Фото на память

      Яркое, добела накаленное солнце нагревало воздух, создавая душную, теплую атмосферу. Изумрудно-зеленые кроны деревьев перешептывались между собой в своей обычной певучей манере, шелестя непоседливыми листьями. Мягкая трава опутывала ноги, а большие подсолнухи, растущие в парке, прятались за небольшой деревянной оградой, покачивая рыжими головами.  — Изуку, милый, встань ближе к Каччану, — светловолосая женщина добродушно улыбается, рукой указывая мальчику подойти ближе к рядом стоящему другу.       Изуку слегка замялся, смущаясь, но все же на шаг приблизился к Катсуки, неловко смотря на светловолосого мальчика. Блондин, почувствовав на себе взгляд Изуку, повернулся и, улыбаясь, протянул руку. — Чего ты боишься, Изуку? — слегка картаво произносит маленький мальчик, беря темноволосого за руку, — сейчас мама нас сфотографирует.       Катсуки неожиданно и крепко обнимает Изуку за шею, заставляя мальчика краснеть еще сильнее, взглядом упираясь в землю. Через силу подняв свои блестящие зеленые глаза, Изуку посмотрел прямо в камеру, мягко улыбнувшись. Щелчок, вспышка, и из, казалось бы, устаревшего полароида выехала маленькая квадратная фотография, на которой красовались две довольные мордашки мальчиков лет трех. Женщина подходит к стоящим в обнимку детям, помахивая фотографией, дабы та быстрее проявилась. Блондинка, слегка склонившись, протягивает Изуку фотографию. — Оставишь себе на память, — улыбнувшись, отвечает женщина.       Изуку вновь смущается, но фотографию все же берет, невнятно, но искренне благодарит за подарок. — Но мам, я тоже хочу себе фотографию с Изуку, — Катсуки подбегает к матери, дергая ту за рукав. — Пойдем, я вас еще сфотографирую, — смеясь и взъерошивая волосы сына, отвечает женщина. ***       Изуку мог подолгу рассматривать фотографию, где два мальчика широко улыбаются на фоне огромных подсолнухов, которые, сливаясь из-за старости фото, были похоже на одно большое солнце за спинами детей. Мидория лежал на кровати, в вытянутой руке держа перед собой потускневшую фотографию, направляя ту на свет, будто придавая изображению яркости и цвета. Единственные мысли, которые грели его душу, были мысли о глубоком детстве, которое он уже почти и не помнил. Может, именно по этой причине то время казалось ему настолько утопическим. Все изменилось, когда Изуку понял, что он пустой. Без способности. Обычный человек. Раньше таких на Земле было семь с лишним миллиардов, а теперь обычные люди — редкость. Именно эта пустота разрушила все, чем Изуку дорожил. В сторону Мидории сразу посыпались обидные насмешки, издевательства, некоторые люди даже отвернулись от него. Например, Каччан. — Разве я стал хуже? Неужели наличие квирка так влияет на мою личность? — думает про себя Изуку, поворачиваясь на бок, устало рассматривая наизусть изученную фотографию.       Он ничего не сделал Каччану, а тот отвернулся от него, да еще и наградил этим странным прозвищем. «Деку пустой, Деку ничтожный, Деку не станет героем». Изуку нахмурился, убирая фотографию под подушку. Из-за отсутствия квирка Изуку стал пробовать себя в разных областях. Пытался рисовать, сочинять рассказы, заниматься флористикой, кулинарией, спортом. Но все было не то. Парень быстро обучался, но ни одно из вышеперечисленных занятий не приносило ему удовольствия или радости. После этого Изуку действительно смирился со словами Катсуки. «Деку бесполезный». Да, бесполезный Деку, ни на что не годный. Изуку часто перед сном сидел на кровати, склонив голову, молча и едва дыша смотрел в пол, будто пытаясь провалиться сквозь эту темноту, надеясь, что бездна поглотит все его страдания и неудачи, позволив начать жить заново.       Однажды, роясь в шкафу, Изуку наткнулся на потрепанный, но рабочий фотоаппарат, ранее принадлежавший отцу. Точно таким же было сделано то самое фото с подсолнухами. Покрутив его в руках, убедившись в исправности техники, Изуку подошел к зеркалу, которое висело у него в комнате, встав напротив него. Он поднес фотоаппарат к лицу, настраивая фокус. Щелчок, вновь яркая вспышка и скрежет печатного механизма. Мидория взял в руки фотографию, рассматривая засвеченный снимок. (1) Почему-то Изуку очень привлекал внешний вид потертых, не очень качественных маленьких фотографий, которые, по сути, уже давно потеряли свою ценность. Было в них что-то такое приземленное и обычное, как и в самом Изуку.       