Была зима. Нет, не та зима, при упоминании которой вы думаете о мягком белом снежке, новогодней ёлочке и вязаном свитерочке. Это была другая зима. Настоящая русская зима, известная на весь мир своим великолепием, представляла на деле весьма жалкую картину. Снег был не то серый, не то чёрный, а все дороги утонули в грязи и слякоти. Каждый день по улице проходили сотни людей, сотни чавкающих своими сапогами, глупых и злых людей, сотни… но ни одного рыжего. Ни одного юмористичного, сумасшедшего мультипликатора. Ни одного Дани.
Этим холодным февральским днём Миша как всегда сидел в своей квартире. Один, разумеется. Окна были открыты настежь, по квартире гулял сухой пыльный ветер, гоняя туда-сюда смятые листы бумаги и пластиковые упаковки из-под чипсов. Он лежал на кровати в груде пачек и тщетно пытался описать чувство у себя в голове: что шестерёнки в голове залиты смолой и крутятся медленно-медленно, то и дело вставая и начиная движение в обратную сторону, перематывая часы, дни, годы назад, туда, где в этой самой квартире, в это самое время они сидели вместе: он и Данила; пили пиво, шутили, играли в карты. И окна тогда были закрыты, и в комнате было тепло и уютно, стояла ещё наряженная новогодняя ёлка, а рядом сидел ещё счастливый друг.
Мишу передёрнуло. И почему ему нравится думать, что Поперечный несчастлив? Почему он вообще думает о Поперечном?
«Всё это — полная хрень», твёрдо решил он для себя. Но мозг всё равно отказывался отключаться, то и дело выплёвывая в лицо своему обладателю колкие комментарии: «Что именно? То, что с тех пор, как у него появилась девушка, ты ревнуешь его даже к бабушке, а сам чувствуешь себя хуже дворовой собаки? Или то, что думаешь о нём в три часа ночи? Ааааа, или, может быть, то, что ты огрызаешься на Регину, а сам всегда, как бы ненароком, стараешься сесть к Дане поближе или встать рядом с ним?»
Самое интересное, что и ни отшутиться, ни из головы выкинуть. Что поделать, с собой не поспоришь.
Стоило Мише встать, чтобы хоть чуть-чуть проветрить голову, в дверь постучали. «Даня?» — пронеслось у него в голове. «Но Даня же сказал, что не сможет прийти. Он хотел провести Новогодние праздники с Региной, а потом увести её в Венецию на неделю».
Он подошёл и дёрнул ручку. Привычка смотреть в глазок исчезла у него с тех пор, как Поперечный перестал заходить время от времени, вместе с привычкой поправлять волосы, прежде чем открыть дверь. «Какая разница, кто там? — думал он, — Злобный сосед, сумасшедшая бабка сверху, заблудившийся курьер…»
«Какая разница кто там, если там не Даня?» — поспешил поправить переевший чипсов мозг. «Заткнись!» — тихо выругался Кшиштовский и поспешил открыть дверь.
На пороге стоял никто иной, как Даня. «Даня. ДАНЯ! Данила Поперечный! — как кричали остолбеневшему Мише голоса в голове, — «На твоём пороге стоит Данила Поперечный!»
Не прошло и года, как Кшиштовский пришёл в себя.
— Даня? — тихо спросил он, машинально отходя в сторону. То, что стояло у двери, несколько раз хаотично кивнуло. Только сейчас до Миши начало доходить, что что-то не так. А где же саркастичная шутка? Почему он молчит? Почему стоит в дверях, не решаясь сделать шаг в квартиру, где когда-то проводил больше времени, чем дома? С каждой минутой Миша трезвел, а картинка в глазах становилась все чётче.
Даня стоял, опершись о стену. От опытного взгляда Миши не ускользнуло и то, что руки у него немного трясутся, ноги подгибаются, а сам он цветом чуть желтее, чем эта белая стена. Даня не просто был бледен. Его лицо отдавало серостью, щеки впали, а глаза были опущены вниз.
— Дань? — аккуратно спросил Миша, трогая друга за плечо, — Всё…
Спун судорожно помотал головой, не поднимая глаз и не давая Мише закончить вопрос.
— Может, войдёшь?
Данила кивнул и сделал шаг в квартиру, позволяя закрыть за собой дверь. За всё это время он не проронил ни слова. Миша ясно видел, что что-то случилось. Более того, он точно знал: дела плохи, ведь Даня был даже не пьяный. Сколько раз он забирал его тело из пабов, сколько мотался по ночному городу за каплями в нос, сколько раз боялся найти его мёртвым в канаве… А за это получил лишь пустую квартиру под Рождество. И он был зол, на Даню, на Регину, а может и вообще на самого себя, но всё это сейчас резко уходило на второй план, уступая место Поперечному, который стоял, точнее, полулежал на стене, прямо здесь, в его квартире, и которому нужна сейчас его помощь.
