***
6 марта 2006, Америка
Около большого двухэтажного дома, где некогда жил тихий седой интеллигентный старичок, столпилась небольшая кучка соседей, которые с любопытством наблюдали за грузчиками, выносящими вон старую рухлядь. Одна тучная женщина ахала и качала головой, потому что знала, как сильно покойный археолог любил свои экспонаты. Эту картину застал и невысокий русоволосый подросток, который, вздохнув, встал рядом с сочувствующей соседкой и, сгрузив объёмный рюкзак с плеча, молча наблюдал за тем, как люди в комбинезонах что-то выносили из его нового дома. Он не знал, что в тех коробках находки покойного археолога, которые были для их хозяина важнее жизни. Часть этих экспонатов его дочь решила продать, другую отдать в музей, а третью просто выбросить. Не то, что бы Эмили Дорси не любила своего отца, или ей нужны были деньги, она просто-напросто ненавидела его работу: эти постоянные поездки, заседания, раскопки и итог — несчастный случай, унёсший его жизнь. — Жил на работе и умер на ней же, — пролопотала Эмили после чего, увидев, что ещё пара коробок так и осталась нетронутыми, прикрикнула на рабочих: — Эй! А это кто нести будет? Я что ли? За что вам деньги платят?! Услышав строгий голос матери, парнишка, только что вернувшийся из школы, скорчил кислую мину, а его тело инстинктивно вздрогнуло, потому что именно таким тоном она обычно и ругала его. — Ох, Элиот, ну и строгая у тебя мама, — сделала вывод тётушка Сьюзан, крупная кучерявая дама в фартучке, рядом с которой и стоял подросток. Элиот в ответ только кивнул головой и, накинув портфель на плечо, поспешил прошмыгнуть в дом, чтобы не нарваться на долгий и нудный рассказ новой говорливой соседки. Нет, мальчишка, конечно, любил рассказы, но только те, что поведывал ему дедушка, превращая эпизоды из своей жизни в увлекательные захватывающие истории. Уже в дверях Элиот окликнул матушку: — Мам, куда они везут коробки? Опять переезжаем? Мы же только что въехали. — Эли, привет, солнышко, как день прошёл? Сегодня подружился с кем? Как новая школа? — проигнорировав вопрос ребёнка, поинтересовалась Эмили, переживая, прижился ли её шестнадцатилетний оболтус на новом месте. Из-за работы мужа, им приходилось часто переезжать, поэтому Элиот предпочитал не связываться с одноклассниками, ведь очень скоро снова уезжать. На этой почве у мальчишки было много проблем, начиная с обзывательств, заканчивая травлей. Но пареньку было как-то всё равно. Не успевал он привыкнуть к новым людям, как отца определяли в другой филиал, и семья срывалась с места. Но Эмили считала, что лучше пусть так, чем месяцами дожидаться любимого из очередной командировки. А здесь миссис Дорси намеревалась обосноваться надолго, потому что Джордж обещал, что это последний переезд. Да и должность на этот раз хорошая, и зарплата высокая. Так что Эмили принялась обустраивать дом покойного отца так, как нравилось ей. И в первую очередь женщина решила избавиться от тех вещей, которые ненавидела всю свою сознательную жизнь. Но она знала, что сын просто обожал своего деда, и никогда не упускал возможности погостить у бывалого археолога и поспрашивать о его приключениях, поэтому и решила пока ничего не говорить подростку. — Так себе, — буркнул под нос Дорси-младший и поспешил на кухню. А его изголодавшийся желудок радостно заурчал, предвкушая приём пищи. — Весь в отца. Только одно на уме — еда, — фыркнула мать, после чего вновь крикнула замешкавшемуся грузчику. — Чего встал? Кто коробки нести будет? Я что ли? Внезапно на втором этаже раздался топот нескольких пар маленьких ножек и весёлый девчачий визг. От неожиданности Элиот даже подавился бутербродом, который слепил из холодной котлеты и двух кусков хлеба. Белокурая малышка, только спустившись по лестнице, тут же бросилась в ноги своему кашляющему брату и спряталась за его спиной. — Я в домике! — звонко объявила она, вцепившись в штанину защитника. Рыженькая подружка, бежавшая