Мидория не увлекался фотографией на профессиональном уровне, ему и не хотелось. Парню было достаточно таскать громоздкий полароид и периодически делать снимки самых разных вещей. Он фотографировал птиц, цветы, незаметно делал снимки случайных прохожих, любил фотографировать вывески магазинов, которые дружелюбно подсвечивались темными вечерами. За недолгий промежуток времени у Мидории набралось порядку тридцати разнообразных фотографий, из-за чего Изуку пришлось теперь вести еще и тетрадь с фотографиями помимо тетради с героями. Каждое фото он вклеивал в тетрадь с особой любовью, постоянно оставляя не двусмысленные записи на белой рамке фотографии. Обычно это были простенькие пояснения и дата. «Пруд в городском парке. 21.07.», «Незнакомцы. 23.07.», «Полнолуние. 01.08.», «Вывеска хлебного магазина. 03.08», «Подсолнухи в саду. 12.08». Мидория с трепетностью каждый вечер перед сном разглядывал сделанные им снимки. Фотографии грели сердце Изуку, будто заставляя заново прочувствовать все те эмоции, которые он испытывал во время съемки. Так просто, но так чарующе. Глядя на сфотографированное небо, казалось, можно было слышать ленивый рокот сверчков и шум ветра, рассматривая фотографию пруда можно было почувствовать легкий запах водоема, растворившийся в благоухании растущих вокруг цветов. Глядя на огромные тяжелые подсолнухи Изуку вспоминал детство. Такие мелочи, отраженные на фотографиях, позволяли Мидории чувствовать себя лучше и теплее в периоды, когда сомнения и печаль наседали на него. Как жаль, что красота имелась лишь на отдельных, запечатленных на фото, моментах жизни. Само же бытие было серым, мрачным и отталкивающим. ***       Изуку сидел за школьной партой, даже не стараясь вслушиваться в то, что говорил учитель. Парень, подперев рукой подбородок, с белой тоской на душе наблюдал за пейзажем за окном, который неторопливо и незначительно менялся. Блеклое солнце удручающе смотрело вниз сквозь нависшие серые рваные облака. Изуку точно знал, что воздух за окном был влажным и мерзким, от чего хотелось без остановки противно шмыгать носом. Пожухлые желтые листья на деревьях лениво и небрежно глухо шелестели, время от времени замолкая, погружаясь в мертвую тишину. Трава высохла и приобрела болезненный желто-серый цвет. На школьных клумбах не было видно ни цветов, ни пестрых кустарников. Одни голые ветви тянулись куда-то ввысь, будто молясь на солнце. Чем старше Мидория становился, тем меньше реальный мир имел красок. Парень будто слеп со временем, не в силах разглядеть яркие игривые цвета, которыми была насыщена жизнь в детстве. В детстве все было легче. Изуку прекрасно осознавал, что чем старше он становился, тем сложнее было разобраться в самом себе. Если в детстве ты испытываешь злость, то позже злость раскладывается на неприязнь, отвращение, раздраженность и ненависть. Если в детстве ты просто любил, то потом уже ощущаешь симпатию, привязанность, тепло, желание и головокружительное влечение. В силу возраста ты начинаешь лучше разбираться в людях, но что-то детское внутри может привязать тебя к человеку, игнорируя все недостатки, заставляя по-детски искренне и глубоко любить. Изуку отвернулся от окна, глядя на сидящего впереди (2) него высокого блондина, чьи волосы причудливо торчали во все стороны, явно требуя расчёски. Изуку устало наклонил голову влево, наблюдая за почти неподвижной фигурой впереди себя. В детстве они были друзьями, им было хорошо вместе. В детстве все были друзьями, потому что все, что мы испытываем, было искренним и пылким, прямым, без каких-либо подтекстов. В детстве мы хотим заводить друзей, но, взрослея, обосабливаемся. Взрослея, дружба очень редко остается на том же месте, какое оно занимало ранее. Дружба либо падает до безразличия и неприязни, либо возрастает да привязанности и крепкой любви. И если Бакуго упал в крайность ненависти и злобы, то Изуку был вынужден идти по полностью противоположной тропе. Любить Бакуго безответно и безнадежно было настолько же больно, как и невольно понимать свою никчемность. Казалось, сейчас Изуку может сделать какой-то шаг, улучшив отношения с Катсуки, но