Ублюдок

— Ах ты, маленькая дрянь, —шипит на ухо и слишком уж зажимает мою кисть. Вот он. В своем обычном антураже. Черная одежда. Бесчувственное бледное лицо. Идеально смотришься в полумраке пустого коридора.       В голове вакуум.        Пустота.        Лишь изредка проскальзывают мысли. Они резонируют с капающей водой на кухне. Зря пытался убежать. Зря вышел из квартиры. Думал — за чертой квартала все проблемы разом исчезнут? Растворятся в воздухе, и будто всегда так и было? Без Бл@стера, без обвинений в убийстве, без Тошимы, без «великого и непобедимого»? Зачем вообще рыпался с места, если в итоге стою прижатым?       От стены несет гнилью, и в ноздри ударяет резкий запах бетона.       Тело онемело, как только Иль Ре втащил меня за шкирку, будто мальчишку, в эту квартиру. В этот пустой холодный коридор. Где мы одни, и сколько бы я не кричал, никто не услышит.       Щека саднит. Лицо обжигает холод. А вот спину, наоборот — жар. Ты почти вплотную, и я чувствую запах пыли и дождя, что щиплет ноздри . Пахнет кровью, не то моей, не то врагов. Да что говорить, если и в мою кожу въелся этот промозглый Тошимский запах.       Фиксирует меня, проговаривая: — Может, нужно было тебя еще на цепи подержать? — склоняется ниже. Ощущаю теплое дыхание и слышу голос, что заполняет ушную раковину льдом.       Отмираю. Собственные мышцы напрягаются от сковавшей тело ярости. По артериям несется кровь и по спине проходит холодок, что замирает и развеивается в районе ребер. Перед глазами мелькают отвратительные картинки. На одной из них Шики приковывает мою левую руку. На другой я, пока его нет в квартире, проверяю, как далеко могу зайти. Во всех смыслах этой фразы. До туалета и кухни. До всепоглощающей ненависти и желания перегрызть ему горло. Картинки медленно пролетают, будто короткая презентация. Цепь и голод. Издевательства и мерзкие усмешки на тонких губах. Унизительная коленно-локтевая позиция, спущенные штаны, сорванные голосовые связки и разглядывание трещин в бетонной стене. Снова цепь и голод. На левой руке все еще противно ноет натертость от «браслета». — А может ошейник на тебя надеть? — голос Шики почти переходит в рычание. Зол. Давит на гордость, переломанную девятью кругами ада. — А?       Ненависть копится. Бурлит внутри, сжигая все мосты. Не дожидаясь, пока дамбу снесет, поворачиваю голову в сторону нависшего надо мной демона. — Тебе делать больше нечего, что в зоопарк играешь? — улыбаюсь искусственно и настолько натужно, что, кажется, по лицу пойдет трещина. Глаза Шики темнеют. Губы сжимаются в тонкую линию. Лицо вновь не выражает эмоции.       Смотрю на тебя. Подстегивая. Смотрю, понимая, что моя дерзость — это единственное, что могу поставить против него. Глупая упертость. Никому не нужные принципы. Убираешь руку. И я, цепляя взглядом красные пятна на запястье, отвлекаюсь. Отвлекаюсь на мелочи, забыв про крепкое тело позади. И через миг моя голова оказывается впечатана в стену. Минимальный рефлекторный блок не спасает от противного жжения и мерцающих пред глазами звездочек. Область виска отдает тупой, локализированной болью. Ноги, ставшие непослушными, едва позволяют телу крутануться вокруг оси. Несмотря на несфокусированную картинку коридора, замахиваюсь свободной рукой. Зря, очень даже зря. Конечность молниеносно перехватывают и, оказавшись зажатым, я не имею возможности прикрыть солнечное сплетение, куда и целится острое колено демона. Ноги теряют опору, отдаленно слышу, с каким звуком валюсь на пол. Глаза застилает темная пелена, перехватывает дыхание. Вдох — кашляю, хватаясь руками за ворот футболки.       Дышу через раз, и будто пылью. Судорожный выдох, надрывно и еле-еле. Ощущаю, как держишь меня за волосы, наматывая их на кулак. Картинка проясняется. Вижу твои берцы на линолеуме. Дернуть рукой в попытке скинуть ладонь. Дать мало-мальский отпор.       