на замок, спрятаться за фальшивой улыбкой и сотней шуточек. Он снова посещает конференции и собрания, хохочет с журналистами, флиртует с поклонницами. Пытается присматривать за талантливым мальчишкой, пряча заботу за остротами и нравоучениями, и уже почти не носит повсюду с собой старый телефон, найденный в конверте. Но вечерами ноги сами несут в мастерскую, где вместо привычных механизмов на столе разбросаны черно-белые фотокарточки, а на повторе стоит одна и та же запись.       Тони покачивает рукой с почти пустой бутылкой и шепчет вместе с Пегги: «Стива больше нет». Запись продолжается снова и снова, но он повторяет эти три слова, словно мантру, пытаясь перепрограммировать себя, вырвать чувства с корнями, перерезать глотку боли. Очередная пустая бутылка выскальзывает из ослабевших пальцев и со звоном падает на пол. Когда-нибудь ему удастся избавиться от холодных ночных кошмаров, выкинуть Стива Роджерса из головы, сделать счастливой ту, что всегда была рядом и ни разу не предала. Но пока Тони спит, убаюканный в объятиях дорогого виски.       На столе беззвучно вибрирует старая раскладушка.