каждый раз это была всего лишь иллюзия, украшенная домыслами Мидории. После каждой попытки привлечения внимания Изуку ощущал либо пинок под зад, либо толчок в плечо или спину, слышал язвительный смех и эту постоянно повторяющуюся фразу: «прочь с дороги, ничтожный Деку». Теперь для Катсуки Бакуго не существует Изуку Мидории. Есть только жалкий, беспомощный Деку. Изуку часто ловил себя на мысли, что он сам виноват в своем нынешнем положении, ибо когда-то давно не смог дать отпора. Хотя, почему не смог? В крайне плохих ситуациях Изуку сквозь страх и дрожь в коленях пытался отстоять свою точку зрения, правда, такие затеи всегда заканчивались крахом. Ибо у Изуку не было способности. Он был пустым. Каждый в этом мире, кто имел хоть какой-то квирк, автоматически превосходил его. Были ли эти люди лучше Изуку в плане человечности? Совсем не обязательно. Иногда Мидория думал о том, каково живется таким же пустым людям, как он. Стали ли они кем-то? Или же жизнь повела их по кривой? В нынешнее время так мало можно было найти какой-либо информации об обычных людях. В основном статьи газет пестрили заголовками о героях, что, несомненно, радовало и интересовало Изуку. Но иногда хотелось чего-то близкого по душе, более обычного.       В начале учебного года Мидория узнал, что Каччан собирается в Юэй. Разделявшая Изуку и Катсуки пропасть становилась все более необъятной. Изуку уже устал пытаться хоть как-то привлечь к себе внимание Бакуго, желая наладить с ним отношения, из-за чего Мидория был вынужден просто наслаждаться своей любовью издалека. Изуку пытался искренне радоваться за Каччана, но глухая зависть не позволяла. После уроков Изуку часто брел где-то позади ничего не подозревающего Бакуго, усталым взглядом соизмеряя увеличивающееся между ними расстояние, так как Изуку в последнее время после школы домой плелся медленно, понурив голову. После учебы, покончив с домашним заданием, Мидория выходил на улицу, укутавшись в темно-зеленый шарф, спасаясь от осенней прохлады, прихватив с собой фотоаппарат. Сердце ощущало скорую потерю Каччана, из-за чего снимки Мидории приобретали какой-то тусклый и скорбный характер. Теперь в тетради рядом с фотографиями пестрых цветов и облаков были вклеены изображения пожухлой травы, серых, покрытых тонкой пленкой льда, озер. У Изуку была даже пара-тройка снимков мертвых птиц, чьи тела опутала желтая сухая трава. Все фотографии будто отображали душевное состояние Изуку, показывая, как тот медленно чахнет внутри.       Парень часто оставался в парке допоздна, бессмысленно сидя на скамейке и болтая ногами, примеряя линзу объектива к всевозможным окружающим вещам. Изуку любил любоваться появляющимися звездами на небе. Он всматривался в них, будто пытаясь разглядеть в созвездиях ответы на свои вопросы. Но небо молчало, оставляя Изуку наедине с проблемами. Загорались желтые тусклые фонари, окружающие звуки затихали, люди расходились, а Мидория все также сидел на скамейке, опустив взгляд, разглядывая несколько фотографий, которые он успел сделать за сегодня. Парень лениво поднял голову, исподлобья печальным взглядом наблюдая за идущей вдали парка фигурой. Вдруг Мидория резко встрепенулся, узнавая в идущем человеке знакомые черты. Вдали, прямо рядом с той самой клумбой с огромными подсолнухами, уткнувшись носом в шарф, шел Каччан. Изуку взял фотоаппарат, наводя фокус на идущего юношу, ловя кадр. К счастью Изуку, Бакуго, кажется, не заметил вспышку фотоаппарата, или же проигнорировал ее, но Мидория надеялся на первый вариант. Юноша сделал пару взмахов рукой, высушивая снимок, рассматривая получившуюся в итоге сероватую картинку. Все тот же Каччан рядом с теми же огромными подсолнухами. Но это фото настолько отличалось от того, которое лежало у Изуку под подушкой, что Мидория расстроенно охнул, взглядом провожая уходящего, не замечающего его, Катсуки. Уставший, презирающий Мидорию, Каччан на фоне пожухлых, почти мертвых подсолнухов. Один. Без Изуку. Без Деку.       