***
В коридоре городской больницы пустынно и прохладно. Гудит старенький пожелтевший кондиционер, тянет сквозняком через щели оконных рам. Широкие подоконники покрыты облупившейся белой краской, блеклые крашеные стены навевают мрачные мысли, а взгляд сверлит намытый замученной уборщицей пол. Плитка кое-где потрескалась, покрылась трещинами, и в голове пустые мысли о том, что Юнги - кусок керамики, а темнеющие корявые трещины - все те напасти, подаренные щедрой судьбой, которые медленно, но верно разрушают парня изнутри. Всё в этом коридоре, в этом здании, заставляет желать сбежать, распахнуть двери и выбежать вон, находя укрытие в спасительных объятиях раннего утра, но Юнги не может уйти. Не может, потому что на соседнем сиденье дремлет Холли, а за соседней дверью в палате на койке под капельницей лежит в бессознательном состоянии Чонгук. «Это я виноват», - крутится в голове мысль, заставляющая пожирать самого себя. Юнги - одиночка, он привык к трудностям и валящимся на его голову бедам, но совершенно не знал, что делать, если в его руки вдруг попадёт счастье. Что с ним делать, как о нём заботиться, как сберечь и удержать? Юнги понятия не имел. Будучи всегда один, он умел драться, умел находить укромные уголки, где можно переждать бурю, умел использовать слабости противника, которого не мог превзойти ни комплекцией, ни силой. Наверное, аура у Юнги действительно дурная, ведь пусть многие несчастья и случались с ним больше по воле случая, чем по собственной вине, но они случались. И почему-то неизбежно эти несчастья касались и того, кто в момент очередной «щедрости» мироздания находится рядом. Сколько было случаев в детском доме, когда ребята постарше начинали задирать или обижать Юнги? Если кто-то вставал на его защиту, то огребал за компанию, если же Юнги давал сдачи, то ситуацию перевирали и зачинщиком и негодяем становился он. А тот случай с толстяком Джису? Мин просто устал быть его грушей для битья, решил отомстить хоть как-то. Мальчишка тот дико пауков боялся, Юнги собрал целую банку и посреди ночи прокрался в чужую комнату, высыпая тварей на спящего задиру. После он спокойно себе пошёл досыпать, а утром узнал, что Джису увезли в больницу. Из-за сильного испуга парень по пробуждению подскочил на постели, принимаясь судорожно стряхивать с себя мохнатых тварей, неловко оступился и полетел на пол, задевая головой угол тумбочки. Прибежавшие на шум смотрительницы нашли его без сознания в луже крови, в которой копошилось несколько залипших в багряной жидкости пауков. С того дня, как парня увезли в больницу, Юнги больше его не видел. И вроде бы случайность, вроде бы Юнги не виноват, но… Так случилось и с Чонгуком. Юнги хотел, как лучше. Для себя, для него, но… Опять это «но». Благими намерениями выстлана дорога в Ад. Мин не желал ничего такого, но всё уже случилось, время не повернуть вспять, заваренную кашу придётся расхлёбывать. Чонгук был тем счастьем, свалившимся ему на голову. Улыбчивый жизнерадостный мальчишка заражал своим энтузиазмом и хорошим настроением, подзаряжал улыбками и смехом. Непосредственный и шумный, любящий прогулки на свежем воздухе, обожающий мерзкое приторно-сладкое мороженое из мака. Чонгук был тем, кто не задавал лишних вопросов, но всегда был рядом в трудную минуту. Он и Холли стали маленькой семьёй Юнги, который слишком поздно заметил, что расслабился, оттаял, поддался эмоциям. Точно так же, как одиночки со всем привыкли справляться без чужой помощи, они боятся, что из-за привязанности станут слабыми, зависимыми. Но когда Юнги понял, что не особо представляет себе унылые серые будни без широко улыбающегося Чонгука и крутящейся под ногами кучерявой Холли, было уже слишком