Со стеклянными глазами Даня снял куртку, бросил её на тумбочку и прошёл за Мишей на кухню, по привычке обходя острые углы и переступая пороги.
Даня плюхнулся на табуретку, но судьба – сука жёсткая, любит издеваться над маленькими рыжими атеистами и заранее подпилила ножку. Раздался хруст, и следующим кадром можно было видеть обнимающихся Поперечного и табуретку, но уже на полу, естественно. При этом лицо Дани ни чуточку не изменилось. Оно оставалось всё таким же безразличным и холодным, но от этого почему-то становилось ещё смешнее.
— Тебе помочь? — Мишу разрывали два позыва: первый был пнуть эту табуретку и лечь на её место, укрываясь мягкими руками Дани, а второй – дико заржать. Как вы поняли, варианта «помочь» не рассматривалось, и вопрос, заданный ранее, был риторическим.
— Меня Регина бросила, — Миша резко перестал ржать. — А мне казалось, что всё хорошо. Она буквально вчера называла меня «зайкой», и пусть мне это не нравилось, но это даже было вроде как мило. А теперь, Миша, что мне делать?
Даня говорил быстро, и его губы незаметно дрожали. Если бы Миша не знал его, он бы подумал, что Даня сейчас заплачет. Миша молчал. Ему было одновременно и радостно, и грустно.
— Миииииш, — тот напрягся, увидев, как снова опустил глаза Даня. Беднягу мотало из радости в грусть, как тринадцатилетнего подростка.
— Она это… ну… ты понимаешь.
Кшиштовский медленно помотал головой.
— Неееет… Не может быть. Неужели…
Даня снова не дал Мише договорить, судорожно закивав. Сказать он ничего не мог, так как чувствовал, что если откроет рот, из глаз польются слёзы. Миша откинулся на спинку, стараясь не смотреть на нервно сглатывающего Даню.
— Боже мой! К лучшему другу…
Даня снова закивал, а глаза начали сильно болеть.
— Значит, зайку бросила хозяйка, — озадаченно протянул Кшиштовский, но тут же поплатился за неосторожную шутку.
Злой Даня встал. Его мотало из стороны в сторону, видимо, хозяйка зайку не просто бросила, а приложила прямо маковкой.
Уронили Мишку на пол, но, на счастье Мишки, руку отрывать не стали.
— Смешно? Смешно тебе? А мне вот не смешно! Мне нужно успокоиться! — это уж точно. Он был то на грани рёва, обнимаясь с Мишей, то на пороге психушки. — И чай. Нет, в жопу чай, коньяк, виски, да хоть водка, всё равно. Надо бухнуть. Срочно. И плюшки. Да, я решил, мне нужны плюшки и водка.
И если эта речь не произвела на вас впечатления, то я могу сделать её куда эпичнее, добавив лишь одну деталь: Даня всё это время гордо восседал на Мише.
— Даня, слезь, — а Дане было хорошо. Хотя костлявый и худой Миша – не первоклассная кровать, а скорее потянет на старый бабушкин неудобный диван, на котором вам в жопу вечно упирается какая-то пружина. В этом случае пружина тоже была и пружинила она только на Даню.
Миша как можно аккуратнее ссадил Поперечного и без лишних комментариев удалился в другую комнату. Щёлкнул замок.
— Блять, блять, блять, — эту современную мантру Миша придумал, когда у него впервые встал на Поперечного. Помогает и по сей день.
И казалось бы, что хуже быть не может, но давайте не будем забывать самую жестокую суку… судьбу. Знаете, что по её мнению лучше одного страдающего парня? Правильно, два страдающих парня. Звонит телефон Миши. И Миша бы послал всех нахер, тем более Поперечного, тем более на свой, но не тут-то было. Звонил очень крупный рекламодатель, и пропустить его звонок было равноценно самоубийству.
— Скотство, — прошипел Кшиштовский, но трубку снял. И с первых минут разговора стало понятно, что это надолго. Миша многозначительно покосился на выпирающую из штанов «пружину». Ну не менять же планов. Тем более, что сейчас долгие разговоры ему только на руку.
Тем временем Даня решил, что медлить нельзя, и пошёл искать бухло. И в короткие сроки обнаружил водку. Бутылка была полная, но, конечно, ненадолго. Минут через десять половины не было, Миши тоже, а вот демоны не спали.