После этого случая Мидория, укоряя себя, начал откровенно следить за Катсуки, периодически делая красивые снимки. Теперь фотографии с Каччаном имели особый смысл и ценность, но вклеивались в ту же тетрадь, куда Мидория прикреплял свои предыдущие снимки. Изуку дорожил тетрадью с фотографиями так же сильно, как и тетрадью с записями о героях, так что обе эти ценности Изуку всегда таскал с собой. Вот Катсуки стоит у бакалейной лавки, смотря куда-то вдаль. На этой фотографии Каччан сидит на скамейке, наблюдая за гуляющими по асфальту птицами. Здесь Бакуго заходит в вагон метро, его сложно разглядеть в толпе людей, но Изуку всегда признает эту светловолосую макушку. Спустя двадцать самых разнообразных снимков, Мидория вдруг поймал себя на мысли о том, что Бакуго всегда один. Каждый раз, когда Изуку делал фотографию, Катсуки находился в одиночестве. Мидории всегда казалось, что парень не обделен вниманием, так почему в свободное время он держится обособленно? Хоть Каччан и имел скверный характер, дурные замашки, для Мидории он был по важности почти как Всемогущий. Казалось, именно Бакуго был тем самым приземленным идеалом, который всегда пытался для себя найти Изуку. И Мидория ощущал ужасную ноющую боль каждый раз, как осознавал то, что он никогда не сможет общаться с Катсуки так, как это было до появления у Бакуго квирка. Ну и пусть. Пусть Изуку будет просто издалека за ним наблюдать, периодически делая фотографии, искренне восхищаясь Каччаном, медленно пополняя свою коллекцию душевными снимками. Данное занятие позволяло Мидории почувствовать хоть какой-то смысл в его пустой, заранее предначертанной жизни. Каччан был для него последней надеждой на существование. В глубине души Мидория чертовски не хотел расставаться с Катсуки. Если Каччан поступит в Юэй, то Изуку с очень малой вероятностью сможет подловить Бакуго где-то на улице в обыденной ситуации, сделав фотографии. Мидория был даже готов терпеть все издевки и насмешки со стороны Катсуки, да хоть избиения, лишь бы тот не уходил от него. Лишь бы смысл жизни не покидал Мидорию. Все теплые чувства, которые Изуку хранил в глубине души и никому не показывал, принадлежали только Каччану, но тот наотрез их отвергал, заставляя сердце Изуку томиться и изнывать. Но даже боль заставляла Изуку чувствовать, что он живет, а не существует. Что он живет ради чего-то. Лишившись этого мнимого смысла, Мидория явно потеряет и себя самого. Да, он ничтожество, пустое, без способности, никому не нужное. Зато Каччан нужен ему сильнее, чем кому-либо. «Зачем ты существуешь, Деку?», — издеваясь, задал однажды вопрос Каччан, прижав Деку к стене. Возможно, Изуку существует, чтобы просто быть рядом с Катсуки? Возможно, Каччан и Деку это нечто нераздельное? Если Изуку перестал утешать себя мыслью о том, что, возможно, он станет героем, то теперь он надеялся на то, что когда-нибудь получит положительный знак внимания от Каччана. Как глупо. Изуку слишком долго питал себя иллюзиями возможного положительного исхода. ***  — Так-так, Деку, что это за херня у тебя в руках? — издевательски протянул Бакуго, навалившись на парту Изуку, глядя на коричневую тетрадь, лежавшую поверх выложенных на стол книг. — Д-да так, ничего особенного, — Мидория нервно притянул всю стопку книг к себе, будто желая спрятать тетрадь.  — Дай сюда, — Катсуки резко выдергивает тетрадь у Мидории, раскрывая ту, с наигранной показушностью рассматривая. — Каччан, верни, пожалуйста, это… Это личное, — затараторил Мидория, протягивая руку, но, получив сильный щелбан в лоб, съежился.       Катсуки с издевательской ухмылкой листал тетрадь с фотографиями, грубо и небрежно переворачивая листы. С каждой новой страницей улыбка на лице Бакуго становилась все менее заметной, ближе же к последним снимкам, выражение лица Катсуки приобрело явно взбешенный вид. Блондин резким движением захлопнул тетрадь, после чего испепелив ту взрывом, чуть не ослепив вспышкой Изуку, бросил обуглившиеся листы на парту перед Мидорией. Изуку весь сжался, со страхом глядя на высокую фигуру, стоявшую перед ним. Бакуго оперся руками на парту, глядя на Изуку сверху вниз.  — Даже не смей ко мне приближаться, гребаный Деку. Я убью тебя к чертям собачим, — прохрипел Каччан, резко отодвигаясь от парты, направляясь в сторону выхода из класса.       