поздно. К тому времени со дня знакомства парней прошло почти три месяца. Новая работа в очередном зачуханном круглосуточном ларьке, ночные смены, в которые Чонгук неизменно появлялся вместе с кофе и щенком за пазухой, прогулки в парке, который осень раскрасила яркими красками. Запах корицы и прелой листвы, дождя и промерзающей постепенно земли дурманил, улыбки Чонгука согревали получше шарфов и курток, а Холли привносила в их жизнь странный уют, тепло. Маленькая очаровашка укрепляла связь между ними, ту нить, которая образовалась как раз по вине непоседливой собаки, убежавшей в проливной дождь от своего хозяина. Всё изменилось за несколько дней до того, злополучного, дату которого стоит отметить чёрным крестом на календаре. Юнги как-то неожиданно для себя заметил, что отношения между ним и Чонгуком начали меняться. Мальчишка рядом стал находиться слишком часто даже для того, чьё отсутствие в доме замечают лишь тогда, когда последняя бутылка из-под алкоголя пустеет. Чонгук принялся расспрашивать о чужой жизни, хотя раньше они не затрагивали эту тему. Но интересовало парня не столько прошлое, сколько настоящее. Ненавязчивые вопросы о том, где и с кем живёт Юнги, много ли у него знакомых, есть ли среди них симпатичные девушки. А ревностные взгляды, которыми Чонгук каждый раз пытался испепелить всех, кто хоть сколько-нибудь секунд задерживал взгляд с нотками заинтересованности на Юнги? Вначале Мин списывал это на разницу в возрасте и общее одиночество. Чонгук был школьником. Вроде бы среднюю школу закончил, в старшую перешёл, но друзей у него не было. Приятели в классе - да, близкие и верные люди - нет. У Юнги была такая же ситуация, он тянулся к Чонгуку как к солнцу, которое не давало покрыться плесенью и умереть в какой-нибудь очередной бетонной трубе, а Чонгук тянулся к старшему товарищу, к тому, кто стал для него незаменимым человеком в жизни. И Мин думал, Чонгук просто боится пустить кого-то нового в их дуэт, боится, что это разрушит всё, что Юнги предпочтёт кого-то другого ему, но потом… Потом Юнги понял. В тот момент, когда осознал, что сам тянется к Чонгуку уже с совершенно другими чувствами. Испуг. Это первое, что испытал Юнги. Он всегда был один, всегда жил только для себя и ради себя. Куча проблем преследовала его постоянно, некогда было думать о каких-то там отношениях. Да и что он может дать своей второй половинке? Огромное, космических размеров «ничего». Второе - растерянность. Как? Когда? Из-за чего? Неужели для зарождения подобных чувств достаточно обычного человеческого отношения и понимания, поддержки и дружеского участия? Неужели для того, чтобы начать испытывать к Чонгуку ту самую неправильную, запретную симпатию, Юнги хватило всего лишь ярких улыбок и лучащихся счастьем взглядов? Третье - страх. Настоящий, панический страх перед неизвестностью. Что теперь делать, как выкручиваться? Юнги прекрасно понимал, что не следует идти на поводу у эмоций. И думал он об этом в первую очередь не из-за себя, а из-за Чонгука. С Мином и так всё понятно. Может быть, когда-нибудь наскребёт денег на курсы и устроится на неплохую работёнку, может быть когда-нибудь даже сможет позволить себе снять отдельную квартирку в таком же захудалом районе на окраине города. Но Чонгук… Чонгук ещё мальчишка. Он всегда был один, чувствовал себя брошенным и одиноким. Он ещё слишком мал, ничего не знает о жизни и её взрослых проблемах. Парню учиться нужно, поступать в институт, снова учиться, чтобы выйти оттуда человеком, перед которым будущее откроет двери, а не захлопнет те перед носом. У Чонгука вся жизнь впереди, ему только усилие приложить, и хорошая жизнь у него в кармане. А он рядом с Юнги крутится, учёбу часто