Доказать! Доказать, что не собака, не шавка, не плешивый пес. Доказать, что не буду верно поскуливать у чужих ног. Доказать скорее себе, чем ему. «Давай же, Акира, — говорю себе — И в худших ситуациях бывали».       Поднимаю глаза, натыкаясь на прямой взгляд. Смотрим друг на друга, не отрываясь, прожигая дыры в местах зрачков. Снизу вверх. «Черт побери, а ну поднимайся, тряпка!»       Опираясь о шершавую стену, встаю. По лбу скатывается капля крови, обминая скулу. Не обращаю внимания.        За последний месяц даже не помню, когда на коже отсутствовали следы. Багрово-фиолетовые засосы на бедрах и шее. Красные ссадины с запекшейся кровью на коленях или спине, часто достается и лицу. Это даже не говоря о синяках, натертостях и порезах.       Все так же держит меня за волосы, когда вторая его рука поднимается по плечу. Дотрагиваясь до щеки, он все же растирает кровь. — Набегался, псина?       Властно прижимает к стене, смотря в мои глаза. Отвожу взгляд. И так постоянно. Слышу твое мерное дыхание. Может, если бы я не имел дара находить неприятности на пятую точку, или славился бы неимоверной выносливостью, а может быть просто не нарвался на обдолбанных по пути в нейтральную зону. Может, тогда бы гордость снова заставила кровь разгонять адреналин по телу. Может быть, я бы вновь попытался вырваться из железных тисков, сказать что-то дерзкое, за что конечно получу по ребрам или снова буду вправлять выбитые суставы. Но сил нет, и на плечи наваливается усталость. Наверное, поэтому вместо брошенной колкости произношу: — Да.       Пытаюсь проскочить под его рукой, чтобы уйти на кухню. Уйти, чтобы сесть на протертый диван и до конца дня наблюдать за миром через маленькое окно с решетками. Уйти, чтобы понять — сдался.       Прохожу медленно, опасаясь поворачиваться к нему спиной. И не зря, Шики хватает за воротник и скорее напоминает, чем предупреждает. — Не дерзи, рыбка, если и впредь задумаешь улизнуть или вновь начать щетиниться, то знай, — склоняется к самому уху, — малой кровью не отделаешься.       Толкает вглубь комнаты, и мне стоит величайших усилий погасить в себе пожар ненависти.       Не оборачиваюсь, прохожу по коридору. Потираю руку, поправляю футболку, вытираю почти засохшую струйку крови с лица.       Тело, исчерпав остатки адреналина, ноет, после того, как я валюсь на диван — начинает болеть. Ну и спросите меня, сколько времени я находился вне этого квартала. Пятнадцать минут бежал по переулкам, сумев чудом не попасть в тупик, полчаса бился с обдолбышами. И то лишь потому, что после того, как я вырубил первого, второй решил использовать Лайн. Маленькая ампула с зеленой жидкостью внутри, но один глоток этой дряни — и ты не чувствуешь ни боли, ни усталости, становишься в пару раз сильнее. В итоге — непобедимый наркоман, главным хобби которого является бить таких, как я.       Оглядываюсь по сторонам, убедившись в том, что тебя здесь нет, решаюсь задрать футболку, перепачканную засохшими багровыми пятнами. Противно морщусь, и с губ слетает тихое «блять».       Как и ожидалось.       Провожу холодными пальцами по светлой коже, ощущая вспышки боли от прикосновений. Первого я уложил, использовав неожиданность, второго убил ножом, третий, прилично протаскав меня по земле, упал на штыри. После всего этого россыпь синяков и ссадин — абсолютно предсказуемая вещь. В центре грудной клетки красуется недавний след нашего с тобою «разговора». Опускаю края футболки, переводя взгляд в открытое окно. Меня не было чуть больше часа…       Этот мудак или специально оставил дверь открытой, или обладает недюжинной интуицией. Иначе как он нашел меня? Может просто отследил по запаху? А может… Проверяет? Поднимаюсь с трудом на ноги, понимая, что как минимум хочу снять испачканную кровью одежду.