Мидория еще несколько минут ошарашено сидел, ощущая на себе недоумевающие взгляды одноклассников. Все в одночасье рухнуло. Надежды, мечты. Казалось, сердце постепенно замедляло свой ритм, отчего пальцы холодели, а тело не желало слушаться. Все опустело. Мнимый смысл ушел. В мире Изуку Мидории теперь нет никакой надежды. Мидория неловким движением кинул свои вещи в рюкзак, на ватных ногах выходя из класса, направляясь по коридору в сторону туалета. Слезы душили Изуку, но парень, идя по коридору, повторял одну и ту же фразу, как мантру. «Не смей плакать, не смей плакать», — твердил себе Изуку, дрожа и шмыгая носом, сильнее прижимая свой огромный рюкзак к груди, будто прячась за ним от всего мира. Буквально влетев в туалет, Изуку заперся в одной из кабинок. Еле сдерживая слезы, прислушиваясь и убеждаясь, что в туалете никого нет, так как уже прозвенел звонок на урок, Мидория дал волю чувствам, расплакавшись. Он осел на пол, прижавшись спиной к грязной стенке туалетной кабинки, притянул ноги к груди. Уткнувшись носом в колени, он навзрыд плакал, бормоча что-то про Катсуки, про себя, про неудачника, про смысл. Глаза болели, а на душе было так паршиво, что хотелось сброситься с крыши или утопиться прямо в этом вонючем унитазе, чтоб навсегда избавиться от гнетущего чувства. Изуку дрожащими руками достал из рюкзака изуродованную тетрадь, пытаясь найти хоть какие-то сохранившиеся в более-менее нормальном виде снимки. Почти каждая страница теперь представляла собой непрезентабельный обугленный лист. Вот так в одночасье можно превратить красоту, все то, что ты ценил и то, ради чего ты жил, в мусор. Мидории все же удалось найти три сохранившихся, но слегка обугленных снимка. Они все были приклеены на одной странице. Это были те самые фото, на которых впервые появился Катсуки. Парк, подсолнухи, серость и одиночество. Серость и одиночество. Ненужность и никчемность. Вот что ждало теперь Мидорию. Переводя дыхание в попытках успокоиться, Изуку снова шмыгнул носом, потирая рукой раскрасневшиеся больные глаза. Он таки нашел в себе силы подняться с полу и выйти из туалета, пустым взглядом смотря в пол.       Изуку решил не идти сразу домой после школы. Он направился в сторону парка, где обычно фотографировал. Усевшись на привычную скамейку, парень окинул взглядом пустующий парк, сосредоточив внимание на замерзающем озере. Мидория уже не мог понять, действительно ли парк стал еще тусклее, или же только Изуку видел окружающую серость под призмой свалившейся на него пустоты и безысходности? Изуку просидел в парке до сумерек, бездумно вслушиваясь в окружающий шум, пытаясь слиться с внешним миром, не желая больше терпеть душащую его черную бездну. Становилось холодно, а так как Изуку за целый день толком ничего не ел, то живот болел от голода. Но сдвинуться с места совершенно не было сил. Хотелось остаться в этом парке навсегда, похоронив свое тело на клумбе тех самых подсолнухов. Похоронить себя в утопических мечтах, в воспоминаниях о прошлом, дабы навсегда уйти из серого тусклого мира. Мидория закинул ноги на скамейку, съеживаясь, ощущая на заплаканном лице порывы холодного колючего ветра. Парень уткнулся носом в шарф, закрывая глаза, позволяя слезам вновь стекать по щекам, падая маленькими каплями на красные испачканные кроссовки. Мидория услышал тяжелые, топающие, приближающиеся шаги позади себя. Сжавшись, будто пытаясь превратиться в один большой комок, Изуку даже не повернул голову, а лишь затаил дыхание, вслушиваясь. Шаги остановились. На скамейку упало что-то с легким звуком. Изуку повернул голову, недоумевая. — На память, — послышался хриплый и до боли знакомый голос сзади.       Изуку дрожащими пальцами взял со скамейки две старые, бледные фотографии, рассматривая их. На заплаканного мальчика со стороны фото смотрели два широко улыбающихся ребенка, стоявшие рядом с прудом, от которого исходила радужная рябь. Мидория резко обернулся, наблюдая за повернувшимся к нему спиной Кастуки. — Еще раз будешь так громко реветь в туалете — убью, — фыркнув, сказал Бакуго, убирая руки в карманы широкой черной куртки.       Мидория несколько секунд безвольно наблюдал за тем, как Каччан отдалялся от него, после чего, не раздумывая, будто инстинктивно, дернулся с места. — Каччан, подожди! — вскрикнул Изуку, неуклюже топая, пытаясь догнать уходящего Катсуки.       Бакуго замер на месте, оборачиваясь в сторону Изуку, исподлобья наблюдая за приближающейся к нему зеленоволосой взъерошенной фигурой Деку.