пропускает и живёт лишь встречами со старшим, когда можно болтать глупости, носиться по парку, играя в догонялки с Холли, а после слышать чужое ворчание о том, что кто-то слишком шумный, и вообще на улице холодно, пора бы выпить кофе. Все эти мысли пронеслись в голове за секунду до того, как часы показали полночь, а в магазинчик забежал Чонгук, встряхивая влажными волосами. Опять не взял зонт, опять бежал под дождём. И это не из-за халатности или лени. Юнги с горечью понимает, что Чонгук просто слишком торопился на встречу к нему, чтобы думать о таких мелочах, как погода и соответствующая одежда. Какая разница, если Юнги отругает, но после отогреет, напоит чаем, позаботится? В отношениях, даже если они ещё не начались, а только маячат на горизонте, нельзя решать за двоих. Никто не должен думать, что он умнее другого человека, что он лучше знает, как будет лучше. Но Юнги слишком поздно понял это. Да и с чего бы ему раздумывать над этим вопросом? Уж он-то повидал много чего в своей жизни, он знает о том, как это сложно - жить, а не существовать. Он старше, умнее и опытнее, мудрее, если уж на то пошло, а Чонгук - сопливый школьник, который просто потянулся к первому встречному, проявившему доброту, обратившему на него своё внимание. В их первую встречу потерялась не Холли, которая точно знала, к кому бежала сквозь пелену дождя, а Чонгук, который с таким отчаянием искал единственное родное существо, словно без него жизнь потеряет смысл. А может, так оно и было. - Чонгук… Не приходи больше. - Хён? Улыбка на чужом лице блекнет, взгляд наполняется страхом. Чонгук подбегает к кассе, смотрит огромными глазами, губы кусает и всем своим видом умоляет сказать, что ему послышалось. И Юнги хочет, так хочет сказать, что пошутил, что просто неудачно, очень неудачно пошутил, но… Но. Чужой сбитый лепет, дрожащий голос и увлажняющиеся чёрные глаза режут получше самого острого ножа, и Юнги теперь уже, когда всё случилось, раздумывает о том, кому же было больнее в тот момент? Чонгуку, у которого просто возраст такой, когда любая проблема кажется катастрофой, или Юнги, который осознавал, что своими собственными руками выбрасывает на помойку подарок расщедрившейся судьбы. Хотя подарок ли? Больше похоже на очередное извращённое испытание на выносливость и устойчивость. Испытание, которое Юнги явно провалил, потому что… - То, что между нами происходит, неправильно. Ты должен уйти. Забудь меня, возьмись за ум, за учёбу, чтобы иметь нормальное будущее, а не такое, как у меня. - Да не нужно мне это будущее, если тебя там не будет! - Чонгук, это глупости! Не веди себя, как ребёнок, ты давно уже вырос! - Именно, я вырос! И имею право решать, что делать со своей жизнью. Я хочу быть рядом с тобой. Всегда, слышишь? - Этого не будет, Чонгук. Либо уйдёшь ты, либо я. И, поверь, ты никогда не сможешь меня отыскать. Этот разговор был обречён на провал с самого начала, этот разговор не должен был начинаться вот так. И нет ничего удивительного в том, что они кричали друг на друга, что Чонгук хватался за чужие плечи, пытался обнять, а Юнги лишь отталкивал, хотя желал прижать к себе крепче. Очередной толчок оказался слишком сильным, Чонгук рёбрами ударяется о стойку и скулит жалобно, сползая на пол и хватаясь руками за бок. Мин разом понимает, что переборщил, бросается, чтобы помочь хотя бы встать, но на этот раз уже Чонгук отталкивает его. К тому времени, как лицо его уродуют слёзы, парень со всхлипами поднимается и опирается неловко о стену, окидывая застывшего с гримасой вины на лице Юнги тоскливым взглядом. Для вопросов вроде «с чего ты вообще взял, что я к тебе что-то испытываю» нет места, ведь всё понятно без слов, по одним лишь