Danse macabre

Утро — холодное и серое, ничем не примечательное, словно природа решила не выделяться, не затмевать собой то, что должно произойти в этот день. Сиэлла опирается на перила моста и, не обращая внимания на безжалостно треплющий причёску ветер, вглядывается в тяжёлые воды Сены. Кажется, что в любую секунду медленное течение остановится, замрёт, будто неподатливый металл. Неспешные, но крупные волны поднимают фонтаны брызг, и некоторые из них долетают до Сиэллы, холодными иглами оседая на лице. С горизонта идёт сизая туча, но, несмотря на сильный ветер, даже она неповоротлива и медлительна. Сиэлла то и дело смотрит на часы — их стрелки сегодня тоже не торопятся. — Вы замёрзнете, миледи, — почти не касаясь, знакомые руки накидывают ей на плечи тёплый плащ. — Не стоит вам оставаться здесь. Сиэлла хочет развернуться и одарить язвительной усмешкой, но отрывать глаз от воды не хочется, и она просто выдавливает сквозь зубы: — Это, возможно, последнее утро в моей жизни, а ты якобы беспокоишься, что я заболею? — Не якобы, — в оскорблённый тон почти верится. — Пока наш контракт действует, миледи, следить за вашим здоровьем — моя обязанность. Сиэлла всё-таки поворачивается, напоследок вдохнув побольше свежего ветра. Лицо Бастианы непроницаемо, только глаза сверкают красным чуть ярче обычного. Её короткие вьющиеся волосы тоже подрагивают на ветру, но остаются в идеальном порядке. У Сиэллы же, судя по едва заметной ухмылке Бастианы, на голове совершенный беспорядок. Впрочем, в голове — тоже. — Скоро ты уже не будешь связана контрактом, — осторожно говорит она, замирая в ожидании реакции, но Бастиана внешне безмятежна. — Если мы действительно нашли людей, ответственных за смерть ваших родителей, — не буду. — Ты лучше всех знаешь, что мы не ошиблись, — ворчит Сиэлла. — Гнались за ними по всей Англии и половине Франции. — Миледи, — тон Бастианы становится настороженным, — вас мучают какие-то сожаления? — Какая разница? — выходит горько, хоть Сиэлла и пытается это скрыть. — Это ничего не изменит. Ты заберёшь мою душу. Уже через несколько часов. — А вы хотели бы жить? — неподдельное любопытство, но с оттенком грусти. — Я тебя этим разочаровываю? Инстинкт самосохранения, знаешь, — сильная штука. — Вы не ответили. — И не обязана! — выкрикивает Сиэлла, наставляя палец на Бастиану. — Ты всё ещё подчиняешься мне. — Да, моя леди, — она слегка склоняется, и тон скорее позабавленный, чем разозлённый. Конечно, думает Сиэлла, с чего бы ей злиться, когда нужно всего лишь немного подождать. Стрелки часов движутся медленно, но неумолимо. — Я не знаю, — вдруг резко говорит она и отводит взгляд, когда Бастиана поднимает свой. — Наверное, я хочу жить. Но не знаю, зачем. Сиэлла снова отворачивается к реке и закусывает губу, сдерживая непрошеные слёзы. Ловкие пальцы Бастианы начинают переплетать ей косу. Небо над ними набухает, грозя в любую секунду пролить потоки дождя. — Миледи, — голос Бастианы тих и мягок, как всегда, но в нём слышна какая-то непривычная нотка. — Что? Неожиданно Сиэлле на грудь опускается что-то тяжёлое, а к открытому участку шеи прикасается холод. Она опускает взгляд и с удивлением разглядывает кулон: камень, скорее всего сапфир, неправильной формы и глубокого синего цвета оправлен в серебро. Даже несмотря на отсутствие солнца, он как будто светится изнутри. — Зачем это? — потрясённо выдыхает Сиэлла. — У вас сегодня день рождения, — тихий щелчок застёжки. — Ваше совершеннолетие. — И правда. Она давно не отмечала день рождения, совпадавший с днём трагедии. Принимала формальные поздравления, тайно мечтая, чтобы о ней все