— И чём же йаааа, — Даня свалился под стол, — Хуже этого Усачёва? — Бум. Стол затрясся от удара тупого, а в данный момент ещё и бухого предмета об него. — Я умный, классный и смешной, да, может, немножечко некрасивый, но почему меня нельзя любить за мой внутренний мир? Да и вообще, у меня огромная куча фанаток, которым я нравлюсь, так в чом проблема, в чооом? — Бум, и Даня врезался в миску с кормом кота. Кот, до этого тихо офигивавший в сторонке, сейчас решил перейти в наступление и отвоевать свою еду. Поэтому стоило Дане поднять голову, как он получил когтистого леща. Это натолкнуло его на мысль, на план мести.
— Тооооочно, — Поперечный кое-как встал, опираясь вначале на кота (тот уже мысленно ссал в его новые кроссы), потом — на холодильник. И, пошатываясь, но тихо вышел за дверь. Лишние свидетели в лице Миши ему ни к чему.
Говорил Кшиштовский недолго. Ну, во всяком случае, ему так казалось, но, когда он с чистыми совестью и руками вышел из туалета, часы поимели наглость с ним не согласиться, ведь по их мнению прошёл уже целый час. Часы свои Миша любил и уважал, более того: всегда к ним прислушивался, особенно в подобных ситуациях. Для него, в его маленьком мире ванной комнаты, Даня всё так же лежал на полу с лицом блаженного дебила и одной рукой интимно приобнимал трёхногую табуретку, вторая же лежала на полу, как бы приглашая присоединиться к ним третьим, и, конечно же, всё это без единого намёка на одежду. И конечно же, Даня весь этот час лежал в такой позе (и у него ни разу не затекли конечности) и терпиливо ждал, когда Кшиштовский закончит свои грязные делишки.
Сам Миша много что чувствовал сейчас. Он переживал за состояние своего друга, ведь мало кто знает, что Поперечный на самом деле не бездушная скотина, ну или хотя бы не всегда старается таким казаться. Он в то же время был горд, что из всех людей на этой планете, рыжее чудо-чучело завалилось именно к нему. «Видимо, в этом году я был хорошим мальчиком» — пронеслось у него в голове, когда он шёл на кухню, чтобы убедиться в реальности своего лохматого подарка. «Или Санта попался обкуренный» — не замедлил оповестить о своём присутствии мозг. Ну, хоть у одного из участников этого действия он был.
Картина, раскинувшаяся на кухне, была более чем красноречива. Описать это можно было по-всякому, но Миша сразу выделил для себя два основных пункта. Первое: Даня – не галлюцинация, и он здесь явно был, о чём бородатому Шерлоку рассказал опрокинутый стол, пустая бутылка, одиноко катающаяся по полу, и охуевший кот, сидящий у миски с кормом с таким видом, будто он всю свою семью в Афганистане потерял. Второе, к чему, к слову, пришлось идти не такими долгими и сложными умозаключениями: сейчас его здесь явно нет. Уже. После Кшиштовский заметил, что и всего, в чём градусов больше, чем в шампанском, правда, уже тоже нет.
Пришлось быстро собрать все мысли в кучу. Миша обыскал всю квартиру вдоль и поперёк, но друга так и не нашёл. Он решил думать прямо. «Что всегда говорила тебе мама, когда ты терял телефон или, допустим, циркуль?
А ты хорошо искал?» Кшиштовский искал хорошо. Он проверил все шкафы, тумбочки и ящики для грязного белья, Поперечный явно не играл с ним в прятки. «
Посмотри там, где ты это оставил». Нет, этот метод уже ни к чему не привёл…
Пора было переходить на рыжий уровень угрозы. Даня и водка – гремучая смесь, уж он-то как никто другой это знал. С каждым пустым углом квартиры волнение Миши росло. Уже не слушающимися руками он взял телефон, нервно набирая номер, снова и снова слыша в ответ протяжные гудки. Прислушавшись чуть сильнее, он смог расслышать лёгкую вибрацию, доносившуюся из кармана Даниной куртки. «Сука! — выругался он про себя, — Решил напиться, так хоть бы телефон с собой взял! Кому его потом из всякого дерьма вытаскивать?»
Всё сильнее переживая, Миша сел на пол. Наивный кот принял это за знак высшей любви и внимания, так что тут же принялся тереться о его худое колено, размазывая по нему корм со своей морды. «Чёрт знает, куда эту скотину в таком состоянии могло понести».