за егозой, не успела затормозить и врезалась в подростка, который, поскользнувшись на упавшем бутерброде, бухнулся на пятую точку, только чудом не уронив сестру. Забежавшая последней, третья маленькая пухлощёкая гостья коснулась ручкой конопатой девчонки и, довольная собой, крикнула: — Ты водишь! — Лана! Так, мелкая, что за шабаш? — нравоучительным тоном начал Элиот, как только перестал кашлять. — Чего бегаете, как угорелые? — Я не мелкая, — возмутилась шестилетняя девочка и замахала руками. — И это не шабаш, это мои новые подруги из школы. Кстати, а что такое шабаш? — спросила она, а после того, как братишка, хохотнув, развёл руками, поспешила похвастаться тем, что ей удалось вытащить из коробки. — Смотри-смотри, что нашла! Выудив что-то из кармана кофточки, худенькая ручка протянула Элиоту монету, которая была практически с её детскую ладошку. Посмотрев на добычу Ланы, подросток побледнел и, казалось, перестал дышать. — Это же… дедушкино… Мама разрешила? — пролопотал он, а сестрёнка утвердительно кивнула. После, сложив один плюс один, Элиот подскочил и, переполняемый гневом и негодованием, поспешил высказать матери, что думает о её поступке. — Мама! — с упрёком воскликнул Дорси-младший. — Что здесь происходит?! Это же дедушкин дом! А это, вот это, — подросток преградил путь хмурому грузчику и, выхватив неподъёмную коробку из рук, тут же не очень аккуратно с грохотом опустил её на пол, — это его жизнь! Ты знаешь, как он ими дорожил?! — Конечно знаю! Даже больше, чем своей семьёй! Больше, чем мной! Своей собственной дочерью! Что уж там говорить. Даже больше, чем собой! Это барахло мне всю жизнь испортило! Мать постоянно на работе, потому что отец ничего не зарабатывал! А он был всегда на этих своих чёртовых раскопках! А я была одна-одинёшенька! Знаешь, как мне было стыдно, когда родителей вызывали к директору, потому что дневник никто месяцами не подписывал?! Хоть дом после себя оставил, и на том спасибо. Элиот ничего ответил на это, только запустил руку в небрежно валяющиеся друг на друге черепки и вытащил кусочек ткани под стеклом. — Смотри! Вот это папирус из Египта! Дед тогда целый месяц на жаре копался, пока песчаная буря не началась! Через секунду в руке оказался ещё один экспонат. — А это фаянсовая турецкая чашка! Тогда около лагеря оползень начался и деда чуть не засыпало! А это… Не успел он достать очередную вещицу, как мама покачала головой и раздражённо процедила сквозь зубы: — Убери. Можешь покопаться в том, что осталось в его кабинете, но будь уверен, что я выброшу всё. Если в твоей комнате найду хоть какую рухлядь — тут же полетит в помойку. Ты меня понял? — Да, — негромко пробормотал Элиот и бросился наверх, намереваясь спасти то, что ещё можно спасти. — Миссис, я не понял, коробку уносить или нет? — спросил грузчик, безучастно почёсывая затылок. — Уносите! — постановила Эмили и со злости топнула ногой, но, услышав детский смех, тут же смягчилась и поспешила к своей дочери и её маленьким гостьям. Несмотря на то, что семейство переехало сюда неделю назад, дел по дому никак не убавлялось. Надо было отремонтировать отсыревший подвал, починить скрипучую лестницу на второй этаж, заменить обветшалые половицы на кухне, а ещё прочистить дымоход в стареньком камине. Но это не особо расстраивало ни мистера Дорси, ни миссис Дорси, ни уж тем более их детей, потому что у них наконец-то был дом. Собственный дом.***