забыли, устраивала торжественные приёмы, как того требовал этикет, но сбегала с них в библиотеку. Праздновала, но не отмечала. И вот — взрослая жизнь, срок которой отмерен лишь несколькими часами, и камень, изогнувшийся и переливающийся, словно океанская волна. — Спасибо, — как-то растерянно вырывается у неё. — Это что, прощальный жест? — Можно и так сказать, — Сиэлла оборачивается: Бастиана пристально на неё смотрит. — Этот подарок вас оскорбляет? — Что? Нет, — она крепче сжимает камень в кулаке, — вовсе нет. Бастиана снова делает лёгкий поклон, приложив руку к сердцу. — Не отходи от меня, — вдруг выпаливает Сиэлла с яростью. — Ни на шаг. До самого конца. Глаза Бастианы на долю секунды полыхают фиолетовым, а тучи на небе будто вмиг сгущаются. — Не отойду, миледи. *** День наполнен резким запахом пороха, оглушающим треском выстрелов и горько-сладкой местью. Бастиана будто танцует, а не ловит пули в воздухе, не позволяя им и близко подлететь к Сиэлле. Глаза убийц родителей Сиэллы наполняются бесконечным ужасом перед непонятным, сверхъестественным, адским созданием, которое они видят перед собой. Чёрный дым от выстрелов смешивается с сизым, окружающим фигуру Бастианы. Сиэлла пытается увидеть её истинную форму через дымовую завесу, но мелькают лишь очертания и детали. Впрочем, и этого достаточно, чтобы поразить воображение любого смертного. Ответы давно получены с помощью хитрости. Остаётся лишь стоять и смотреть, как вершится возмездие. Сиэллу переполняет злая радость пополам с обречённым страхом за собственную жизнь, которая с каждым убитым врагом всё ближе к своему завершению. Схватив последнего оставшегося в живых за горло, Бастиана поворачивает голову, и в её взгляде в равной степени читаются нетерпение и вопрос. Подписывая себе необратимый приговор, Сиэлла кивает и закрывает глаза, но хруст сломанной шеи, конечно, всё равно слышит. Когда она вновь поднимает веки, дым в комнате уже рассеивается. Остаётся лишь Бастиана в человеческом облике, возвышающаяся над бездыханными телами, и вокруг неё, кажется, вот-вот засверкают молнии. На чудом не подгибающихся ногах Сиэлла подходит к ней, срывая повязку с клеймёного глаза — печать контракта настойчиво жжёт, и встречает горящий взгляд, сдерживая дрожь. — Сейчас? — удаётся лишь беззвучно пошевелить губами, но Бастиана всё равно понимает. Пламя в её глазах чуть затухает. — Нет, — её голос почти ласковый. Она мягко касается щеки Сиэллы, потом берёт за подбородок, и Сиэлла вдруг понимает, что почему-то не боится её прикосновений. — Не рядом с их телами. Ты заслуживаешь лучшей смерти. Сиэлла слабо кивает и закрывает глаза, когда Бастиана тянется, чтобы привычным движением подхватить её на руки. Откуда-то издалека ей уже слышится зов тёмной пустоты. *** Вечер — как натянутая до предела струна. Сиэлла, поняв, что Бастиана не торопится забирать её душу, требует вина, но от него сердце начинает колотиться только сильнее и дрожь сотрясает всё тело. — Зачем ты меня мучаешь? — не выдерживает она и шипит на Бастиану, расположившуюся в кресле напротив и с равнодушным видом отпивающую из своего бокала. — Сделай это и покончим! — Торопишься на тот свет? — ухмыляется Бастиана. Улыбка становится шире, когда она ловит возмущённый и отчаянный взгляд Сиэллы. — После выполнения контракта я всегда даю человеку немного времени. — Садистские наклонности, значит? — Сиэлла язвит без опаски: исход всё равно будет одним. — Скорее, простое любопытство. Знаешь, ты, конечно, не первая, кто просит убить побыстрее, но такие встречаются нечасто. — Неужели обычно пытаются выторговать жизнь? — против воли Сиэлле