И причин не дано тому, что творимо

В камнях росли цветочки — их никто не просил расти, и никто не просил расти меня. Джек Керуак «Бродяги Дхармы»

Я разгладила руками свежий ещё, по-утреннему, белый до голубизны передник. Шла только вторая моя неделя здесь, в забытой всеми богами забегаловке в качестве официантки. Подработка на лето, да и то, договариваясь с хозяйкой мне пришлось бесконечно долго втолковывать ей, что я «и будучи несовершеннолетней, способна, не пролив/уронив/пере-/недо- варив сделать чашку человеческого кофе». Слово «человеческий» она произносила особенным тоном, уничтожающим таким. Было ещё сравнительно рано — четверть одиннадцатого, посетителей ни одного — в такое оглушающе-жаркое летнее утро (хоть уже и середина августа) неизвестно кому вообще придёт в голову тащиться за кофе. Оторвав взгляд, как всегда с утра цепляющийся за что ни попадя, от вырезанных на деревянной части кабинки цветочков, невыяснено, каких именно, я перечитала исписанный мною листок для заказов. «Как выжить в старшей школе, не потеряв вкуса к жизни, автор К.Д. Орсовски», — это было написано в самом верху, под перечёркнутым «заказ №_» — свеженький очерк, непонятно правда для каких целей написанный. «М-да, стоит либо повышать самооценку, либо меньше думать», — решила я, сворачивая листочек по рассеянности не пополам, а в четверо. Тут позади что-то звякнуло, это была такая штука, которая звенела от ветра, не могу сейчас вспомнить названия, висевшая на входе. Одна-две пластинки у неё скололись — отсюда и звяканье, вместо мелодичных переливов. Я обернулась, всё ещё продолжая сидеть, хотя могла бы, наверное, успеть добежать до своего рабочего места. В дверях остановился человек, окинул помещение быстрым взглядом и направился к стойке, шагая очень по-странному — должно быть это от того, что на спине у него был огромный, по-настоящему гигантский рюкзак. Он поставил его у подножья высокого одноногого табурета, сам забравшись сверху, и, вероятно, поджидая меня. Сунув бумагу в карман, я поднялась, мысленно ругая себя за то, что именно со мной всегда происходили такие нелепые ситуации, и шмыгнула, по другому и не скажешь, за стойку, оказавшись лицом к лицу с посетителем. Это был мужчина в шерстяной (как он не зажарился на таком-то пекле?) рубашке, со странно-лучащимися глазами. — Прекрасное сегодня утро, — сказал он, потрескивая голосом. (Значит всё же поджарился.) — Это стихи были? На секунду я уставилась на него с самым своим тупым выражением; не знаю, честное слово, как девушки моего возраста умеют управлять своим лицом, потом додумалась — наверное увидел через окно меня с листком. После ещё секунды размышлений я отвечала: — Нет, это не… гм, просто мой… Мужчина понимающе кивнул, обратившись к доске позади меня, оглашающей цены и разновидности кофе. — Можно мне чего-нибудь выпить, — он прочитал имя на моём бейджике. — Кэролайн. Я тут же приступила к работе, включив кофемашину и поставив эспрессо. (Если посетители не говорили, что именно им нужно, у нас всегда было принято делать эспрессо.) (Прихоть хозяйки.) Приготовление представляло собой несколько минут неприлично громкого гудения автомата и переминания с ноги на ногу официантки, которая по идее должна была ещё занимать в это время кого-то-по-ту-сторону-стойки милым разговором. Но я, как несложно догадаться, молчала. — Значит, ты всё-таки пишешь? — спросил мой посетитель. Непонятно, почему его так заинтересовал тот несчастный листок. — Иногда. Только прозу, — сдалась я. Кофе уже приготовился, так что, обжигая руки о чашку, я поставила её на блюдечко перед мужчиной. Он отхлебнул, тут же отпрянув — кофе был действительно горячим. — Да-а, а на самом-то деле нет здесь никакого горячего кофе, — как будто для себя проговорил он. — Одна пустота, ну, или