В неисследованной глубинке необъятной страны еще до пришествия Рюриковичей на Русь Великую образовалась деревня, спрятанная от постороннего взгляда деревьями, от чужого уха — шумом вечно бегущей реки. Кажется, что, раз деревня та пережила немало веков и до сих пор населена, не покороблена пожарами и не подкошена чумой, она должна стать одним из самых могущественных городов, развитых и современных; но волна всеобщего развития странным образом обошла это поселение стороной, не испортив пейзажа ни электрическими проводами, ни антеннами, ни водонапорными башнями. Ровно о такой жизни в наши дни мечтают жители шумных городов. По утрам, чуть проспав рассвет, детвора лет до шестнадцати толпой сбегается к школе, уровень образования в которой едва ли был лучше средневекового, а их матери и отцы, деды и бабки до позднего вечера занимаются делами домашними: стирают одежду, готовят еду, прядут, вяжут, шьют да колют дрова. Крестьянская рутина свободного сословия настолько засосала этих людей, что ни смена правительственного строя, ни какие-либо другие изменения в государстве не отразились на их жизни; сохранилась также сильная зависимость от веры неоспоримой, а мальчишки, то ли в шутку, то ли всерьез, обожествляли такие простые явления, как радуга или редкий в жаркие деньки град.
Как далека ни была деревня от людской цивилизации, сколько сотен километров непролазной сибирской тайги ни предстояло пройти путнику, пожелавшему добраться до поселения, однажды из гущи леса к людям деревенским вышел молодой человек. На вид ему было не больше двадцати лет, пушок, которому скоро суждено преобразиться в густую черную бороду, только тронул кожу его лица, кудрявые волосы, в коих после пути в не одну неделю сроком заплелись листва и обломки хрупких веточек, непослушно волновались на ветру. Он смотрел на дым, поднимающийся из печных труб, и глаза его становились живее; в них загорался огонек, что появляется в минуты возрождения: его тело, как душа, прерывает бессмысленное существование и возвращается к настоящей жизни. Взгляд глаз, отчетливее заметных на исхудавшем, исцарапанном колючими ветками неприметного в лесу шиповника и хлыстами берез лице блестели тем больше, чем дольше он смотрел на копошащихся всего в полукилометре от себя людей.
Оказалось, имея цель перед глазами, шагать гораздо проще, нежели бездумно бродя среди лесной чащи прослывшей непроходимой Сибири. Действительно, прежде практически ни одному человеку не довелось распутать путь среди деревьев таким образом, чтобы петляющая тропа вывела к людскому поселению. Путнику несказанно повезло, что судьба-злодейка в этот раз сыграла добрую шутейку, вопреки своему обыкновению.
Молодого человека, давно не мывшегося и растерзанного деревьями до крови, в первую минуту в деревне, откровенно говоря, испугались. Взрослые, утащив за собой любопытную детвору и подростковое общество, моментально скрылись в избах, затворили ставни и боялись шелохнуться. Кто этот таинственный путник: простой
бродяга, или спустившееся с небес
божество, что покарает их за грехи, или выбравшийся из Подземного Царства
прислужник Дьявола? Страх сковывал их сердца и тела, волнение не позволяло говорить даже шепотом, а преклонение перед неизвестным пригнуло к земле. Когда же непослушные дети, жаждущие увидеть пришедшего ближе, порывались подняться с пола и выбежать на улицу, раздавалось чуть слышное ворчание то ли старушки, что была позади чада, то ли бабки средних лет, скоро прижимавшей малыша обратно к полу.
А молодой человек шел по опустевшей прямо перед его приходом деревне и недоуменно смотрел вокруг: возделанные земли за домами и заботливо выращенные под окнами ромашки, столбами поднимавшийся из печных труб к небесам белесый дым — все это привлекало его внимание и вызывало интерес. Понемногу он понимал, что люди неспроста столь неожиданно спрятались; скоро он начал обвинять в их пропаже себя. Ноги молодого человека, неделями верно волочившие его тело, подогнулись, и он рухнул на землю. Кулаками барабаня по, несомненно, твердой поверхности дороги, он поднимал облако желтовато-песочной пыли и вместе с тем выражал свою злобу, смешанную с отчаянием, что копилась в его сердце давно, от которой он пытался скрыться, но не умел, как другие страдальцы подобных чувств. Пламя пожара, ими начатого, быстро разгорается в груди страдальца — и также скоро утихает, пропадая, бывает, навсегда.
Когда он пал на землю, подобно перепуганным не на шутку крестьянам, скрывшимся в своих избах от неизвестного путника, в сердцах даже самых подозрительных и мнимых стариков возродились человеческие чувства: сожаление, беспокойство — и практически пропала опаска. Одна за другой открывались ставни окон, скрипя, отворялись покосившиеся от времени двери, и на улице возрождалась деревенская жизнь. Они ступали на землю так осторожно, словно своими глазами видели, как ее недавно выложили отравляющими камнями; не угасший до конца страх продолжал сковывать тело, но люди верно приближались к павшему путнику. Смелее других, шустрее босых детских ног оказались три бравых богатыря. Стремглав подлетели они к молодому человеку и, не давши тому опомниться, поставили изможденного юношу на ноги. Но те отказывались удерживать тело, что бессильно обмякло в руках бравых защитников; путник в кои-то веки забылся, лишившись чувств.
