Не могу любить тебя сильнее

      Когда это наконец произошло, все было совсем не так, как она себе представляла.       Сила, ярость, настойчивость – ничего этого не было. Его глаза были закрыты, а губы слегка разомкнуты; мужские руки едва касались ее бедер, не давили, но следовали за движениями ее тела в такт музыке.       Она придвинулась ближе, совсем чуть-чуть, и ее губы коснулись его рта. На какое-то мгновение ей показалось, что он не ответит, но затем он мягко накрыл ее губы своими, и его руки едва ощутимо притянули ее к себе.       Она не могла сказать, как долго их губы касались друг друга. Она уже поняла, что в этом месте секунды могли быть годами, а года - просто отсчитываться биением сердца.       Часть ее разума представила ее все еще неподвижно лежащей в больничной палате за миллионы миль отсюда, за мгновение отсюда. Но эта мысль тут же ускользнула, столь же мимолетная и иллюзорная, как преходящие воспоминания о мечте.       Она подалась вперед, углубляя поцелуй, он отвечал медленно, неуверенно впуская ее внутрь. Ей хотелось ярости, напора, хотелось, чтобы он обхватил ее голову и исследовал языком рот. Но этого не произошло.       Она отклонилась в такт музыке и еще раз посмотрела на него. Он поднял глаза, встречая ее взгляд, позволяя насладиться неожиданной мягкостью своих черт в отблесках света лампы.       Теперь она поняла. Он поделился с ней своим секретом, облегчив груз души, и это, казалось, смягчило линии и складки на его лице, обнажая беззащитность, свидетелем которой она не была никогда прежде.       В тот момент она хотела его так сильно, как не хотела ни одного другого мужчину за всю свою жизнь. Она видела сомнение и неуверенность в его полуприкрытых голубых глазах и знала, что он ждет ее. Ждет, примет ли она его таким, какой он есть, таким, каким он себя показывает? Заставит ли надеть небрежно брошенное на спинку дивана пальто и уйти от нее навсегда, или, может, разрешит впустить себя в его сердце глубже, чем, как она подозревала, кого-либо другого?       Как и несколько лет назад она скользнула рукой под лацкан его пиджака и почувствовала биение его сердца под жесткой тканью белой хлопковой рубашки. В этот раз он не вздрогнул и не опустил глаз, а пристально смотрел на нее.       – Останься, – просто сказала она.       Казалось, его глаза, полные недоверия, проникали в самую душу, словно искали там ловушку, пытались разглядеть обман.       – Останься, Джин… здесь… со мной… сегодня.       Она не будет умолять. Происходящее и так было верхом того, на что она могла решиться. Если он не может прочесть желания в ее глазах, не понимает, как она нуждается в нем, то его признание, должно быть, попросту ослепило его.       Минуту он не двигался, а затем медленно поднял руку, дотрагиваясь до ее щеки кончиками пальцев. Она прижалась к его ладони, и он приподнял ее подбородок, чтобы коснуться губ.       Алекс казалось, что он целовал ее так, будто боялся, что может сломать, если не будет сдерживать себя.       Она посмотрела на него – смокинг, чистая белая рубашка – и тихо прокляла себя за то, что успела переодеться в свой домашний растянутый серый топ и черные брюки. Но то белое платье и чулки с поясом были надеты исключительно с целью соблазнить и тем самым выведать его секреты. Теперь же она снова была собой и чувствовала себя свободно, признавая, что желала его больше, чем вообще могла вообразить.       Она взяла его за руку и молча повела за собой в спальню, где ее уже три дня ждали свежие черные простыни.       Он остановился в дверном проеме, она повернулась к нему лицом.       – Еще не поздно, Шампусик, – мягко произнес он. – Ты еще можешь попросить меня уйти.       В ответ она сократила расстояние между ними и скользнула обеими руками под полы пиджака, стягивая его с мужских плеч. Пиджак упал на пол и тут же был смят ногами.       Ее пальцы нашли первую кнопку его накрахмаленной рубашки и медленно расстегнули ее, оголяя кожу под жесткой тканью. Она продолжила расстегивать кнопки, опускаясь вниз и попутно думая, что в любой момент он может положить свои ладони поверх ее, останавливая. Но он оставался неподвижным, наблюдая, как она расправляется с кнопками с таким напряжением, что почти забывает дышать. Она вытащила ткань из-под пояса брюк. Движением плеч он избавился от рубашки, которая тут же присоединилась к пиджаку.       Она дотронулась до застежки его ремня и остановилась, неуверенная, внезапно вновь почувствовав себя семнадцатилетней девчонкой. До тех пор, пока его рука не коснулась ее ладони.       – Движемся как-то односторонне, да, Шампусик? – тихо проговорил он.       Она отстранилась от него и, одним движением стянув через голову мешковатый серый джемпер вместе с черно-белым топом, бросила их на пол.       – Алекс, – прошептал он, потянув ее к кровати.       Она толкнула его вниз, на черные простыни, и опустилась на колени у его ног. Он сдержанно смотрел на нее, блуждая взглядом по лицу и телу.       – Сапоги, – произнесла она. Он полуулыбнулся, глядя, как она стягивает их и аккуратно ставит возле кровати.       Она откинулась назад и посмотрела на него, сидящего на краю кровати без рубашки, со взъерошенными светлыми волосами и совершенно нечитаемым лицом.       – Что? – спросил он тихо.       Стоит ли сказать? Нет, не сейчас. Слишком много для него будет еще и узнать ее тайну, узнать правду. Правду о том, что в этот момент она была безумно в него влюблена.