Элиот облегчённо выдохнул, когда обнаружил, что в кабинете деда всё осталось как было: потёртый старенький столик у окна; бежевые заштопанные, но чистые занавески; тёмно-синие обои с замысловатым повторяющимся узором; все экспонаты, которым был вреден солнечный свет, лежали на дне ящичков рабочего стола. А в центре комнаты стоял жёлто-коричневый глобус, истыканный флажками и кнопками на тех местах, где дедушка успел побывать за свою почти вековую жизнь. К сожалению, Элиот, как бы ни искал, не смог найти коллекцию римских монет и отреставрированный гобелен из Индии. Скорее всего мать уже распорядилась их дальнейшей судьбой. Но она не знала, что главной гордостью археолога были книги. Все пожелтевшие ветхие томики стояли на своих местах за стеклом многоярусных стеллажей. Хотя скорее всего миссис Дорси сочла ненужным что-то делать с вековыми фолиантами, потому что они выглядели так, что вот-вот обратятся в пыль. Но, возможно, какая-то неведомая сила не позволила женщине это сделать. Иначе как объяснить, что в этой дряхлой макулатуре виднелся сверкающий богатым убранством корешок книги? Престарелый археолог часто рассказывал своему внуку о мистике, с которой ему приходилось сталкиваться при раскопках. И самая страшная и трагичная история произошла, когда к нему в руки попала именно эта книга. На все вопросы Элиота, дедушка без особого энтузиазма, с которым обычно вёл свои рассказы, сухо отвечал: «Из всей экспедиции выжил только я. Этот монстр забрал их. И забрал бы и меня, если бы я не согласился унести эту книгу из развалин. Никогда не открывай её. И если ты, упаси тебя Господь, открыл её, то никогда не читай». Дорси-младший усмехнулся, вспоминая этот странный сумбурный разговор, и взял в руки загадочную «злую» книжонку. «Да, красивая. Да, старая. Но чего её бояться?» — подумал Элиот, наскоро пролистав несколько страниц. Её листы были жёлтыми, но не как у старых книг. Если плотную бумагу подставить под солнце, то она начинала сиять, будто эту желтизну давало не время, а золото. Но более интересно было её содержание, которое без переводчика, как решил внук археолога, не понять. На каждой станице были необычные красочные рисунки и замысловатые закорючки. «Надо её где-нибудь спрятать», — решил Элиот, намереваясь постепенно перевести эти нечитаемые раскоряки, но только сделал шаг в сторону собственной комнаты, как остановился. «Нет, там мама обязательно найдёт, а потом выбросит. Или Лана стащит, она же любит всё блестящее. Надо придумать что-нибудь другое», — начал размышлять он, но ответ оформился сам собой. «Чердак!» — воскликнул про себя Эли и поспешил к осуществлению задумки.***
Элиот с неподдельным интересом изучал книгу, где буквы были похожи на причудливых зверей. Закорючки переплетались друг с другом, создавая рисунки, ничуть не уступающие тем, что вклинивались в текст практически на каждой странице. Первые двенадцать листов так и остались с клеймом «вау, круто», но иллюстрация на развороте по-настоящему заворожила юношу. На чёрном полотне неярко поблёскивал серебристый круг, а рядом с ним — еле заметное очертание человекоподобных существ, у которых вместо глаз были вставлены маленькие тёмно-красные камешки. И чем больше Элиот всматривался в них, тем сильнее его обволакивал непонятный страх и тем сложнее ему было оторваться от этой картины. Тут его вниманием завладели еле заметные золотистые чёрточки. «Шаарабаш» «Шабаш?» — неожиданно для самого себя перевёл это слово подросток. Он хотел было перелистнуть дальше, как осознал, что все белёсые очертания силуэтов — тоже змейки букв. «Лито хораашам…» «Если, хм… хорошо? Хотя нет, второе слово не подходит по контексту. Может быть это значит «если хочешь». О, так лучше! А это проще, чем я думал, итак…» — удивительно быстро освоившись в неизвестном языке, начал переводить Элиот. «... повалар. Битар орто поваларши». «Если хочешь повелевать, то будь повелеваемым? — сам себе преподнёс окончательное значение этих слов юноша и сам же удивился. — Странная фразочка, может я где-то ошибся?» Перевести дальше было невозможно, потому что остальные чёрточки расплывались, и приходилось щуриться, чтобы увидеть их очертания. Однако, даже рассмотрев их, Элиот не смог понять их смысл и поэтому просто начал читать вслух. — Ито взар, ито скриш. Ито аларма ариш. О, Лазар. О, Инра. Взарши ита ами. Инби ами, инби дуашар. Инби ито твориро. В мыслях юноши вскользь проскочила скромная догадка на счёт