Но тут до Шерлока дошёл ещё один страшный факт. Он медленно развернулся, незамедлительно найдя подтверждение своим догадкам. Телефон звонил из кармана Данилиной куртки, а значит, что где-то сейчас бродит пьяный замёрзший Даня. А может, уже не бродит. С этими мыслями он запрыгнул в ботинки, но за дверь выйти, правда, не успел. Останавливал тот факт, что Москва – город большой, что резко снижает шансы найти рыжую пьяную сосульку живой. Благо, Миша пересмотрел огромную кучу фильмов и быстро сообразил, что делать с телефоном в кармане голубой парки, которую он, к слову, прихватил с собой. Открыв последние сообщения, он легко узнал точный адрес, куда собрался Поперечный. Это был адрес их общего друга, а по совместительству и нового парня Регины – Руслана Усачева.
***
Даня шёл, шатаясь не то от количества выпитого алкоголя, не то просто из-за резкого упадка сил. Грудь нестерпимо жгло, то ли от расколотого сердца внутри, то ли от лёгких, которые отчаянно пытались свалить от сумасшедшего хозяина. Но видимо это был всё-таки менее романтичный вариант, хотя это странно, а он бы никогда и не подумал, что от холода может быть больно, но, справедливости ради, в такую погоду в одной рубашке он тоже никогда не выходил.
Даня зажмурился. Сил больше не было. Вот-вот подует очередной порыв ветра, собьёт его с ног и как ни в чём не бывало успокоится, оставляя Поперечного лежать на снегу, с которого он больше уже и не встанет.
Интересно, если он упадёт прямо сейчас, хоть кто-нибудь заметит?
«Ха, можно было бы снять какой-нибудь социальный эксперимент».
Миша бы заметил. Он замечает даже когда у Дани трясутся руки или когда он слегка покусывает губу перед выходом на сцену. Половина тела онемела, другая половина корчилась от нестерпимой боли, но он всё шёл и шёл. Зачем? Поперечный сам уже не понимал. Просто шёл вперед, желая выбить Усачеву все зубы. Хотя, по правде говоря, и этого он тоже уже не хотел. Хотел просто заглянуть ему в глаза, лучшему другу, который так жестоко отобрал у него девушку. Данила усмехнулся. Снова он солгал. И когда это вошло у него в привычку? Может, когда он начал писать стендапы? На самом деле он хотел заглянуть в другие глаза, в большие зелёные глаза, попробовать рассмотреть в них хоть что-то схожее с тем, что он увидел в их первую встречу. Хоть что-нибудь… Будь он лет на семь младше, он бы не думая спрыгнул с крыши. Но сейчас… И сейчас эта мысль посетила его, эта страшная жужжащая на ухо мысль, но почему-то Даня не смог. Каждый раз он ясно видел перед глазами лицо Миши, спокойное, тёплое и уверенное, и невидимая рука удерживала его от прыжка в небытие.
Еле держась на ногах, Поперечный ввалился в подъезд. Когда он звонил в дверь, то уже окончательно потерял связь с реальностью и находился на грани обморока. Дверь открыли. Он точно помнил это лицо, слишком хорошо знал все его черты, все варианты этих улыбок, мягких, игривых, осторожных. Дане даже на секунду показалось, что дверь открыли ему. Регина сделала пару шагов назад.
— Руслан!
Из кухни послышался ещё один слишком знакомый голос. Это была их кухня! Глаза застлала волна ярости. Это их кухня, их! В домашних штанах на пороге квартиры показался Усачев.
— Дань? Ну зачем? — спросил он, и в его голосе проскользнули нотки жалости.
— Патаму што тыыы, — он злобно потыкал пальцем Руслану прямо в нос, но для вестибулярного аппарата каждое движение стоило огромных усилий, и видимо это было слишком, потому что на большее Поперечного не хватило. Он практически упал Руслану на руки, однако мозг, испытав всё что только можно и нельзя за сегодняшний вечер, начал думать о том, когда вдруг у Регины так изменились руки и вообще почему она вдруг решила отрастить щетину. Дальше всё произошло быстро. Инстинкты взяли своё, и Руслан оттолкнул Данилу к противоположной стене.
— Ты штоо? — размазываясь ровным рыжим пятном на противной бетонной стене, протянул Даня, — Ты што совсем ку-кууууу? — Он тем же пальцем красноречиво посверлил висок.
— Дань…
— Ну штооо?
— Лучше уходи.
— Штоо?
— Уходи.
— Йа… никуда… пойду! — с трудом собрал слова Поперечный, а секунду спустя прибавил с умным лицом: — Не.
— И ваабще, — продолжал он, — Йааа, это мойааа семья, земля, честь и… — закончить Даня не успел, потому что какая-то часть мозга, которого нет, посоветовала ему перейти к более решительным действиям. Шатаясь, перегибаясь то вперед, то назад, он начал показывать кулаки.