взглядам. Чонгук в последний раз «просит» дать ему шанс, Юнги качает головой и делает шаг назад. Но через несколько минут после того, как за Чонгуком захлопывается входная дверь, Мин замечает скулящую Холли, забившуюся в угол возле стойки. В голове что-то щелкает. Все данные себе обещания летят к чёрту. … поддался мольбам внутреннего голоса не отпускать и сорвался следом. Он не успел совсем чуть-чуть, ведь просто не знал, в какую сторону побрёл младший. Подхватив выбежавшую следом Холли на руки, Юнги помчался по улице, наплевав на то, что не закрыл магазин, за что его точно выпрут с работы, если не оштрафуют. Плевать на всё, сейчас главное найти Чонгука и попытаться объяснить, внушить, а если не получится - крепко обнять, дать понять, что рядом, что не оставит, не уйдёт. Визг тормозов и скрежет металла Юнги слышит издалека, и сердце начинает колотиться где-то в горле, болью отдаваясь в ушах. Выбегая к главной дороге, парень успевает заметить уезжающую иномарку, на автомате скользя взглядом по номерному знаку. А после мир перестаёт существовать, потому что Чонгук валяется у обочины, а вокруг на асфальте расплывается что-то тёмное и это совершенно точно не грязная вода из лужи. Наверное, в эту проклятую ночь судьба в очередной раз вспомнила о том, что обделяла Юнги всю его жизнь, и из-за угла по её велению показалась шумная компания ребят, которые заметили происходящее и тут же подошли поближе, чтобы узнать, что случилось. Один из них и вызвал скорую, ведь ни у Юнги, ни у Чонгука мобильников не было, а до больницы пешком было топать несколько часов. Вскоре приехала белая машина с красным крестом и погрузила в себя двух парней, один из которых был жив, но на грани, а второй просто впал в состояние шока, судорожно прижимая к себе скулившую небольшую собачонку. Происходящее после слилось для Юнги в какой-то сплошной кошмар. Суета, выкрики, каталка, капельница, множество врачей, что-то о большой потери крови и риске образования внутреннего кровотечения. Проскользнувшая мысль о том, что при обильной кровопотере просто не может быть никакого внутреннего кровотечения, потому что там и течь-то нечему, вызвала лёгкую истерику, из-за чего дежурная сестра заставила выпить несколько таблеток успокоительного. После несколько часов ожидания, пребывание в неизвестности, а следом усталые лица врачей. - Всё хорошо. Парень крепкий, выкарабкается. Состояние не самое лучшее, но стабильное. Слёзы на лице - естественная реакция, и Юнги даже не дёргается, чтобы стереть их. Чонгук жив - это самое главное. А Мин подождёт. До утра подождёт, когда парень придёт в себя. Вроде бы врач сказал, что ничего страшного не случилось, да? Что утром они уже смогут поговорить? Юнги считает секунды, минуты, часы и сам не замечает, как засыпает. В сознание он приходит, когда на часах начало восьмого. В этом отделении, где пациенты находятся после операций, безлюдно и тихо, разве что в некоторые палаты заходят врачи, проверяя состояние пациентов. Юнги уже хочет воспользоваться этой возможностью, проскочить незаметно в палату к Чонгуку, как появляется тот самый врач, с которым накануне разговаривал Юнги. Мужчина отправляет неспокойного «дежурного» в туалет, чтобы хотя бы умылся, а сам заходит в палату, закрывая за собой плотно дверь. Юнги слушается, послушно идёт в туалет, где долго отмывает руки и рукава рубашки от чужой крови. Это ещё хорошо, что за Холли присматривать не надо, дежурная сестра собиралась домой со смены и предложила взять собачку к себе, тем более, дома у неё была своя собака, так что корм и всё нужное имелось. Оставив контактный телефон и адрес, чтобы хозяева могли животное забрать, женщина удалилась, унося с собой Холли. И