становится интересно. — Да, абсолютное большинство. Инстинкт самосохранения, ты говорила? И правда — сильная штука. — Но я его отбрасываю, разве ты не видишь? — Сиэлла вскакивает и разводит руками. — Вот моя душа, забирай, только прекрати пытку ожиданием. — Я хочу кое-что тебе предложить, — по губам Бастианы вдруг пробегает улыбка. — Знаешь о danse macabre? — Пляска смерти, — машинально переводит Сиэлла. — Хочешь сказать, ты приглашаешь меня на танец? — она фыркает, но в груди что-то странно сжимается. — Последний танец, — наклоняет голову Бастиана. Сиэлла картинно вздыхает, но настроения сопротивляться у неё нет. Какая разница? Танец — почему нет. Красивый способ уйти. — Хорошо, — пожимает она плечами, и Бастиана неуловимо меняется, становясь меньше похожей на человека, позволяя своей сути прорваться наружу через безупречную оболочку. Её глаза светятся безумным огнём, и Сиэлла уверена, что у неё самой — тоже. Даже глубокая лазурь сапфира теряет свою чистоту и безмятежность, отражая пляшущие в камине языки пламени. — Я соглашаюсь не ради того, чтобы продлить своё существование, — предупреждает она Бастиану, опираясь на протянутую руку. — Я знаю, миледи, — Бастиана ненадолго отходит, чтобы вставить пластинку в граммофон. — Я знаю вас. Сиэлла вдруг ухмыляется. — Будет что вспомнить на том свете, — лицо Бастианы выражает вежливое замешательство, и Сиэлла объясняет: — Не думаю, что многие могут похвастаться, что танцевали с дьяволом. Бастиана уверенно притягивает её к себе за талию, и Сиэлла нервно сглатывает. Счёт пошёл на минуты? Спросить бы, сколько продлится танец, но это будет проявлением слабости. А ещё ей почему-то кажется, что даже одно мгновение danse macabre, провожающего душу из нашего мира в иной, стоит целой вечности. Начинается тихое вступление, и Сиэлла прислушивается. — Сен-Санс? — Не одобряете мой выбор, миледи? — Бастиана приподнимает бровь. — Напротив, — при звуках главной темы они приходят в движение. Сиэлла чувствует себя марионеткой, которая видит и чувствует всё вокруг, но не может ничего изменить. Каждый круг, который они описывают по комнате, приближает к аду, вниз по спирали, словно по стройной схеме Данте, которую какой-то злой шутник зациклил, обрекая души на спуск, переходящий в подъём, потом снова в спуск, и так — без конца. Музыка на первый взгляд динамична и даже торжественна, но сейчас Сиэлла отчётливо слышит в ней тяжесть и подступающий мрак. Оттого, что путь пышно украшен розами и выстлан добрыми намерениями, он не перестаёт вести в ад. В Бастиане с каждым мигом остаётся всё меньше человеческого, она впервые позволяет Сиэлле увидеть и почувствовать истинный предел своей мощи, и от этого голова кружится сильнее, чем от стремительного вальса. Сиэлла едва стоит, и Бастиана слегка приподнимает её над полом. Без ощущения твёрдой земли под ногами смерть кажется ещё ближе. Скрипка поёт всё тревожнее, сердце сжимается в строгом синхроне с чётким ритмом, что задаёт оркестр. Глаз Бастианы уже не видно за вырывающимся из них фиолетовым огнём. Сиэлла понимает, что через несколько мгновений всё будет кончено, и ей вдруг хочется оставить хотя бы самый ничтожный след, чтобы не остаться забытой, чтобы её помнила та, кто вот-вот отнимет её жизнь. Из последних сил она запрокидывает голову и накрывает губы Бастианы своими. Кожу Сиэллы опаляет удивлённый вздох. На короткий миг они обе замирают. Сиэлле сквозь приоткрытые веки в распахнутых глазах Бастианы чудится тень сомнения. Скрипка вновь вступает после короткой паузы с мучительной и обжигающей темой. Сиэлла слышит, как их сердца совершают один удар вместе. Бастиана