— Дань, — примирительно расставил руки Руслан, — Успокойся, ладно? Хочешь, выйдем и поговорим?
— Хачууу, и ваабще йааа… — договорить он снова не смог, и его тело окончательно перешло в режим автопилота. Пристегните ремни, самолёт идёт на взлёт. Даня, замахнувшись кулаком, само-собой, не рассчитал силу, а реакция Руслана взяла вверх, и он перехватил его руку, другой рукой дав Поперечному прямо по лицу. Дальше всё, как в тумане. Лестница, самолёт садится, Регинин голос, почему так холодно? Он на улице? Что происходит? Где он? Где Миша?
***
Мише казалось, что сердце сейчас выскочит у него из груди. Оно билось как никогда быстро. Ему давно не было так страшно. Всё, на что он был способен, – подгонять таксиста и изо всех сил всматриваться в окно. Это было страшно. Его воображение постоянно пугало его образами бледного тела в сине-зелёной рубашке, и Мише так хотелось зажмуриться, чтобы не увидеть вдруг на дороге это тело.
Он не помнил, как рассчитался с водителем, не помнил, как дошёл до нужного двора и как оказался сейчас посередине детской площадки, напряжённо всматриваясь в сверкающую белизну. Вдруг Кшиштовский заметил что-то у мусорных баков, и сердце пропустило пару ударов.
Буквально за секунду он оказался рядом с Даниным телом, обнимая идиота его же курткой. Даня лежал, облокотившись головой о мусорный бак, весь избитый, на грани сна и сознания, его било крупной дрожью, а малейшее движение отзывалось острой былью по всему телу. Удары и холод сильно отрезвили его, но он больше не понимал, что происходит и где он находится. Миша тихонько попытался приподнять его, но остановился, услышав тихий хрип и увидев искажённое болью лицо. Пытаясь успокоить Даню, он не на шутку перепугался. Поперечный промёрз буквально насквозь, а сине-фиолетовые кисти рук тоже выглядели весьма угрожающе. Осторожно, он всё же помог Поперечному принять более вертикальное положение. Даня сидел, словно слепой котёнок, ища внезапного спасителя, ему срочно нужно было прикоснуться к кому-нибудь тёплому и родному. Кшиштовский крепко прижал его к себе, пытаясь хоть как-то отогреть, зарылся носом в промерзшие рыжие волосы и шумно вдохнул их запах, аккуратно и успокаивающе поглаживая по спине.
— Шшш, всё хорошо, слышишь меня, специалист по захвату трезвой цели? Ещё раз сделаешь так, и я сам тебя убью.
Только сейчас Миша осознал, насколько он был напуган, а Данила тем временем успокаивался, его всё меньше трясло, и он наконец провалился в сон.
Когда Поперечный проснулся, от раздирающей тело боли осталось лишь покалывание в пальцах, да и нос очень болел. Сделав первое движение, он добавил в этот список ещё и невыносимую ломоту. Кшиштовский появился почти сразу после пробуждения его рыжего подопечного. Он помог Дане сесть на кровати и укоризненно посмотрел на него, подняв брови.
— Ну, что скажешь, спецназовец?
— Ну что-что, я идиот…
— Я знаю, — совершенно спокойно ответил Миша.
— А что ещё?
— А ты подумай…
— Прости? — неуверенно выдавил тот, виновато смотря на Мишу.
— Уже лучше! А за что?
— Прости, что напугал, — Даня почувствовал, что движется в правильном направлении, — Я больше так не буду.
— Да не в этом дело!
— А в чём тогда? — он совсем растерялся.
— А в том! Ты какого черта у меня весь алкоголь выжрал?
Даня засмеялся.
— Сволочь!
— А то! — тоже смеясь ответил Кшиштовский, — Лежи, я сейчас мазь принесу. — С этими словами Миша направился к двери, но остановился и бросил:
— Перед котом тоже советую извиниться, хотя кроссам твоим это вряд ли поможет.
И оставил Даню лежать одного в тёплой постели, в безопасности, под его присмотром. Он и сам не заметил, как в его квартире всё снова преобразилось, словно вернулся и встал на своё место, наконец, тот самый недостающий элемент. Перевёрнутый стол гордо встретил хозяина, напоминая о случившемся считаные часы назад, воскрешая в памяти ту тупую счастливую улыбку рыжего придурка, толкающего речь, сидя на Мише сверху. Кшиштовский улыбнулся себе в бороду. «Всё равно его не брошу, потому что он хороший», — подкинул очередную цитату Агнии Барто никогда не дремлющий мозг. Правда, на этот раз она была только кстати.