в тот момент Юнги вспомнил о том, как называл про себя собаку ниточкой, связывающей его и Чонгука. Бессонная ночь, страх за Чонгука, нервозность и общая паника впихнули в голову мысль о том, что это не хорошо. Будто та самая связь между парнями исчезает по мере отдаления собаки. Ну глупости же, верно? Бред сумасшедшего. Кое-как пригладив всклокоченные волосы, Юнги возвращается обратно к палате и сразу понимает - дело плохо. Врач уже дожидается его, но на этот раз на чужом лице нет радости. Заметив, что по правилам Юнги бы должен уже удалиться и что не родственникам такие вещи, как правило, не сообщают, врач замолчал на мгновение, выслушивая сбитую речь про лучших друзей и «родители-алкоголики, до сына дела нет, даже не знают наверняка, что парня дома нет», а после вздохнул тяжело и принялся излагать факты. И каждое слово как пыльным мешком по голове. Закончив свою речь, мужчина сжал коротко чужое плечо, а после удалился. Юнги же осел на стул и обхватил голову руками, зажмуриваясь и пытаясь дышать ровнее. Пытаясь вообще дышать. Много непонятных терминов, звучащих проклятиями на латыни, множество описанных проблем, из которых Юнги вынес две самые важные. У Чонгука амнезия. Чонгук больше не сможет ходить. И в этот момент сталкиваются два желания, разрывающие изнутри. Чонгук не помнит. Если Юнги сейчас уйдёт, парень даже не вспомнит его, если есть такой шанс, не успеет узнать заново и вновь полюбить. За Чонгуком приедут родители, которых вызвонят и в приказном порядке заставят явиться, или же парня будут лечить здесь, назначат сиделку. За такое платить, вообще-то нужно, деньги не малые, но Юнги уверен, что есть какая-нибудь программа, какое-то решение, не выкинут же Чонгука на улицу и уж точно не отдадут в неблагополучную семью. И тогда у Чонгука будет свой путь, а у Юнги - свой, как Мин и хотел. Вот только вторая сторона вопит на ухо о том, что Чонгук теперь калека, инвалид, он не сможет ходить. Всё то, чем Юнги оправдывал их расставание, только что рассыпалось. Школа? Институт? Нормальная жизнь? Нет. Это будущее было перечёркнуто вчера, когда парня сбила машина, скрывшаяся с места аварии. «И ты хочешь поступить так же, как тот ублюдок? Это ты виноват. Если бы ты не завёл тот разговор, Чонгук был бы с тобой в магазине в это время, а не вышел на проезжую часть, не глядя по сторонам», - шипит ядовито внутренний голос. И голос прав. Чонгук никогда никому не был нужен даже нормальным, а теперь уж и подавно на него никто не взглянет. Кто позаботится о нём, кроме Юнги, кто станет той поддержкой, которой в своё время стал Чон для парня? Нет. Нет, Юнги не может его бросить и сбежать, даже если Чонгук забыл. И дело не в чувстве вины, хотя оно велико. Дело в том, что за прошедшее время Юнги привязался, принял чужое и отдал своё, хотя и отпирался всячески для вида. Только что толку врать себе, если и так всё понятно? Юнги без Чонгука не сможет, и дня не протянет. И пусть эта зависимость - слабость для одиночки, но разве Юнги теперь одинок? Нет. Другой вопрос, осилит ли он, потянет ли эту ношу? У Юнги пустота за душой, он - человек-невидимка, существование которого ещё нужно доказать. Сможет ли он действительно позаботиться о Чонгуке? Сможет ли… - Привет. Ты кто? Чонгук бледный и побитый, голова перевязана, рука загипсована, щека расцарапана, губа разбита. Из-под ворота больничной рубашки в районе плеча выглядывает огромная гематома. Напуганный, покалеченный, такой жалкий, потерянный. Чёртов мотылёк, который крутился возле Юнги, а в итоге лишь обжёг свои крылья, лишаясь возможности беспечно плыть в воздушных потоках. - Меня зовут Мин Юнги. Я… Ты попал в эту аварию из-за меня, и… Я буду заботиться о тебе. Столько, сколько