крепче сжимает руки на её талии и целует в ответ с ошеломляющей жадностью. Сиэлла зажмуривается, в любой момент ожидая смерти, но твёрдые и жаркие губы лишь спускаются ниже, переходя на её шею. Сиэллу начинает трясти, и она яростно дёргает пуговицы на платье Бастианы — на паркет они падают с оглушительным стуком, смешивающимся с музыкой. — Это тоже danse macabre? — слабым голосом спрашивает Сиэлла, когда Бастиана одним движением разрывает платье на её спине. Бастиана с негромким смехом, от которого волосы готовы встать дыбом, целует обнажённую грудь Сиэллы, а её руки уже спускаются ниже талии, вызывая неконтролируемую дрожь. Сиэлле приходится закусить губу, чтобы не застонать слишком громко, а Бастиана поднимает глаза, уже стоя перед ней на коленях. — Это лучшая его часть, — её голос становится глубже и ниже. Сиэлла закрывает глаза и погружается в волны страсти и ужаса под аккомпанемент Сен-Санса. *** Ночь — удушающе жаркая, а окно не откроешь, потому что снаружи настоящая буря. Ураган с жутким треском, почти неотличимым от грома, ломает ветки, дождь поливает плотной стеной — может быть, к утру Сена выйдет из берегов. Сиэлла с запозданием осознаёт, что уже никогда не узнает этого. Она лежит на смятых простынях — нагая, со спутанными волосами, бесстыдно раскинутыми ногами. Где-то внутри медленно остывает пожар. Бастиана сбоку разглядывает её, опираясь на локоть, и Сиэлла позволяет себе залюбоваться её безупречным телом, завитками волос, спадающими на шею, бездонной темнотой глаз. Последний раз в жизни посмотреть на что-то прекрасное, даже если это твой убийца. Бастиана не шевелится и молчит, но Сиэлла легко читает в её глазах нетерпение. Откинув голову назад, она шепчет: — Спасибо, Бастиана. Контур её лица оглаживает мягкая рука. — С вами приятно было иметь дело, миледи. Даже почти не хочется вас убивать. — Я больше не твоя леди, — хрипит Сиэлла. — И сделай уже это, наконец, пока я не начала кричать. — Твоему мужеству многие бы позавидовали, — от удивления она распахивает глаза: Бастиана вновь теряет человеческие черты, но тьма внутри неё выглядит не враждебной, но спокойной и манящей. — Прощай, Сиэлла. — Прощай, — эхом отзывается она и подаётся навстречу, когда Бастиана склоняется, чтобы поцеловать её. Этот поцелуй отдаёт сладким и грустным, тяжёлым и вечным сном, и Сиэлла быстро погружается во мрак. Вспышка боли, раскат грома — и она проваливается в пустоту. *** Утро встречает холодом и сыростью. Из-за ночной бури Сена разливается, затопив дома на своих берегах, и даже у гостиницы, где они останавливались, текут мутные потоки, хоть это и далеко от реки. Ливень к рассвету превращается в моросящий дождь. Бастиана поднимается и привычно начинает одеваться, прежде чем понимает, что в этом больше нет необходимости. Невольно кидает взгляд на остывшую постель. Оба глаза Сиэллы глубокого синего цвета, печать на левом пропала, но теперь они так же тусклы, как и кулон, тёмным пятном выделяющийся на бледной коже груди. Серый цвет волос как никогда близок к пепельному. Бастиана скользит по остывшему телу равнодушным взглядом, стараясь не обращать внимания на странную боль в груди. От пустого взгляда Сиэллы ей становится неловко и хочется уединиться. Пластинка в соседней комнате, которую так никто и не достал из граммофона, глухо шипит. Бастиана мимоходом думает, что, наверное, не будет заключать контрактов ближайший век или два. Горечь — изысканная приправа для души, но сведёт с ума, если чувствовать её вкус слишком часто. Отвернувшись от Сиэллы, она взмахивает обугленными крыльями и поднимается в бесцветное и молчаливое небо.