пустота, сознаваемая моим, и твоим, Кэролайн, разумом, как кофе. Опешив, я пробормотала что-то вроде: «Действительно?» — Как и все вещи — он пуст и пробуждён. Мужчина выглядел серьёзным. Я промолчала. Почему-то мне показалось, что в его словах, если опустить мои обожжённые руки и его язык, что-то есть, нужно только хорошенько это обдумать. — Призрачный кофе? — выдала первое, что пришло в голову. Улыбнувшись, он кивнул. — Типа того. Пытался объяснить это зятю, зимой, но он не так резво соображает. Я, кстати, Рэй, — мне протянули руку. — Кэрри, — при рукопожатии я поморщилась — ладонь, не привыкшая к ожогам, болела. — Недавно здесь? — понял Рэй. Он нагнулся, исчезнув из поля зрения, и тут же появился опять, с каким-то тюбиком и записной книжкой. — Вот, возьми мазь. Ответив удивлённо: «спасибо», я выдавила немного желейной жидкости на руку, растёрла. — Наверное гораздо проще принять пустоту и…хм…пробуждённость например этой мази, чем кофе. Она хотя бы прозрачная. Так что, в следующий раз возьмите для примера её, — выдала я. — А ведь и вправду, — опять улыбнувшись, отозвался мужчина. — Спасибо за совет, Кэрри. Я отдала ему тюбик, невольно глянув на лежащий прямо передо мной маленький, в потёртом переплёте блакнот. — Ну, мне пожалуй пора. Жара сегодня будет просто адская, — Рэй поднялся, привычно взвалив на спину рюкзак, затем выловил из кармана помятую купюру и, виновато разгладив её, положил на стол. — Рад был с тобой познакомиться. — Хм…эм, до свидания, — сказала я уже пустому помещению. Этот странный человек исчез так же удивительно быстро, как и появился. Вот только… — Рэ-эй, Рэй, подождите, — я выбежала за дверь, размахивая оставленной записной книжкой. — Вы забыли! — А… — он отошёл не слишком далеко, так что, услышав меня, сразу развернулся, и теперь был почти на том же расстоянии, что и раньше, за стойкой. — Это подарок, Кэрри. Один мой друг научил меня этому, да и к тому же ты дала мне совет. А это бесценно вообщé, так что возьми, — Рэй возвышался надо мной, с прищуром, под поистине палящим солнцем. — Там стихи? — почему-то подумала я. — Хайку, всякие записи, и даже поэма одна есть. Не додумавшись даже поблагодарить его, я машинально полезла в карман. Глупо конечно, но почему-то мне хотелось что-то отдать взамен. — Вот, это мой очерк. Он вообще-то не очень, но… — Спасибо тебе, — Рэй, кажется, даже чуть склонил голову, принимая листок. Он сейчас же пошёл прочь, а я еще пару минут простояла так, щурясь и пытаясь хорошенько запомнить удаляющуюся фигуру. Руку обжигала подаренная книга — я осторожно раскрыла её, будто боясь, что та сию же минуту обратится прахом. На ходу я читала: «и слов кто из пустыни моих не разберёт, всё будет попроще — как бутылка вина, как славный костёр да небес глубина».* Прервалась на минуту, чтобы сесть: «Когда же постигнуть возьмёте за труд всю Дхарму старинных желаемых Будд, под деревом в пустыне вы с истиной садитесь — в Юме, Аризона, или где захотите, и не благодарите — не я придумал так». Над дверью опять звякнуло и мне пришлось отвлечься. Это пришла Трисия — моя подруга, работавшая здесь же. Она порывисто, как всегда, пробежала в служебную комнату, через мгновение вернувшись; теперь она выглядела не такой только-что-проснувшейся и была одета в светло-сиренивое форменное платье. — Привет, Кэрри. Сильно я сегодня опоздала? — всё ещё запыхаясь сказала Трисия. — Не сильнее обычно, — я глянула на часы, удостоверившись в правдивости своих слов, — Послушай вот лучше: «и не благодарите — не я придумал так, я лишь колесо вращаю, по-другому нельзя никак, ведь Разум — Творец, и причин не дано тому, что творимо: ему пасть суждено». — И что это? Ты сама написала? — Ведь Разум — Творец, понимаешь? И причин не дано тому, что творимо: ему пасть суждено…