последних слов: «Теперь по-праву твой», но тут же вылетела из головы, потому что на месте рисунка теперь был чистый лист. От такой неожиданности он отбросил книгу в сторону. Подняв голову, Элиот застыл, боясь шелохнуться. Два жёлтых змеиных глаза смотрели из-под капюшона полупрозрачной высокой фигуры незнакомца в бесформенном балахоне. Первобытный страх сковал юношу так сильно, что он даже забыл, как дышать. — Что же ты наделал… — отразившись многократным эхом, с болью и сожалением прошептал голос. И призрачная фигура растворилась, будто утренний туман с восходом солнца. — Печать сломана, — торжествующе загоготал другой голос, более низкий, густой, властный. И этот злобный смех звенел в ушах Элиота ровно до тех пор, пока он не убежал с чердака, оставив там книгу и свою кофту. Подросток не знал, что это было. На уровне интуиции он понимал, что совершил нечто неисправимое. На ужине он не смог съесть ни кусочка, прокручивая про себя «что же ты наделал» и «печать сломана». Дорси-младший даже не слушал, когда мама его ругала за несъеденную пищу, в которую, по её заверениям, она вложила душу. Он не видел, как отец заступился за него, назвав это поведение типично подростковым. Он не чувствовал, как сестра дёргала его за рукав, намереваясь показать как красиво пришила пуговку к платью куклы. В его голове до сих пор звенел этот торжествующий гортанный гогот. Элиот хотел бежать, но не знал почему и куда, поэтому сразу после ужина пошёл спать.***
Бесформенная фигура бесшумно подкралась к спящему подростку. Из густого дыма, который был чернее, чем сама тьма, вылезла скрюченная сухая рука с длинными когтистыми пальцами. Демон невесомо провёл по щеке Элиота. Создание ночи пристально рассматривало свою будущую жертву, что по глупости своей освободила его. Мальчишка размеренно дышал, иногда морщил носик, его тёмные ресницы подрагивали. Лунный свет падал на его взлохмаченные волосы превращая пепельно-русые прядки в жемчужные. На ещё по-детски округлых щеках пробивался первый пушок, но были уже видны первые очертания острых скул. Внезапно Элиот выразительно поморщился и перевернулся на другой бок, свернувшись калачиком и с головой закутываясь в одеяло. Его тело ещё росло, а из-за того, что в планах природы было подарить ещё пару десятков сантиметров к росту, очень болело, лишая покоя даже во сне. Но через года два-три эта гусеница обещала превратиться в отменного красавца. Однако самое прекрасное было в другом. Его сердце было полно надежд, разум — чистых помыслов, а душа — невинна. Это восхищало демона и одновременно выводило из себя. Он просто абсолютно не понимал этого и поэтому боялся. Но страх демонам неведом. И в его чёрном сердце царила такая злоба, что ему хотелось уничтожить это, сломать, стереть в порошок. В прочем даже люди поступали также с тем, чего не понимали. «Совсем ребёнок, — подметил демон и торжествующе оскалился. — «Отличный сосуд. Его будет просто сломать. Такой чистый, такой невинный, такой хрупкий». И радости создания ночи не было предела, потому что не успел он вернуться в мир после долгих тысячелетий заточения, как ему подвернулась такая лёгкая и сладкая добыча. Но с другой стороны у него и не было выбора: согласно проклятию он сможет возродиться, только завладев человеком, освободившим его. А завладеть — это значит полностью подчинить жертву. Заполнить его разум. Вгрызться в его сердце. Подчинить его тело. Растерзать его душу. Демон ещё раз погладил мальчишку по щеке, запоминая черты, которые скоро станут его. Хотелось оценить всё телосложение, но у создания ночи пока что было мало сил. — Завтра, — сладострастно прошептал он, опалив ухо Элиота горячим дыханием. Забытая на чердаке кофта легла у изголовья его кровати. — Чем больше ты будешь бояться, тем быстрее будут расти мои силы и тем скорее ты сломаешься, — мелодично отчеканил демон и уполз под кровать, становясь незаметной тенью. Но это только на сегодняшнюю ночь.