Деревенские жители позаботились о его безмятежном существовании: отвели гостю отдельную комнату в одной из роскошнейших, по местным меркам, избенок, омыли и одели его, накормили так хорошо, что юноша снова стал подобен человеку, — а не скелету, на который прежде походил. День за днем он сливался с местной жизнью: начинал работать в поле среди мужиков, ходил в баню на выходных и следовал сложившимся традициям. Редко приходилось ему тосковать по оставленной современности — живя там, он не знавал дня без мечты о старой жизни умертвленной бабки, среди лесной чащи; и все больше он влюблялся в прекрасную деву, жившую в соседней с ним комнате. Льняные волосы, переливающиеся золотом в свете солнечных лучей, ясные голубые глаза и чарующая улыбка делали ее идеалом девушки — той, которой он без упрямства отдал бы все свои чувства.
***
И была бы жизнь деревни дальше безмятежна,
да не случилось с жителями поселения того великого счастия.
Осенью, когда прошло уже время сбора урожая и посева озимых полевых растений, сгустились тучи над лесами, пропало солнце с небосвода, и полился оттуда ливень непрекращающийся. Попрятались деревенские жители по домам да только тогда обнаружили, что пропал их гость нежданный где-то в пелене воды. Не решились даже самые храбрые мужики отправиться на его поиски, оставили молодого человека на растерзание судьбы.
Шли недели, ливневые дожди с новой силой обрушивались на деревню, и поплыли уж в реку запасы еды на зиму, насмерть промокли посеянные под снег урожаи, утонул в лужах скот; люди горевали, начинался голод — и тогда решила природа смягчить приговор, отказавшись от повторения библейских сюжетов в современном мироздании. Казалось, Великие силы решили изничтожить клочок старинной Руси, что сохранился, не тронутый прогрессивными шагами, и тем не устраивал Всевышнего; так, по крайней мере, мыслили бывалые деды, так под урчание сказывали бабки детям, собравшись возле полупотухшего камина темным вечером.
Пришел зимний период, и дожди сменились снегопадами; катаклизмы выводили из себя и терпеливых, и вспыльчивых крестьян, морили голодом самых невинных детей и стариков, а молодой человек, которого поначалу приняли за дьявольского посланника, так и не объявлялся. Ни слуху, ни весточки — ничего не получали от него обитатели медленно умирающего поселения.
К тому времени, как на дворе начала царствовать красавица-Весна, как просыхала вымытая водами земля и опускался ее уровень в вышедшей из берегов реке, жители деревни перестали скорбеть об умирающих каждый день родственниках и товарищах: их чувства друг к другу притуплялись постоянными потерями, и сердца не знавали уже той искренней любви.
Первее солнечного на небе появился диск полной луны, красивший все вокруг в серебряно-белесые тона; до того прекрасны и таинственны были его краски, так радовала новость о чистом небе, что жители остались без сна в эту ночь: сидели на улице и наблюдали за мерцанием звезд, пытаясь счесть их количество, или любовались тьмой густого леса вокруг, из которого слышались странные шорохи и скрипы. Словно армия пробиралась через чащу, ломая, круша на своем пути все, что попадается.
Лица, казалось, скрыты ужасными масками, используемыми в праздник Хэллоуина, но никак не в обычной жизни; обтянутые кожей, скелеты в лунном свете казались еще ужаснее, чем были на самом деле. По меньшей мере десять таких полуразложившихся останков человеческих существ вышло из лесного массива; в предводителях деревенские жители узрели того самого молодого человека, несчастного путника, так умело разыгравшего спектакль несчастного юноши. Три по-богатырски сложенных мужчины едва ли не бросились душить предводителя мертвых — да мудрые старики, напрягши мышцы дряблые, удержали бойких молодцов.
Трупы крушили вокруг себя все: дома, несчастные остатки не вымытого дождями и талой урожая — убивали людей и с силой швыряли их в стороны со своего пути. Юноша, казалось, наслаждался зрелищем, подобным армагеддону, где добро значительно уступало противнику в силе — и он об этом заранее знал. Равно как чувствовали деревенские старцы при первой их встрече что-то неладное в его существе, поднявшемся по слову своего повелителя из Ада.
Битва шла долгая и была она разрешена только с рассветом. С первыми лучами солнца, павшими на посланников зла, пропало таинственное влияние сила зла и оказалась бессильна дьявольская магия: скелеты развалились, а после и вовсе растаяли в воздухе. Юноша бежал, скрывшись среди деревьев быстрее, чем была вслед пущена погоня.
Деревня пылала пламенем небывалого пожала; восстановить поселение казалось невозможным…
По мотивам песни КиШ — «Мертвый Анархист»