потребуется. Я останусь рядом с тобой, буду помогать и… Ты не помнишь, из-за чего мы поссорились, но я просто хочу это сказать, ладно? Я ошибся, я допустил грёбаную ошибку, которая привела тебя на больничную койку. Всё, что я говорил, это неправда. Я не хочу, чтобы ты уходил, слышишь? Я хочу, чтобы ты был всегда рядом со мной, даже если всё, что я могу тебе дать взамен, это дешёвый кофе из мака. Чонгук ничего не отвечает, а Юнги просто не может поднять на него взгляд. Всё это время он жался спиной к стене возле входной двери и сверлил немигающим взглядом пол, игнорируя жжение в слизистой, но в итоге организм отказался подчиняться, ресницы предательски намокли. Вот только погрязнуть в самобичевании Юнги не успел, услышав всхлип. Тут же он поднял голову, перехватывая чужой взгляд. И потерялся. Чонгук ревел почти беззвучно, шмыгая носом, и… Улыбался. - Чт… - Я попросил врача солгать. Думал, если ты поверишь, что я всё забыл, то уйдёшь, как и хотел. Я ведь теперь калека, хён. Зачем я тебе такой, если и нормальным не был нужен? Но ты не ушёл, а сейчас говоришь всё это. Ты ведь мог воспользоваться возможностью и сбежать, но… Остался. Значит то, что я чувствую к тебе, а ты - ко мне, это сильнее всего, что происходит, да? Хён, это же значит что-то? Слёзы с чужих щёк капают на сбитое покрывало, и Юнги медленно сползает по стене на пол, чувствуя, как последние силы покидают его. Чонгук помнит. Чонгук всё помнит. Чувство стыда накрывает с головой, ведь эта чёртова ссора навсегда отпечаталась в памяти парня, уродливым клеймом «украсила» чужую жизнь. Но вместе с тем Юнги чувствует и облегчение. Чонгук, его солнечный непоседливый Чонгук, помнит всё. Их встречу, знакомство, прогулки и разговоры, держания за руки, ведь «холодно, мелкий, а ты перчатки опять не взял». Чонгук помнит их игры с Холли, ночные блуждания по набережной и дешёвый, но всё равно вкусный кофе из мака. «Он помнит «нас»», - мысль, заполнившая сознание, настолько же сладка, насколько и горька, болезненна. Противоречивые чувства разрывают изнутри, и Юнги выдыхает шумно. Поймав чужой взволнованный взгляд, Мин слабо, болезненно улыбается. - Врач сказал, ты не сможешь ходить ближайшее время, но есть лечение, какая-то методика. Это не год и не два, ты не забегаешь тут же со скоростью гепарда, но… Если приложить достаточно усилий, если найти деньги, то тебя поставят на ноги. - У нас нет денег, хён… - Знаю. Но я что-нибудь придумаю. Обещаю. - А ты… Я… Мы теперь… Чонгук запинается и смущается, не зная, как объяснить всё словами. Юнги понимает, о чём тот хочет спросить, и с головой накрывает новая волна молчаливой истерики. Чёрт возьми, Чонгук едва уцелел, его с трудом вытащили с того света, он теперь к койке прикован, не может даже просто на ноги встать, сразу же рухнет. У них нет денег на лечение, нет поддержки, нет абсолютно ничего. Счастливая и спокойная жизнь парня, комфортная и свободная, уничтожена под корень, а он… Он думает о том, что теперь между ним и Юнги? Так нелепо, неправильно, несуразно, глупо. Но вместе с тем внутри что-то теплится, разгорается от осознания чужих чувств и переживаний. Ведь что, если не это всё, является подтверждением громких слов, сказанных накануне?- Ничего, жил как-то без меня и дальше жить будешь. - Не буду! Как ты не понимаешь, что за всё это время стал для меня дороже всего? Дороже даже этой чёртовой жалкой жизни?
Теперь Юнги верит, не на словах верит, а всей своей сущностью, нутром. Перехватив чужой взволнованный взгляд, он усмехается слабо, устало, и кивает едва заметно. - Верно, Чонгук. Мы теперь. Уродливые слёзы, портящие чужое лицо, постепенно высыхают. Чонгук вновь улыбается. Ярко. Заразительно.|End|