Я буду сильным

— Делайте то, что я вам говорю, Маршалл, и тогда никто ничего не узнает. — Капитан не будет согласен с вами. И вам нечего обо мне рассказывать. — Так уж и нечего? — Вы ничего обо мне не знаете, Диллон, — штурман старался держать себя в руках, видя явственную насмешку на лице Джеймса, однако на крик они срываться не стали — понимали, что ничем хорошим это для них не закончится. — А вот тут вы и неправы. Я знаю о вашей любви к Джеку Обри, — тут лицо Маршалла из холодно-спокойного стало настолько жалким и грустным, что без слёз на него трудно было взглянуть. И всё же Джеймс сказал это шёпотом. «Хватило ума сбавить тон», — подумал Маршалл, а вслух сказал: — Не стану отрицать, все факты говорят против меня. Да, мне нравится наш капитан. Но вы ведь ничего не докажете. У вас нет доказательств, — слово «нет» он выделил так чётко, как только мог. — С чего бы Джеку Обри верить вам? — Об этом также знает доктор Мэтьюрин. А он, если вы забыли, лучший друг Обри. Не думаю, что он решит прикрывать вас в тот момент, когда я заговорю. — Вы упали слишком низко, Джеймс, — тихо, но гневно, сжав кулаки, проговорил Маршалл. В ответ ему Диллон лишь громко расхохотался: — Физиономия бедного влюбленного вам очень идёт, Маршалл. Надеюсь, Фортуна повернётся к вам лицом, и вы с ней понравитесь капитану. — Заткнитесь! Прекратите шантажировать! Я сделаю то, о чём вы просите, хорошо, но в ответ попрошу молчание. Чтобы ни Обри, ни кто-либо ещё не узнали о моей привязанности. Мне вас с сэром Стивеном хватает. Чуть только шлюп сменил курс, на палубу взбежал Джек Обри, однако Маршалл уже ничего не замечал. *** Вечером Маршалл на ватных от физической и моральной усталости ногах вернулся к себе в каюту и стал бродить по ней, думая о своей нелёгкой судьбе: «Боже, почему он мне нравится? Он ведь вроде ничем не примечательный, пухлый, с обожжённым, хоть и ненадолго, лицом. Таким прекрасным лицом! Нет, Уильям, соберись, — в нём будто спорили две личности: влюблённый кретин и хладнокровный эгоист. — А если посмотреть с другой стороны? Красивые голубые глаза, волосы, за которые его нежно называют „Кудряшом“, и, чёрт бы её, очаровательная улыбка. Ну что за мысли, Уилл? — тут он сел на рундук и обхватил голову руками. — Тряпка, тряпка… — угнетаемый собственными мыслями, штурман начал горько-горько плакать, жалея себя и сетуя на свою жалкую жизнь. — Ещё и Диллон с Мэтьюрином… Но с доктором я могу поговорить, и он, в пользу своего мягкого сердца, может и послушает меня, но Джеймс будет пользоваться каждой возможностью унизить меня перед Джеком, — даже его мысли, словно произносимые вслух, внутри прерывались всхлипами, — а Джек в свою очередь, может, и не будет меня обижать, однако точно отвергнет — и будет прав! — и не будет относиться ко мне так же по-дружески, как раньше». Всё ещё плачущий Маршалл направился в каюту капитана, где увидел изрядно умилительную картину: спящего в своём кресле Джека Обри, мирно посапывающего. Маршалл поднял ноги капитана на рундук, положил ему под голову подушку, и, утирая слёзы, еле различимо прошептал: «Ради вашего же спокойствия я буду сильным. Обещаю».